— Кричи! — заорал Адда, перекрывая оглушительный рев города. — Кричи и плачь сколько хочешь, черт бы тебя побрал! Но не переставай плыть!
* * *
Хорк прижался лицом к нереально тихому дисплею. — Это реактивный двигатель, — удивленно сказал он. Он рассмеялся. — Я с трудом могу в это поверить. Реактивный двигатель с северного полюса Звезды!
Дюра вцепилась в рычаги управления, заставляя свои руки оставаться сжатыми. Рычаги были теплыми, удобными; казалось, они хорошо ложились в ее ладони. Она чувствовала себя так, словно оказалась в ловушке внутри своей головы, беспомощным наблюдателем за собственными действиями. Она попыталась представить, что должно происходить внутри мантии, если эта карта-глобус действительно изображает саму Звезду.
Хорк махнул рукой в сторону прозрачной стены и уставился на крошечное изображение битвы. В конце концов он повернулся к Дюре и крикнул: — Думаю, этого достаточно... Ты можешь отпустить.
Дюра уставилась на свои руки. Ее пальцы не разжимались; ей пришлось пристально смотреть на свои непослушные руки, сознательно желая, чтобы они разжались.
Отпущенные рычаги мягко вернулись в исходное положение.
Источник, исходящий от Звезды-карты, уменьшился, превратившись в тонкий шлейф, прежде чем полностью исчезнуть; сама карта свернулась и исчезла.
— Все кончено? Мы больше не нацелены на Кольцо?
Хорк помахал в ответ через огромное помещение. Он поворачивал стрелку подлокотника то в одну, то в другую сторону, поочередно изучая звездный луч и поле звезд, пытаясь оценить изменения, внесенные Дюрой.
Дюра откинулась на спинку кресла, наблюдая, как звездные поля беззвучно взрываются по небу.
— Мы не повернули Звезду, если ты это имеешь в виду, — сказал Хорк. — Но мы отвернули ее в сторону. Во всяком случае, я так думаю... Кольцо отодвинулось от центра этой стены, — указал он. — Мы все еще направляемся на поле боя, но мы отклонили Звезду; мы не попадем в Кольцо.
Она нахмурилась, ее не покидало ощущение отстраненности, незначительности. — Как думаешь, этого будет достаточно?
— Чтобы остановить ксили, уничтожающих нас? — Он пожал плечами. — Я не знаю, Дюра. Но мы сделали все, что могли.
Дюра посмотрела на Хорка, увидев на его широком лице выражение, соответствующее ее собственному чувству замешательства, разочарования.
Хорк протянул руку. — Пойдем. Я думаю, нам нужно отдохнуть после таких эпических деяний. Давай вернемся на наш деревянный корабль. Мы поедим и постараемся расслабиться.
Она позволила ему вытащить себя из кресла. Держась за руки, они поплыли в сторону внутреннего тетраэдра.
Когда они вошли, Дюра направилась к открытому люку "Свиньи", но Хорк удержал ее за руку. — Дюра. Подожди, посмотри на это.
Она обернулась. Он указывал на карту на внутренней стенке тетраэдра — карту-Звезду, схему червоточины, которую они изучали ранее. Один из маршрутов червоточины — путь, который змеился от центра Звезды к ее корке на северном полюсе, — медленно и целенаправленно мигал.
Хорк медленно кивнул. — Думаю, я понимаю. Вот как был создан двигатель Звезды. — Он провел по червоточине кончиком пальца. — Видишь? Когда ты потянула за рычаги, Дюра, эта червоточина, должно быть, открылась. Она забрала вещество из сердцевины Звезды и перенесла его на наружную корку. Материал сердцевины, должно быть, сразу взорвался при более низком давлении, высвободив огромную энергию.
Дюра чувствовала себя странно; ей казалось, что она видит Хорка как будто в дальнем конце длинного темного коридора.
— На северном полюсе должны быть огромные двигатели для использования этой энергии — разрывающие двигатели, приводящие в движение саму Звезду, о которых говорила Карен Макрей. — Его взгляд был отстраненным. — Дюра, когда-нибудь мы должны добраться до этих двигателей. И мне интересно, как поживали колонисты, когда эта червоточина изверглась...
В глазах Дюры все краски отхлынули от лица Хорка; даже зловещая карта на стене тетраэдра приобрела оттенки коричневого, а на языке появился странный, тонкий привкус.
Она поняла, что устала. В будущем у нее будет достаточно времени для планов и мечтаний. А пока она тосковала по сравнительной привычности и безопасности "Свиньи", по еде и сну.
Насыщенный, сладкий запах воздушных свиней встретил ее, когда она достигла входа в корабль.
* * *
Он тронул Фарра за руку. — Подожди. Здесь мы остановимся. Этого достаточно.
Фарр выглядел смущенным. Он сделал еще пару взмахов, как бы автоматически; затем, неуверенно, его ноги остановились. Он ослабил хватку на ткани кокона и посмотрел вниз на свои руки, которые были согнуты в жесткие когти.
Адда позволил себе оторваться от кокона и повиснуть в воздухе, впервые с начала катастрофы дав волю усталости. Магполе поддерживало его, но он чувствовал, что оно продолжает содрогаться. Он понял, что боли в ногах, руках, спине и кистях вышли за рамки простой усталости, переутомления и превратились в настоящую боль. Он надул грудь, втягивая промозглый полярный воздух, и почувствовал, как густая жидкость обжигает его легкие и капилляры. Он вспомнил страшные предупреждения бедной, потерянной Дени Макс о том, что после стычки с воздушной свиньей его организм никогда не восстановит свою пневматическую эффективность. Что ж, он только что проверил этот диагноз на прочность.
Город представлял собой потрепанную деревянную коробку, настолько маленькую, что ее можно было обхватить ладонью, с длинным элегантным острием, спускающимся от основания к нижней части. Над верхним городом рассеялось облако, туман из обломков и рассеивающихся беженцев.
Лучи звездолома ксили продолжали проходить сквозь мантию. Вихревые струны окружали их со всех сторон, смертоносные и банальные.
Он почувствовал, что его глаза закрываются; усталость и боль захлестнули его разум, отгораживая от мира. Это была худшая часть старения: медленный, бесконечный отказ его тела, который постепенно изолировал его от мира, от других людей, погружая его вместо этого в крошечную, вызывающую клаустрофобию вселенную его собственной слабости. Даже сейчас, даже когда мантия переживает величайший кризис...
Что ж, маленькая, недовольная часть его подумала: "По крайней мере, я не стану старше, чтобы узнать, насколько все становится хуже".
— ...Адда. — В голосе Фарра было больше удивления, чем страха. — Посмотри на город.
Адда посмотрел на мальчика, затем повернул свою ноющую шею к далекой картине Парца.
Город уже сместился далеко от своего обычного местоположения прямо над полюсом магполя, медленно наклоняясь и изгибаясь по мере своего перемещения. Теперь этот дрейф ускорялся. Парц со всем своим драгоценным грузом жизни раскачивался в воздухе, как огромный паук-прядильщик. Это было странно грациозно, подумал Адда, словно огромный танец. Затем раздался треск, резкий звук, который донесся даже на такое расстояние, неприятно напоминающий ломающуюся кость. Обломки дерева разлетелись на стыке города и его хребта — осколки, которые, должно быть, размером с аэрокары, чтобы быть видимыми на таком расстоянии.
Хребет обломился.
Он оставался подвешенным в глубинах полярного магполя, подобно огромному, потрепанному стволу дерева. Хребет, должно быть, обеспечивал большую часть остаточного закрепления города в магполе, потому что теперь похожая на коробку верхняя часть Парца, в иллюминаторах которой все еще мерцал зеленый свет деревянных фонарей, выдвинулась вперед, как огромная, гротескная пародия на болтающуюся голову.
Сооружение не могло долго выдерживать такой нагрузки.
Крепежные ленты вещества сердцевины, тусклые и бесполезные, сгибались, трескались и отваливались огромными кусками. Прозрачный деревянный пузырь, окружавший стадион, с треском вырвался наружу. Дворцовые здания на верхней поверхности, похожие на искусно раскрашенные игрушки с их миниатюрными лесами и витринами, почти грациозно взмыли в воздух, обнажив голую деревянную поверхность внизу.
И вот открылся сам город, разваливающийся, как гнилое дерево.
Каркас раскололся продольно, почти аккуратно, вокруг центрального структурного дефекта Пэлл-Мэлл. Из проломленных улиц, магазинов и домов в воздух взлетели аэромобили и люди. Рынок раскрылся, как яйцо паука-прядильщика, и огромное колесо казни взмыло в воздух.
Звуки трескающегося дерева, скручивания вещества сердцевины разносились по воздуху, милосердно заглушая крики людей.
Адда попытался представить ужас этих оказавшихся в затруднительном положении граждан; возможно, некоторые из них никогда раньше не выходили за пределы обшивки, и теперь они были выброшены в воздух, беспомощные среди облаков ничего не стоящего имущества.
Теперь остаточная структура Парца разлетелась на фрагменты. Все следы облика города были утрачены. Облако обломков, дерева, мусора и борющихся людей поплыло по воздуху прочь от ампутированного хребта, медленно рассеиваясь.
Адда закрыл глаза. В этой страшной смерти было величие. Почти изящество, вызов действиям ксили, которые были, по-своему, великолепны.
— Адда. — Фарр тянул его за руку и указывал.
Адда проследил за пальцем мальчика. Сначала он ничего не мог разглядеть — только зловещее малиновое зарево вокруг северного горизонта, желтый хаос воздуха...
Затем он понял, что мальчик указывает на отсутствие.
Лучи звездолома исчезли.
Адда почувствовал, как что-то отлегло от его сердца. Возможно, некоторые из них еще смогут пережить это.
Но затем к ним устремилось еще больше вихревых фрагментов, лишая возможности мыслить; сжав руку мальчика так сильно, как только мог, Адда уставился в пасть шторма и ухватился за кокон Бзиа.
28
Интерфейс светился.
Крики пробудили Борза от глубокого, безмятежного сна. Он потянулся и хмуро огляделся по сторонам, отыскивая источник беспокойства. Он потянулся к поясу, вытащил свою воздушную шляпу и нахлобучил ее на голову. Конечно, на самом деле ему не нужна была шляпа, но он думал, что это дает ему немного больше авторитета среди мусорщиков и воров, которые постоянно приходили и...
Интерфейс светился. Ребра его четырех треугольных граней сияли синим, как вихревые линии, так ярко, что он был вынужден прищуриться. И сами грани, казалось, были покрыты светлой кожей, тонкой и золотистой, которая отражала желтый свет мантии, линии вихрей, его собственное громоздкое тело.
Глубокий суеверный трепет шевельнулся в Борзе.
Не было никаких признаков свиней, которых они держали в центре тетраэдра. А различное имущество — одежда, инструменты, оружие — которое было прикреплено к ребрам тетраэдра обрывками веревки и сетки, теперь болталось в воздухе. Мимо него проплыл кусок веревки. Он схватил его и положил на свою огромную ладонь; веревка выглядела обожженной.
Люди, как взрослые, так и дети, отплывали от интерфейса, плача и причитая в панике. Борз — и двое или трое других мужчин и женщин — остались на своих местах.
Интерфейс не работал в течение нескольких поколений — со времен войн сердцевины; все это знали. Но сейчас он, очевидно, работал. Почему? И — Борз провел языком по своим горячим, лишенным воздуха губам, и почувствовал, как поры на его лице расширяются — и что же могло просачиваться сквозь него?
Свет на лицах медленно погас. Лица снова стали прозрачными. Свечение четырехгранной рамки померкло до тусклой черноты.
Интерфейс снова был отключен; снова это была просто рамка в воздухе. Борз почувствовал странный, непривычный укол сожаления; он знал, что никогда больше не увидит этих цветов, этого света.
Свиньи исчезли из сердцевины каркаса. Но их заменило что-то другое — артефакт, неуклюжий деревянный цилиндр высотой в три человеческих роста. В стенки цилиндра были вмонтированы прозрачные панели, а его широкий каркас окружали полосы из какого-то материала, тускло отражающего свет.
Люк в верхней части цилиндра был открыт. Мужчина — просто мужчина — высунул наружу свое лицо; лицо было скрыто экстравагантной бородой.
Мужчина улыбнулся Борзу. — Какое облегчение, — сказал он. — Нам нужно было подышать свежим воздухом. — Он заглянул в цилиндр. — Видишь ли, Дюра, я знал, что Карен Макрей доставит нас домой.
— Привет. — Борз замахал своими толстыми ногами, пока его лицо не оказалось на одном уровне с лицом незнакомца. — Эй, ты. Где наши свиньи?
— Свиньи? — Мужчина казался озадаченным, затем он оглянулся на мертвый интерфейс. — Ой. Понимаю. Вы держали своих свиней внутри этих ворот, не так ли?
— Где они?
Мужчина выглядел удивленным, но сочувствующим. — Боюсь, это далеко отсюда. — Он понюхал воздух и огляделся, его взгляд был откровенным, уверенным и пытливым. — Скажи мне, в какой стороне юг?
29
Тоба Микксакс, чье круглое лицо побледнело от жары, высунул голову из своего аэрокара. — Похоже, Мур и Леа снова спорят.
Машина Тобы подъехала незамеченной. Дюра трудилась, закрепляя веревки на участке обшивки. Она оторвалась от своей работы, ее руки болели. Даже здесь, на внешней поверхности рассеивающегося облака обломков, которое отмечало место разрушенного города, жара и шум были почти невыносимыми, а работа была долгой, тяжелой и опасной. Прислушиваясь сейчас, она могла слышать повышенные голоса Леа и Мура. Она почувствовала укол раздражения — как долго ей придется держать этих людей за руки, прежде чем они научатся работать вместе, как взрослые?
Но когда она изучила знакомое круглое лицо Тобы — с неуверенным выражением, расширенными от жары порами — раздражение исчезло так же быстро, как и появилось. Она выпрямилась и улыбнулась. — Приятно видеть тебя, фермер.
Ответная улыбка Тобы была слабой. — Ты выглядишь усталой, Дюра... Полагаю, мы все вымотаны. В любом случае, — в его голосе послышалось напряжение, — я больше не фермер.
— Но ты снова им станешь, — сказала Дюра, махнув в его сторону. — Мне жаль, Тоба.
Разминая затекшую спину, она оглядела небо. Вихревые линии преобразились и теперь пересекали небо знакомыми шестиугольными рядами, окружая, упорядочивая и вселяя уверенность; магполе, восстановившее стабильность, представляло собой прочную сеть потоков в воздухе — основу для плавания, для нового строительства.
Она изучала линии, пальцами проверяя расстояние между ними. Их медленное пульсирование подсказало ей, что скоро наступит время участия Хорка в церемонии Колеса в сердце разрушенного города.
— Как дела на ферме? — осторожно спросила она. — Ито...
— Мы снова собираем все воедино, — сказал Тоба. — Медленно. Ито... держится. Она очень тихая. — На мгновение его маленький, почти комичный рот дернулся, как будто он изо всех сил пытался выразить свои чувства. — Ты знаешь, что Фарр там с ней. И некоторые друзья Криса, серферы. Крис погиб. Но я думаю, что Ито находит утешение в молодых людях, которые ее окружают.
Дюра дотронулась до его руки. — Все в порядке. Тебе не обязательно ничего говорить. Давай; может быть, ты поможешь мне разобраться с Леа и Муром...
Тоба выбрался из своей машины.
Вместе они пробирались по территории города. Парц превратился в облако из плавающих фрагментов обшивки, скрученных кусков балок из вещества сердцевины, пропитанных бесконечными мелочами человеческого мира, небрежно разбросанными в воздухе. Она могла видеть в грубом центре облака колесо казни, отброшенное по течению от старого рынка. Даже с этой выгодной точки обзора — близко к внешнему краю облака — Дюра могла видеть одежду, игрушки, свитки, коконы, кухонные принадлежности: содержимое тысяч исчезнувших домов. Те немногие районы города, которые пережили последний сбой, продолжали спазматически разрушаться — даже сейчас, спустя недели после ухода ксили, — и для невнимательного глаза толпы людей, ползающих по плавающим останкам, должно быть, выглядят, подумала она, как пиявки, падальщики, ускоряющие разрушение какого-то огромного, разлагающегося объекта, трупа, плывущего по течению в душном воздухе полюса. Многие из бывших жителей города, недавно ставшие беженцами, вернулись в Парц, чтобы забрать свои вещи и помочь с восстановлением. Правда, кое-что было разграблено — и слишком много людей вернулось сюда, намереваясь понаблюдать за остатками города, который еще много лет не будет восстановлен в прежнем виде.
