Талия, казалось, поняла, что он имел в виду.
— Хотела бы я быть рядом, когда вы это сделаете.
— На данный момент ты сделала достаточно. Я совершенно уверен, что вскоре ты будешь занята, озабочена и встревожена. Вселенная обычно делает нам такие одолжения.
— Вы подлечили голову, сэр?
Дрейфус почесал подсохшую кожу на голове, которая все еще зудела и воспалялась. — Еще несколько шрамов и шишек, чтобы пополнить коллекцию. Я все думал, когда же я потеряю свою юную красоту.
— Я рада, что мы не погибли там, сэр. Чувствую, что мне еще многое предстоит сделать.
— Я ощущаю, что мы все это сделали, — ответил Дрейфус.
— Сэр, — начала она после некоторого молчания.
— Да?
— Что касается другого вопроса... вопроса, который вы мне доверили.
— Продолжай, Тал.
— Это может подождать, сэр. Здесь и сейчас нужно со многим разобраться. Но это не может ждать вечно.
— Я знаю это, — сказал он, кивая в знак согласия. — И я не ожидал ничего другого.
Он заручился заверениями Мерсье, что Талии не позволят отказаться от отдыха, а затем отправился навестить троих эвакуированных, которые выбрались из Каркасстауна на его катере. Им отвели отдельные смежные комнаты, но сейчас они ждали его в маленькой приемной, где по прорезанному в полу каналу журчала вода и стекала по гладкой гальке оливкового цвета. У них были стулья и низкий столик, уставленный напитками и едой. Дрейфус остался стоять; это был визит вежливости, и он хотел отдохнуть, как только закончит.
— Нам сказали, что вы выбрались, — сказала Мирна Силк, встречая его пристальный взгляд и краснея от стыда. — Я не хотела оставлять вас там, не зная, что может случиться.
— Если бы я мог заставить вас, я бы это сделал. Каждая из ваших жизней имела значение, но вдвойне важно, чтобы мы сохранили опыт, связанный с Абакусом и программой Катопсис.
— Я рад, что мне удалось присоединиться к вам, — сказал Кренкель.
Дрейфус улыбнулся мужчине. — У меня для вас хорошие новости, заместитель начальника. Вашу семью нашли. Они выбрались из Каркасстауна живыми и невредимыми.
Беспокойство, накопившееся за несколько дней, как рукой сняло с Кренкеля. — Они здесь?
Дрейфус поднял руку, подавляя его ожидания. — Нет, они добрались до одного из орбиталищ на верхних орбитах. Сейчас они у констеблей, и о них хорошо заботятся. Даю вам слово, что вы воссоединитесь как можно скорее. Хотя, учитывая давление на наши корабли и персонал, это может произойти не раньше, чем через несколько дней.
— Они знают, что я выбрался?
— Да, их проинформировали и заверили, что вы здесь в качестве гостя, а не из-за каких-либо проблем с Броней.
— Могу я поговорить с ними? Или, по крайней мере, отправить им сообщение? Нам нужно начать строить совершенно новую жизнь прямо сейчас.
— Боюсь, что пока нет. Мы ограничиваем общение самым необходимым. Единственные новости, на которые мы можем сейчас положиться, — это те, что передаются нам напрямую, а это означает, что почти на все передачи наложен мораторий.
Мирна Силк наклонилась.
— Какова цель этого моратория?
— Чтобы мы знали, на что мы можем положиться, а на что нет, — ответил Дрейфус. — Даже если это означает, что у нас не будет достаточного количества информационных каналов, это лучше, чем подвергать сомнению все остальное. Это не так уж плохо. У нас есть протоколы командования и контроля как раз на такой случай, так что наши повседневные операции по-прежнему могут продолжаться в основном без изменений.
— Изо дня в день, после всего, что произошло? — спросила она.
— Сверкающий Пояс не перестает нуждаться в нас только потому, что Аврора одержала верх, — ответил Дрейфус. — Если бы мы были настолько незначительны, в Броне вообще не было бы необходимости.
— Что она делала с тех пор, как взорвался Каркасстаун? — спросил доктор Салазар.
— Продемонстрировала, что она все еще здесь, все еще активна и все еще намерена причинять вред. Она проникла в некоторые из наших систем, но не в другие. Я бы не сказал, что мы побеждаем, но мы еще не вышли из игры. Когда вы отдохнете, доктор Салазар, я собираюсь предоставить вам доступ к некоторым нашим секретным документам. Это герметично изолированные записи, поэтому Аврора никоим образом не может получить к ним доступ.
Он вызвал интерес у мужчины, но в нем была и искра подозрения. — Документы о чем?
— Я объясню, — сказал Дрейфус.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Алгоритмы мониторинга голосования Брони первыми зарегистрировали это изменение. Без какого-либо предупреждения все активные и ожидающие голосования бюллетени были приостановлены. По всему Сверкающему Поясу десять тысяч ядер голосования перешли в автономный режим, не в состоянии принимать какие-либо дальнейшие инструкции. Между орбиталищами продолжало передаваться почти столько же данных, сколько и раньше, но теперь это не имело никакого отношения к массовому демократическому участию. Никто не мог голосовать ни по какому вопросу, от самого мелкого до самого крупного. Вскоре стало невозможно даже вынести предложение на будущее голосование.
Измученные префекты Брони пытались восстановить работоспособность ядер. Джейн Омонье наблюдала за усилиями своих коллег с отстраненным фатализмом, уверенная, что они потерпят неудачу, но что в то же время необходимо принять все возможные меры.
Все традиционные решения были исчерпаны в течение первых пяти минут. Омонье подошла к своей невесомой сфере, чтобы оценить настроение публики и обдумать ее реакцию. Она парила там, молчаливая и задумчивая, окруженная шквалом цветов и символов, потоки данных увеличивались и сокращались по мере того, как ее пользовательские алгоритмы присваивали взвешенные значения.
Во-первых, на удивление мало кто испугался. Перерывы в голосовании не были чем-то неслыханным. Отдельные орбиталища также не были непривычны к внезапной потере избирательных прав. Горожане, если и замечали что-то, то предполагали, что это просто префекты проводят внеплановое техническое обслуживание. Наиболее нервные участники могли опасаться, что их подвергли своего рода карантину без обычного льготного периода. Только администраторы, вероятно, могли иметь хоть малейшее представление о том, что отключение было необычным. Но даже в этом случае им потребуется время, чтобы скоординировать свои действия с другими орбиталищами и объединить свои наблюдения.
Только тогда, спустя несколько минут после отключения, начнет формироваться более четкая картина.
Омонье отслеживала всплеск общедоступной и частной связи, сокращавший пропускную способность абстракции. В соответствии с этим активность в портах стыковки начала расти, а спрос на шаттлы и такси достиг пика. Люди не обязательно знали, что в другом месте они будут в большей безопасности, но желание что-то предпринять привело к нервному бегству. Они знали, что что-то происходит.
Запросы о разъяснениях накапливались. Ожидалось, что у Брони будут ответы.
У Омонье ничего не было — по крайней мере, ничего, что могло бы вызвать одобрение, — но ей все равно нужно было что-то сказать.
— Это верховный префект Джейн Омонье, — сказала она, записывая короткое заявление, которое затем было бы разослано по всему Сверкающему Поясу. — Мы знаем о текущем сбое в работе и делаем все, что в наших силах, чтобы восстановить работоспособность всех ядер голосования.
Правда, строго говоря, даже если бы она знала, что "все в наших силах" — это самая пустая фраза, которую она могла себе представить.
Она воспроизвела свои собственные слова, поморщилась от их неэффективности, а затем все равно передала их. Десять тысяч Джейн Омонье смотрели с экранов, воспроизводя ее внешность в государственных и частных СМИ, в реальном мире и с помощью абстракции. В каждом доме, на каждой площади, в видеотрансляциях ее увидят и услышат миллионы граждан.
Она наблюдала, как ее лицо тает на экране.
Каждая Омонье превращалась в видение в золотой и зеленой парче: девочка-женщина на деревянном троне, смотрящая на своих подданных ясными голубыми глазами, спокойная и властная.
Вместо ее собственного голоса в эфире зазвучал голос Авроры.
— Дорогие люди. Пожалуйста, не пугайтесь. Все хорошо. Все будет хорошо. — Она скромно улыбнулась и кивнула с неуместным смирением. — Я Аврора. Вам не нужно бояться меня. Я хочу для всех нас только самого лучшего. — Ее пальцы погладили деревянные завитки на подлокотниках. — Теперь не нужно будет голосовать, так что я снимаю с вас это бремя. В прошлом вам приходилось делать трудный выбор, потому что меня не было рядом, чтобы сделать его за вас. Все это позади: вы будете жить легче и беззаботнее без этого давления.
Омонье, слушая это, похолодела.
— Больше не беспокойтесь о голосовании. Больше не беспокойтесь о будущем. Обо всем позаботились. И все, что вам нужно сделать, это... вести себя как обычно. — Она простодушно протянула ладони. — Живите своей жизнью. Общайтесь. Путешествуйте. Занимайтесь любовью, коммерцией, развлечениями, играми, спортом — всем, что доставляет вам удовольствие. Все, что было хорошо вчера, будет хорошо и завтра, и всегда. Даже лучше, потому что все, что было не так хорошо, теперь касается меня, а не вас. — Она склонила голову набок, мило улыбаясь, как будто рассматривала корзинку со щенками. — Через некоторое время у меня будет что сказать. Есть и другие вещи, без которых мы сможем обойтись. А пока насладитесь первыми часами свободы от тяжелой ответственности. Вы увидите, что теперь все будет намного приятнее. И мы все станем очень, очень хорошими друзьями.
Изображение Авроры исчезло, оставив после себя только привычную мигрень от скачущих лент и аналитических материалов. Омонье попыталась снова донести свое сообщение, но это было все равно, что бросать камни в бездонный колодец. Она прислушалась, не раздастся ли всплеск, шуршание, рябь, что угодно. Ничего не последовало. У нее не было возможности обратиться к своим подданным.
Возможно, потому, что она больше не могла к ним обращаться.
Омонье подавилась кашлем. Аудитория покрывалась пылью, пока префекты и аналитики с помощью самых грубых инструментов разбивали облицовку стен, удаляя инертное окружение помещения до голой каменной основы кольца центрифуги.
За час, прошедший с тех пор, как она дала первые указания по подготовке помещения, были разобраны мебель, дисплеи и все средства мониторинга и слежения. Огромные клубки разорванных и подергивающихся волоконно-оптических кабелей лежали на полу, куда их швырнули, как рыбьи потроха. Покрытые трансформируемой материей кабели тщетно пытались починиться. Этот процесс вызвал у Омонье приступ тошноты, как будто она была свидетельницей предсмертных мук какого-то огромного, но жалкого монстра.
— Это займет больше времени, — сказал Дрейфус, его лицо было серым от пота и пыли. Он помогал в работе, ударяя молотком по облицовке. — И даже когда мы закончим, это не будет таким надежным, как куб. Если у нее будет доступ к микрофонам в радиусе нескольких сотен метров от этой комнаты, она все равно сможет перехватывать разговоры.
— Это все равно будет улучшением по сравнению с тактическим кабинетом. Я подумывала о том, чтобы выпотрошить и его, но была бы не прочь сохранить все в целости и сохранности, когда мы окажемся по другую сторону бардака.
— Это хороший компромисс, — согласился Дрейфус, прежде чем прерваться из-за приступа кашля. Он сделал неуверенную попытку смахнуть пыль. — У меня есть техники, которые работают здесь, чтобы обеспечить нам глаза и уши, но это займет несколько часов.
— Не будут ли эти каналы чувствительны к Авроре?
— Нет, если мы будем действовать старыми и грубыми методами. Технические специалисты копаются в конструкторских файлах, чтобы получить возможность создавать в кузницах трансформируемой материи простые камеры, микрофоны и дисплеи, которые можно очень быстро подключить и которые работают по протоколам аналоговых сигналов.
— Она и здесь нас опередит.
Дрейфус мрачно кивнул. — Лучшее, что мы можем сделать, — это попросить техников разобрать каждый предмет после его изготовления, чтобы убедиться, что Аврора ничего не подсунула в файлы для сборки. Пока все хорошо. Это простые объекты, всего несколько базовых компонентов, в которых мало места для скрытых устройств. Мы можем использовать аналоговые методы для координации наших встроенных средств защиты, если до этого дойдет.
— Сохраняйте бдительность. Мы устаем и становимся небрежными, но у нее безграничное терпение.
— Я прекрасно понимаю. Что вы думаете о ее передаче?
— Мне не понравилось ни одно слово. Особенно то место, что касалось "избавления от некоторых других вещей".
— Мы, должно быть, находимся где-то в начале списка вещей, от которых она, возможно, хотела бы избавиться.
— Но пока никаких явных угроз. — Омонье подняла руку и смахнула пыль с бровей. — Если бы она могла настроить нас против самих себя, она бы уже это сделала. Вернувшиеся оперативники сообщают, что корабли и оружие работают нормально. Мы не можем полностью доверять сообщениям тех, кто все еще находится за пределами Брони, но пока не видели никаких признаков того, что она использует наши ресурсы.
— Пусть так и остается. — Дрейфус понизил голос до хриплого шепота. — Я поговорил с тремя, которые вернулись на моем катере. Кренкель не вызывает беспокойства, но я все еще надеюсь, что двое других могут быть нам чем-то полезны. Особенно доктор Салазар.
— Каким образом?
— Теперь, когда Бакус, Брено и Хейглер мертвы, он, возможно, единственный человек в этой системе, который хоть как-то понимает принципы, лежащие в основе отслеживания задержек. Аврора опередила нас, но это не значит, что метод был совершенно бесполезен. Когда мы впервые попробовали использовать Катопсис, она чуть не попалась в ловушку.
Омонье мрачно покачала головой. — Она больше на это не попадется.
— Нет, — согласился он. — О том, чтобы поймать ее во второй раз, не может быть и речи. Но, по крайней мере, я хотел бы иметь возможность отслеживать ее передвижения. С вашего позволения, я хотел бы снять блокировку с первоначальной программы Катопсис.
— И позволить Салазару получить к ним доступ? Учитывая вероятность того, что Аврора заглянет ему через плечо? — В ее глазах промелькнуло беспокойство. — Это немного рискованно, не так ли?
— Мы разрешим ему доступ только к печатным документам под панголином и только в кубе. То, что он там увидит и прочтет, останется у него в голове. Он не унесет с собой никаких материалов. Если у него есть идея, он может поделиться ею с нами, но мы ограничиваем все возможности Авроры следить за процессом.
— Даже с такими гарантиями это кажется маловероятным.
— Салазар не будет полностью доверять нам, пока не почувствует, что мы с ним на одной стороне, а это произойдет только тогда, когда мы дадим ему возможность поиграть.
Она изучала его со своей обычной проницательностью. — Вы уже пообещали ему что-нибудь?
— Просто подразнил.
— Однажды вы дадите обещание, которое я не смогу подтвердить, Том. Я склоняюсь перед вашим чутьем в этом вопросе; вы гораздо дольше общались с Салазаром, чем я. Если вы думаете, что он может что-то для нас сделать, так тому и быть. Конечно, пусть Мерсье проверит его на пригодность для использования под панголином. Было бы позором вызвать у этого человека аневризму как раз в тот момент, когда он собирается нам помочь.
