Разделывали тушу чародей с травницей напару, хотя с одним серпом это действо было не таким уж и лёгким. Особенно если брать в расчёт, что Алеандр, хоть и наблюдавшая за разделыванием мяса со стороны, сама участия в этом захватывающем действии никогда ранее не принимала и интересовалась исключительно изъятием возможных ингредиентов. Изъятие зачастую происходило без предупреждения (не считать же взвизгивания за таковые) и прямо из-под рук молодого человека, заставляя Важича недовольно ругаться вполголоса и делать постоянные, увы, бесполезные, замечания своей излишне рьяной помощнице.
— Чаронит! — молодой человек очень серьёзно нахмурился, стараясь внушить собеседнице должный трепет. — Зачем мы торчим именно здесь?
В голосе чародея начало проскальзывать недовольство. Ждать он очень не любил, ждать же, маскируясь под огромного нелепого барсука, было невыносимо вдвойне. Чтобы не вызывать ненужного недовольства и лишних подозрений самых потрёпанных членов их скромного коллектива было решено придержать в тени, желательно в тени какого-нибудь весьма густого и непролазного куста, дабы они не были приняты за вольно блуждающих упырей. И вот сейчас, тесно прижавшись друг к другу, как сиамские близнецы, двое забракованных парламентёров лежали в глубокой засаде под пологом тяжёлых еловых веток, благо большая старая ель с печально обвислыми боками росла аккурат у обочины. Важичу в такой атмосфере уютного детского шалашика было явно некомфортно.
— Потому что, — тяжело вздохнула девушка, тоже не приходящая в дикий восторг от столь близкого соседства с Важичем, — её здесь могут обидеть.
— Ой, не смеши меня! Обидеть! Да с Алькой такое по определению не возможно. Разве что с ценой пробросят.
— Вот здесь, ты как раз-таки ошибаешься. Травники, какими бы ни были скромными, воспитанными и ранимыми, когда дело доходит до продажи своих богатств, готовы обобрать до нитки и вытянуть последние жилы. Это на покупках Эл работает в режиме обеспеченной девочки, не заблуждайся на счёт её больших глазок.
Арн только недовольно покосился на собеседницу, не зная расценивать её реплику как обычное проявление стервозности или весьма продуманный выпад в сторону потенциальной соперницы. На лице духовника не было никаких особенных эмоций и двойной смысл фразы так и остался тайной.
Головная боль, преследовавшая с утра несчастного духовника, не спешила униматься, периодически возвращаясь болезненными спазмами в затылке. В очередной раз сморщившись, Танка не удержалась и, тихонько застонав, опустила болящую голову на сцепленные руки.
— Что-нибудь болит? Голова кружится? Может, стоит отлежаться подальше отсюда? — с неподдельной заботой и участием поинтересовался Араон, слегка приобнимая побледневшую девушку и торопливо ощупывая лоб.
Его обеспокоенность была вполне закономерной, поскольку прожаренные на углях рёбра и стейк из грифонятины продегустировать, а заодно и проверить на съедобность, предоставили честь автору этой гениальной идеи. Увидев, как Чаронит стремительно бледнеет и морщится, Араон не на шутку разволновался. Пусть опыт и здравый смысл твердили, что мутация грифонов, происходила в первом поколении и не должна отражаться на качестве белковых соединений, только найденная при расчленении вшитая под кожу свинцовая пластина, аккурат защищающая уязвимую область предсердия, не слишком внушала доверия. Вряд ли враги, натравившие на них грифона, могли подумать, что трое значительно ослабленных людей могут использовать его в качестве обеда и специально пропитали мясо ядом, но Танкина паранойя оказалась удивительно заразной.
— Тише, — почти взмолилась девушка, не вынеся над ухом зычного баса Важича, что приводил мозги в настоящий резонанс.
Она попыталась привлечь внимание чародея к хрупкой, немного нелепой фигурке стоящей поодаль от основных палаток: видать, торговцы, не слишком поощряющие конкурентов. Их вполне можно было понять. Не потому, что невысокая худенькая девушка, больше смахивающая на подростка со своими двумя нелепо закрученными косицами и тоской в глазах, могла действительно перетянуть спрос. По чести, сделать это было нереально: скрученное из многострадальной простыни подобие юбки, хоть и примиряло её с деревенской модой, взгляд отталкивало на раз; замусоленная рубашка с протёртыми рукавами пестрела свеженькими кровавыми каплями; исцарапанное личико носило следы плохо смытой грязи, а его кислое выражение и вовсе отбивало желание к общению. Скорее торговцам само соседство с вылезшей неизвестно откуда девицей было в тягость. Мало было радости застрять посреди дороги в паре часов езды от крупного города лишь потому, что хозяин каравана на пару с караванщиком уже больше суток изволят потреблять дешёвое пойло в коварно притаившемся неподалёку таборе. Идти же на спасение своих непосредственных руководителей никто не решался, боясь самим завязнуть в пестроте хохочущих цвыгов и огрести по шапке от спасаемых за прерванный досуг. Поэтому и атмосфера в небольшом импровизированном лагере стояла соответствующая. Люди хмуро и устало косились друг на друга, переговариваясь без особого энтузиазма и надежды. Следовало бы догадаться, что в сложившейся ситуации эффектное появление из леса странной голодранки с полным подолом незнакомого тёмного мяса и пристроенной на плече рулькой оваций и запредельной радости не вызовет.
Араон, видимо, догадывался об этом, поскольку до последнего противился их гениальному бизнес-плану по максимальному использованию нежданных подарков судьбы. То, что план был гениальным, Танка не сомневалась, она скромненько, потупив взгляд, шаркала ножкой и позволяла себя хвалить. Правду, исключительно в собственном воображении, аки в жизни ни исполнитель, ни спонсор восторгаться не спешили. Чародей скромненько предлагал закопать излишки продовольствия вместе с костями, перьями и шкурой, желательно ещё и замаскировать всю эту ямину сверху под куст или старый холм, чтобы не вызывала подозрений. Алеандр было грифоньего мяса жалко. Она жалела и перья, которые Арн категорически запретил брать на опыты, и шерсть, которой не дали нащипать для анализов, и хрящи, которые при пятичасовой варке давали замечательное средство от приступов артрита. Эл предложила выбросить лишние вещи чародея и забрать мясо с собой про запас, но едва не схлопотала от Арна подзатыльник. Она очень старалась не дуться на младшего Мастера, понимая, что выглядит глупо, но всё ещё чувствовала себя ребёнком, которого незаслуженно лишили леденца. Яританна же смотрела на обескровленные (всё же чародей водной стихии — вещь в походе незаменимая) куски весьма сносного мяса и мучилась страшнейшим приступом скопидомства и жадности, прогрессирующих на фоне тяжёлых бытовых условий. Качественная купеческая наследственность, сказавшаяся-таки на характере юной чародейки, вопила против такой безалаберности и нерациональности. Танке оставалось только плотоядно улыбнуться и поставить компаньонов перед фактом наличия у неё гениального плана.
При виде одиноко стоявшей возле развешенных в теньке кусков мяса травницы, в гениальности затеи начала сомневаться даже сама духовник. Не выглядела Эл счастливой дочкой лесника, решившей втихую загнать по сходной цене доказательства папкиного пьяного произвола. Легенда была безукоризненной, исполнение — отвратным. С таким выражением лица "зашуганная дочурка" могла продавать только самого папку, при том лишь самые негодящие на суп части. Араон заметно волновался за своего самопровозглашённого целителя, нервируя Танку только больше. Хотя в его волнении проскальзывала какая-то недосказанность и неполнота, словно он, в отличие от подмастерьев, не просто томился бессмысленным ожиданием, а ожидал чего-то вполне конкретного и совершенно неприятного.
— Всё, командуй отход, — раздражённо процедил Важич, стараясь не выдать захватившее его чувство опасности подрагивающими руками, и протянул духовнику сигнальную шишку.
Танка удивлённо открыла рот, чтобы раскрыть ему глаза на всю глубину рокового заблуждения, как услышала весьма характерный посвист ветра. Мётлы! Скоростные! Вроде, ничего удивительного на главном тракте, где ездят как простые жители, так и иноземные делегаты. Но не в таком же количестве!! Более дюжины метельщиков, неслось вдоль тракта, поднимая завихрениями настоящие клубы пыли. Странно, но звук этих мётел показался ей до абсурдного знакомым, заставляя нервно подниматься волоски на руках. Так шумели вполне себе определённые мётлы, которых в этом княжестве в таком количестве раньше не наблюдалось. Сигнальная шишка так и осталась, зажатой в моментально вспотевшей ладошке.
Небольшой отряд, ничем не примечательных мужчин, резко затормозил возле торговых телег и спешился, не забрасывая, впрочем, мётел в специальные петли на плащах. В их движениях и выражении лиц сквозила едва сдерживаемая нервозность и откровенная злость, хотя и тщательно камуфлируемые под деловой серьёзный тон. Алеандр тоже что-то узнала и, пусть не была настолько подозрительна, в ужасе замерла перед ними, вытянувшись столбиком, как контуженный суслик. Под серыми лётными плащами виднелся до боли знакомый камуфляж, и девушка отчётливо ощутила, как стучат одна об одну дрожащие коленки. Вблизи эта группка на орнитологов-любителей ну никак не смахивала. Сосредоточенные лица. Нехорошее выражение суженных злобных глаз. Резкие чёткие движения, отточенные до автоматизма в мельчайших деталях. Небрежно свисающие с пояса дорогие амулеты. Тяжёлые металлические пряжки на сапогах с явно серебряным напылением. Чёрные перчатки без пальцев на руках.
Особенно ей запомнились перчатки: кожаные, с тиснёными рунами и серебряным шитьём, специальной подкладкой. Давно себе такие хотела, даже деньги пыталась откладывать... безрезультатно.
Всё остальное, кроме перчаток, заставило побелеть от почти животного страха. Ехавший первым метельщик, мужчина с антипатичным лицом пересохшего крыжовника, обернулся пытливо прилипнув неприятным до дрожи взглядом к совсем оробевшей травнице. Алеандр где-то на задворках сознания поняла, что начинает сползать в качественный глубокий обморок.
Отрезвил болезненный удар по мягкому месту. Откуда его произвели, она не видела, но по ощущениям в пятой точке определила сигнальную шишку. Эл встрепенулась, привлекая к себе ненужное внимание подозрительных личностей. Один из мужчин подошёл к ней впритык, поковыряв пальцем лоскут дебелой кожи грифона
— Шо, коряпинами суваешь! — неожиданно даже для самой себя вскрикнула Алеандр, очень удачно пародируя голос своей незабвенной и горячо любимой нянюшки.
Мужчина инстинктивно отдёрнул руку и слегка отшатнулся. Видимо, воспитательница его далёкого детства еще и по рукам била, вон как ладошку поджимает.
— Напылили тута, напылили, — ворчливо проговорила девушка, пугаясь собственной наглости и бросаясь протирать рукавом висящую рядом лопатку, чтобы хоть как-то скрыть качественный ступор, — бахтерий напушчали. Носюцца, как аглашэнныя. Людей распугвають, тавар портюць. Папка мятлу купил, а ентыя всё...
Эл осеклась, понимая, что такой бред уже не слишком вяжется с образом диковатой малолетней дурёхи. Мужик тоже взглянул на неё заинтересованно и как-то очень подозрительно.
— ... пыляць тут.
— Так значит, мы тут не первые? — моментально заинтересовался главный, что собирался расспрашивать помощника караванщика, но быстро переключился на общительную и явно недалёкую сельскую девку. — Кто-то уже проезжал?
Взгляд у него был пытливый, нехороший с хитроватым прищуром, чем-то отдалённо напоминающий взгляд пресловутого Воронцова, когда тот своим невероятным чутьём определял у ученика наличие шпаргалки и просто смотрел, заставляя нервничать и палиться даже при самых хитроумных тайниках и заклятьях. Эл так и представила грозного наставника, левитирующего у неё из причёски шпильки с вырезанными датами основных чародейских битв. Конфуз тогда был знатный: шпильки поддерживали три искусственных локона, к которым крепились шпоры сразу к пяти билетам. Сейчас Алеандр чувствовала себя практически так же, с той разницей, что Воронцов короткими клинками на поясе не грозился.
— Да хто тут только не ездиць! Пыляць, тавар порцюць. Мясо не бяруць, — словно сомнамбула продолжала нести чушь травница, нервно подталкивая к ближайшему мужику лопатку. — Совсем. Н-да.
— Кого-нибудь необычного видела здесь по дороге?
— Да чё ж там необычногось то? Я тута почитай с утра стою, а мяса нихто не берёт, — Валент понимала, что заговаривается и тупит в страшнейшем варианте, но на большее с перепуга её мозг способен не был. — Вот по дороге шляются, а мяса не бярут. По рожам же вижу — жрать хотят, а не покупають.
— Кто жрать хотел? — продолжал допытываться главный с какой-то маниакальной упорностью, что девушка невольно усомнилась в своей маскировке.
Видимо, разговор с провинциальной дурой, не блещущей красотой и кокетством (в противном случае мужчинам, как правило, до уровня интеллекта "собеседницы" дела особого и нет) остальным комуфляжникам изрядно наскучил, потому что один из них с неприятно перекошенным лицом просто схватил Алеандр за шкирку и слегка встряхнул:
— Видела здесь избитого мужика? Смуглый, тёмные волосы, жёлтые глаза, проблемы с правой рукой, возможно хромает. С ним могут быть две девки: одна на труп похожа, другая мелкая в штанах с косой.
— Штаны с косой? — удивилась Алаендр, на миг забыв про свой замечательный нянюшкин говор.
В ответ её снова встряхнули. Главный в их отряде, если и был недоволен самоуправством, то виду не подавал, дабы не компрометировать собственные командирские способности.
— В-видела, т-тутка, — Эл неопределённо махнула рукой, так яростно стуча зубами, что грозила ненароком откусить себе кончик языка. — Недалече, за лесом поди уже будет. Мы как с мамкой по черницы ходили...
Как же она врала! Как врала! Вдохновенно, с размахом и спецыфектами, картинно заламывая маленькие пальчики, хлопая глазами и мимикой изображая ландшафт. В яркой красочной истории всплывала суровая судьба обычной сельской девки Аглевтины, что была насильно выдана замуж за нелюбимого и диковатого лесничьего, и с горя разродилась ему семью дочками. Повествовалась тяжёлая доля начинающих торговцев, что вынужденны ложить здоровье на алтарь прибыли. Фигурировала мерзкая тётка Мая, что выдаёт скисшее молого за брынзу из далёкого аула, староста, болеющий подагрой, что продаёт палёный самогон, и жуткий несчастный кабыздох Лёксик, ничем, кроме имени, не примечательный. Трагения разыгрывалась воистину эпохальная и достойная внимания слушателей: травнице даже почти удалось всплакнуть в особо печальных моментах. При этом через каждую фразу сквозила реклама продоваемого мяса, поскольку девушку на этой теме серьёзно заклинило от волнения. Юная Валент, обделённая в ученичестве вниманием со стороны наставников и однокашников к своим многочисленным, взлилеянным в поместье талантам (увы, в число популярных девочек ни она, ни Танка никогда не входили), остро переживала моменты своего сценического триумфа, стараясь выложиться по полной, и настолько переигрывала, что стала казаться естественной.
