Ремонтуа пока не знал. У него были другие дела на уме.
Его корабль вырвался из окружения волков и сил конджойнеров. За его спиной неприкрытая энергия и неприкрытая сила стремились сокрушить материю до самых основ. Что-то абсурдно яркое озарило небо, что-то настолько яркое, что он мог поклясться, что его отблеск проник сквозь черный корпус корабля.
Он обратил свое внимание на другой агрегат, который теперь находился очень близко к планете. При сильном увеличении он увидел черную массу, несколько часов находящуюся на дневной стороне планеты и зависшую над определенной точкой на поверхности. Она что-то делала.
ДВАДЦАТЬ ТРИ
Хела, 2727 г.
Куэйхи был один в своей мансарде, если не считать резного скафандра. Он слышал только собственное дыхание и тихие звуки, издаваемые кушеткой, на которой он отдыхал. Жалюзи были наполовину задернуты, комната была расчерчена параллельными огненно-красными линиями.
Он едва чувствовал — и только потому, что научился это чувствовать, — едва заметные остаточные покачивания "Леди Морвенны" из стороны в сторону и спереди назад по мере продвижения вперед. Это покачивание не только не раздражало его, но и придавало уверенности. В тот момент, когда собор стал бы устойчивым, как скала, он поймет, что они теряют позиции относительно Халдоры. Но собор не останавливался более столетия, а затем всего на несколько часов из-за отказа реактора. С тех пор, несмотря на то, что он увеличился в размерах, удвоившись, а затем вырос и вчетверо, он продолжал двигаться, скользя по своему пути с точной скоростью, необходимой для того, чтобы удерживать Халдору прямо над собой, и, следовательно, передавая через зеркала его широко раскрытым, всегда настороженным глазам. Ни у одного другого собора на пути не было такого рекорда: ближайшая соперница "Леди Морвенны", "Железная леди", оставалась неподвижной на протяжении целого оборота пятьдесят девять лет назад. Позор от того крушения — необходимость ждать на одном и том же месте, пока другие соборы не появятся через триста двадцать дней, — все еще ощущался даже шесть десятилетий спустя. В каждом другом соборе, включая "Леди Морвенну", были витражи в память об этом унижении.
Кушетка подтолкнула его к западному окну, слегка приподняв, чтобы улучшить обзор. Когда он двигался, зеркала перемещались вокруг него, сохраняя видимость. Независимо от того, в какую сторону он поворачивал кушетку, главным объектом, отражавшимся к нему, была Халдора. Он видел ее после многократного отражения, свет проходил под прямыми углами, менялся местами и снова инвертировался, увеличивался и уменьшался с помощью ахроматических линз, но это все равно был сам свет, а не какое-то изображение из вторых или третьих рук на экране. Он всегда был там, но вид из окна менялся от часа к часу. Во-первых, освещенность Халдоры менялась на протяжении всего сорокачасового цикла обращения Хелы по орбите: от полностью освещенной поверхности до полумесяца и темной стороны, покрытой штормами. И даже на каждом этапе работы детали растушевки и окантовки никогда не были одинаковыми от одного прохода к другому. Этого было достаточно, чтобы избавиться от ощущения, что изображение отпечаталось в его мозгу.
Конечно, это было не все, что он увидел. Халдору окружало кольцо из ближайшего к ней материала — черного, переходящего в серебристо-серый, а затем — в виде полосы нечетких деталей. Он мог смотреть в сторону и видеть Халдору боковым зрением, потому что зеркала фокусировали изображение на его глазах, а не только на зрачках. Но он делал это не очень часто, опасаясь, что планета исчезнет, когда он не сможет полностью сосредоточиться на ней.
Даже когда Халдора нависала над ним, он научился максимально использовать свое периферийное зрение. Удивительно, как мозг мог восполнять пробелы, подсказывая детали, которые его глаза на самом деле были не в состоянии распознать. Куэйхи не раз приходило в голову, что если бы люди по-настоящему осознали, насколько синтетичен их мир — как много в нем сшито не из непосредственного восприятия, а из интерполяции, памяти, обоснованных догадок, — они бы тихо сошли с ума.
Он посмотрел на Путь. Далеко на востоке, в том направлении, куда двигалась "Леди Морвенна", отчетливо виднелось мерцание. Это была северная граница гор Гуллвейг, самого большого хребта в южном полушарии Хелы. Это был последний крупный геологический объект, который нужно было пересечь перед относительно легким подъемом на равнины Джарнсакс и связанным с этим быстрым спуском к Лестнице Дьявола. Путь пролегал по северным склонам хребта Гуллвейг, через предгорья, через ряд каньонов с высокими стенами. И именно там, как сообщалось, произошел ледопад. Говорили, что он был очень глубоким, на сотни метров, и полностью перекрывал существующую трассу. Ранее в тот же день Куэйхи лично беседовал с руководителем ремонтной бригады Постоянного пути, человеком по имени Уайатт Бенджамин, который потерял ногу в результате какого-то давнего, неустановленного несчастного случая.
— Диверсия, я бы предположил, — сказал ему Бенджамин. — Во время последнего перехода в стену было заложено около дюжины подрывных зарядов с запалами замедленного действия. Разрушительное действие отстающих соборов. Они не могут идти в ногу со временем, поэтому не понимают, почему кто-то другой должен это делать.
— Это было бы довольно серьезным заявлением для публичного выступления, — сказал Куэйхи, как будто сама мысль об этом никогда не приходила ему в голову. — И все же, возможно, вы правы, как бы мне ни было больно это признавать.
— Не обольщайтесь, это закладка.
— Вопрос в том, кто будет устранять это препятствие? Это должно быть сделано за... максимум через десять дней, прежде чем мы доберемся до него.
Уайатт Бенджамин кивнул. — Возможно, вы не захотите быть так близко, когда оно будет устранено.
— Почему нет?
— Мы не собираемся откапывать его.
Куэйхи воспринял это как должное, прекрасно понимая, что имел в виду этот человек. — Три-четыре года назад был такой же сильный завал, не так ли? Недалеко от Глам-Джанкшн? Кажется, я припоминаю, что его расчистили с помощью обычного оборудования для сноса. И менее чем за десять дней.
— Мы могли бы справиться с этим меньше чем за десять дней, — сказал ему Бенджамин, — но сейчас у нас только половина от обычного количества оборудования и рабочей силы.
— Это звучит странно, — нахмурившись, ответил Куэйхи. — А что не так с остальным?
— Ничего. Просто все это было реквизировано, люди и машины. Не спрашивайте меня, почему или кто за этим стоит. Я работаю только на Постоянном пути. И полагаю, если бы это имело какое-то отношение к делу Часовой башни, вы бы уже знали, не так ли?
— Полагаю, я бы знал, — сказал Куэйхи. — Это, должно быть, немного ниже уровня Часовой башни. Как я полагаю? Другой офис Пути обнаружил то, что им уже следовало срочно исправить, — работу, о которой забыли в прошлом обороте. Им нужна вся эта тяжелая техника, чтобы сделать это в спешке, пока никто не заметил.
— Ну, мы замечаем, — сказал Бенджамин. Но, похоже, он согласился с правдоподобностью предложения Куэйхи.
— В таком случае, вам просто придется найти другой способ расчистить завал, не так ли?
— У нас уже есть другой способ, — сказал мужчина.
— Божий огонь, — ответил Куэйхи, вложив в свой голос благоговейный трепет.
— Если это то, что нужно, мы должны его использовать. Вот почему мы носим его с собой.
— Ядерный взрыв должен использоваться только в качестве абсолютно последнего средства, — сказал Куэйхи, как он надеялся, соответствующим предостерегающим тоном. — Вы совершенно уверены, что этот завал нельзя убрать с места обычными средствами?
— За десять дней, с имеющимися в наличии людьми и оборудованием? Ни малейшей надежды.
— Тогда это должен быть Божий огонь. — Куэйхи сложил пальцы домиком. — Проинформируйте другие соборы через все экуменические границы. Мы возьмем на себя инициативу в этом вопросе. Остальным лучше отойти на обычное безопасное расстояние, если только они не улучшили свою защиту с прошлого раза.
— У нас нет другого выбора, — согласился Уайатт Бенджамин.
Куэйхи положил руку ему на плечо. — Все в порядке. Что должно быть сделано, то должно быть сделано. Бог присмотрит за нами.
Куэйхи очнулся от своих размышлений и улыбнулся. Человек с Постоянного пути уже ушел, чтобы организовать редкое и долгожданное применение устройств управляемого термоядерного синтеза. Он остался наедине с Путем, резным скафандром и далеким, манящим мерцанием хребта Гуллвейг.
— Это ты устроил сход льда, не так ли?
Он повернулся к скафандру. — Кто велел вам говорить?
— Никто.
Он старался, чтобы его голос звучал ровно, не выдавая страха, который он испытывал. — Вы не должны говорить, пока я не разрешу.
— Очевидно, что это не тот случай. — Голос был тонким, пронзительным: он звучал из дешевого динамика, приваренного к затылку шлема в резном скафандре, вне поля зрения случайных гостей. — Мы слышим все, Куэйхи, и говорим, когда нам удобно.
Это не должно было быть возможным. Предполагалось, что динамик заработает только тогда, когда Куэйхи его включит. — У вас не должно быть такой возможности.
Голос — он был похож на звук дешевого деревянного духового инструмента — казалось, насмехался над ним. — Это только начало, Куэйхи. Мы всегда найдем выход из любой клетки, которую ты построишь вокруг нас.
— Тогда я должен уничтожить вас сейчас.
— Ты не можешь. И не должен. Мы тебе не враги, Куэйхи. Ты уже должен это знать. Мы здесь, чтобы помочь тебе. Нам просто нужна небольшая помощь в ответ.
— Вы демоны... Я не веду переговоров с демонами.
— Это не демоны, Куэйхи. Просто тени, как и вы для нас.
Они уже говорили об этом раньше. Много раз до этого. — Я могу придумать, как вас убить, — сказал он.
— Тогда почему бы не попробовать?
Ответ, как всегда, сам собой пришел ему в голову: потому что они могли быть ему полезны. Потому что сейчас он мог их контролировать. Потому что он боялся того, что произойдет, если он убьет их, не меньше, чем если он оставит их в живых. Потому что он знал, что там, откуда взялись эти существа, их было больше.
Гораздо больше.
— Вы знаете почему, — сказал он, и в его голосе прозвучала жалость даже для него самого.
— Исчезновения становятся все более частыми, — сказало существо в резном скафандре. — Ты понимаешь, что это значит, не так ли?
— Это означает, что настали последние времена, — сказал Куэйхи. — Не более того.
— Это означает, что маскировка не удалась. Это означает, что механизм скоро станет очевиден для всех.
— Механизма нет.
— Ты сам видел его. Другие тоже его увидят, когда исчезновения достигнут своей кульминации. И рано или поздно кто-нибудь захочет иметь с нами дело. Зачем ждать до тех пор, Куэйхи? Почему бы не договориться с нами сейчас, на самых выгодных условиях?
— Я не имею дела с демонами.
— Мы всего лишь тени, — снова заявил скафандр. — Просто тени, перешептывающиеся через пропасть между нами. А теперь помоги нам преодолеть ее, чтобы мы могли помочь тебе.
— Я не буду. Никогда.
— Надвигается кризис, Куэйхи. Факты говорят о том, что он уже начался. Ты видел беженцев. Ты знаешь истории, которые они рассказывают, о машинах, появляющихся из темноты, из холода. Машинах вымирания. Мы уже видели, как это происходило раньше, в этой самой системе. Вам не победить их без нашей помощи.
— Бог вмешается, — сказал Куэйхи. Его глаза наполнились слезами, из-за чего образ Халдоры расплылся.
— Бога нет, — говорилось в скафандре. — Есть только мы, и у нас нет безграничного терпения.
Но затем все стихло. На сегодня все было сказано, и Куэйхи остался наедине со своими слезами.
— Божий огонь, — прошептал он.
Арарат, 2675 г.
Когда Васко вернулся в сердце айсберга, музыки там больше не было. Держа в одной руке легкий контейнер с инкубатором, он пробирался сквозь переплетение ледяных балок, следуя теперь по уже хорошо расчищенному маршруту. Лед вокруг него позвякивал и поскрипывал, инкубатор пробивался сквозь преграды. Скорпио просил его не спешить возвращаться к разрушенному кораблю, но он знал, что свин всего лишь пытался избавить его от ненужных страданий. Он позвонил Бладу, рассказал Уртон о том, что происходит, а затем вернулся с инкубатором так быстро, как только осмелился.
Но когда он приблизился к дыре в борту корабля, то понял, что все кончено. Из ледяного потолка, где кто-то проделал дыру метровой ширины, к небу устремился столб света. Скорпио стоял в круге света у подножия колонны, черты его лица были резко очерчены сверху, словно на какой-нибудь картине в стиле светотени. Он смотрел вниз, и его густая шевелюра утонула в широких плечах. Его глаза были закрыты, покрытый тонкими волосками лоб в пыльном свете фонаря казался сине-серым. В его руке было что-то, что на льду отливало красным.
— Сэр? — спросил Васко.
— Все готово, — сказал Скорпио.
— Мне жаль, что вам пришлось это сделать, сэр.
Глаза — бледные, с налитыми кровью розовыми глазами — остановились на нем. Руки Скорпио дрожали. Когда он заговорил, его совершенно человеческий голос звучал тихо, как у призрака, потерявшего контроль над своим убежищем. — Не так сильно, как жаль мне.
— Я бы сделал это, если бы вы попросили меня.
— Я бы не стал просить тебя, — сказал Скорпио. — Я бы никого об этом не просил.
Васко не знал, что еще сказать. Он хотел спросить Скорпио, насколько милосердной позволила ему быть Скейди. Васко подумал, что он отсутствовал не более десяти минут. Означало ли это, по какой-то отвратительной логике причинения боли, что Скейди дала Клавейну некоторую отсрочку от долгой смерти, которую она обещала? Можно ли было сказать, что она проявила милосердие, хотя бы на несколько минут избавив от того, что, должно быть, все еще было невыносимой мукой?
Он не мог догадаться. Он не был уверен, что действительно хочет это знать.
— Я принес инкубатор, сэр. Является ли ребенок...
— С Аурой все в порядке. Она со своей матерью.
— А Скейди, сэр?
— Скейди мертва, — сказал ему Скорпио. — Она знала, что долго не протянет. — Голос свина звучал глухо, бесчувственно. — Она использовала свои собственные физические ресурсы, чтобы поддерживать жизнь Ауры. Когда мы вскрыли ее, от Скейди почти ничего не оставалось.
— Она хотела, чтобы Аура жила, — сказал Васко.
— Или хотела получить позицию для переговоров, когда мы пришли с Клавейном.
Васко поднял легкую пластиковую коробку, как будто Скорпио не расслышал его как следует. — Инкубатор, сэр. Мы должны немедленно поместить в него ребенка.
Скорпио наклонился, вытирая лезвие скальпеля о лед. Красные пятна расползались по инею узорами, которые напомнили Васко об ирисах. Он подумал, что Скорпио выбросит нож, но вместо этого свин сунул его в карман.
— Джаккотте и Хоури поместят ребенка в инкубатор, — сказал он. — А мы с тобой пока можем позаботиться о Клавейне.
— Сэр?
