Белинда вопросительно посмотрела на Гринграсс.
— Ну, как, — пожала та плечами. — Нормально.
— Нормально? — переспросила Белинда.
— Ну да, — подтвердила Дафна. — Нормально. Спокойно, ни на кого не кричит, часто шутит. Иногда даже удивительно становится, насколько...
— То есть, не нормально, — поинтересовалась Белинда. — Если удивительно?
— Ну... — замялась Дафна.
— А по моим наблюдениям Алекс вспыльчив, до бешенства ревнив и не терпит указаний от других, — повернулась Белинда к Сириусу. Тот даже поперхнулся.
— Откуда? — с возмущённым удивлением спросил он. — Откуда ты это взяла?
— Алекс, — обратилась она ко мне. — Тебе нужно перестать гасить всё это в себе. Ни к чему хорошему твоё показное спокойствие не приведёт.
— А что мне нужно делать? — удивился я.
— Злиться, — посоветовала она. — Орать. Топать ногами. Плакать. Иначе сгоришь.
— Вот ещё, — возмутился я. — Я мужик. Плакать не буду.
Она навела свой пальчик на Сириуса:
— А я ведь знаю, откуда ноги растут. И кто у нас мужик. А также учитель, наставник и пример для подражания.
— Я всё понял, — нахмурился Сириус. — Я исправлю.
— Ну, вы исправляйте, — я встал, с шумом отодвинув стул. — А мне ещё нужно вернуться во вчера...
— Зачем? — подозрительно спросил Сириус.
— Хагрид вернулся, — лаконично пояснил я. — Сценарий.
К середине дня я, наконец, освободился. С вечера мы навестили Хагрида, потом Гермиона ещё раз навестила его с утра, потом мы это всё некоторое время обсуждали. Во время завтрака этот боров, который пытался сломать Анджелине пальцы, пришёл к ней с огроменной охапкой роз и стал на коленях просить прощения. Она уже и не помнила, за что, и он принял непонимание на её лице за недовольство, и расплакался, роняя горючие слёзы на камень пола. Одна рука у него была полностью в лубке. Как мне позже стало известно, у него оказался сложный перелом, да ещё и со смещением, поскольку я не просто загнул ему пальцы, ломая, но ещё и повернул и потянул. Потом мы сидели за уроками, а потом я, открыв окошко, умудрился получить снежком в лицо. И как она его только докинула? Я немедленно оделся и побежал догонять обидчицу. Она со смехом от меня убегала прямо через снежное поле, но это ей не помогло — я был стремителен, как снежный барс, настигающий свою жертву. Я не неё прыгнул, хватая в охапку и закручивая, и упал в сугроб, а она — за мной. Потом мы поочерёдно пытались друг друга закапывать, обсыпая снегом, и хохотали так, что у меня закололо в боку.
Постанывая, я скорчился на утоптанной нами площадке, а она уселась рядом на колени, отряхивая меня от снега. Я невольно залюбовался — до чего она была красива! Из-под отороченного белым мехом капюшона голубого пальто выбивались пряди волос, покрытые инеем, ресницы тоже выглядели более пушистыми, щёки раскраснелись, оттеняя блеск голубых глаз. Я сел, и она стала отряхивать меня с другого бока.
— Ты знаешь, — сказала она вдруг, — а ведь она права.
— Кто? — не понял я. — В чём?
— Белинда, — пояснила Дафна. — Я иногда замечаю, как у тебя жилы на шее надуваются, когда что-то происходит... Но я обычно этим восторгаюсь... А ты правда ревнивый?
Я пожал плечами:
— Не знаю, честно говоря, — я заглянул ей в глаза. — Боюсь, моей ревности не так-то просто развернуться из-за моей самоуверенности.
— Ты хочешь сказать, что настолько уверен в себе, что даже представит не можешь меня с другим? — спросила она.
Зря, конечно. Я пожал плечами и отвернулся в сторону.
— Ой, ты опять это делаешь! — воскликнула она и порывисто прижала меня к груди.
— Что делаю? — спросил я, уткнувшись носом в её пальто.
— Вот это, с жилкой на шее! — сказала она. — Не надо, лучше закричи или ещё что-нибудь...
— Нет, Дафна, не закричу, — покачал я головой, заглядывая ей в глаза. — Я на тебя никогда не закричу.
— Мне так тебя сейчас хочется поцеловать... — пожаловалась она.
— Что тебя удерживает? — спросил я, позволив своим рукам сползти самую малость ниже дозволенного.
— Нахал! — шлёпнула она меня по рукам. — А вдруг мы с тобой губами приклеимся на морозе?
— Значит, нас с тобой тогда ничто не разлучит, — сказал я, привставая, чтобы дотянуться до неё.
— До весны, — напомнила она.
— Никогда, — помотал я головой и дотронулся губами до её губ.
Приближающееся рождество нервировало меня свыше всяких сил — я прекрасно помнил предписанную мне сцену, в которой я должен был целоваться с Чо. Она, словно чувствуя приближение своего звёздного часа, донимала меня своими преследованиями, зажимала в каком-нибудь укромном местечке, сначала краснела, а потом заводила со мной разговор о Седрике, начинала рыдать, и я спасался бегством. Наконец, настал решающий день... Вечер... Мои мысли лихорадочно метались в черепушке в поисках средства от видения моих губ на этом мокром лице... Бр-р-р! Уж лучше с Джинни! Бр-р-р! И зачем я про Джинни вспомнил!
Я нёсся на последнее в году занятие Отряда Дамблдора, и чуть не сшиб выпорхнувшую мне навстречу из-за угла девушку. Я толкнул ей так сильно, что она бы упала, не поймай я её... М-да, теперь она невесть что про себя подумает, когда я вот так держу её, опрокинув на колено и нависнув над ней...
— Луна! — поздоровался я.
— Гарри! — обрадовалась она и посмотрела куда-то мимо моей головы, под потолок. — О, смотри, омела!
Чур меня, чур! Я поставил её на ноги и отодвинул от себя.
— Я же тебе сказал, что в гарем не возьму, — строго сказал я.
— Ну, один поцелуйчик, ну малюсенький, — она пальцами показала, насколько малюсенький. — Трудно, что ли, сделать девушке подарок на рождество?
Я притянул её к себе, Крепко обнял и поцеловал в лоб.
— Ты ещё встретишь своего рыцаря, Луна, — пообещал я. — И пусть он не будет столь же красив и умён, как я...
— Зато он будет скромен и самокритичен, — засмеялась она, потянулась ко мне губами и чмокнула в щёку. — Я тебе уже говорила, что ты — лучший?
— Сегодня — нет, — ответил я. — Так что поспеши. Я люблю, когда про меня констатируют сухие факты.
Она потрепала меня по макушке, высвободилась и вприпрыжку поскакала дальше по коридору, что-то радостно напевая. Я глядел ей вслед, пока она не скрылась за поворотом, а когда обернулся, меня чуть кондратий не хватил — прямо передо мной, весело поблёскивая глазами, стояла Астория.
— Привет, Тори, — сделал я попытку её обойти. — Давно не виделись!
— Давно, — согласилась она. — С самого завтрака, — она приложила запястье ко лбу, а другую руку к груди и, запрокинув голову, запричитала: — Сердце моё томится в разлуке...
Я не выдержал и фыркнул.
— Ну, что ты смеёшься, — вздохнула она. — У девушки, можно сказать, любовь, а ты...
— У кого? — удивился я. — К кому?
— Ну, Алекс, — надула она губки, — ну перестань уже надо мной издеваться!
Я так и не понял, когда она успела ко мне прижаться, но последнюю фразу она сказала, с придыханием заглядывая снизу в глаза. Так жалобно-жалобно... Я почувствовал, что та ледышка, которую я сейчас изо всех сил представлял себе на месте моего сердца, стремительно тает. Она, конечно, мелюзга, но — очень хорошенькая мелюзга!
— Маленькая ещё! — сказал я, уже поняв, что эту битву я проиграл.
— Джульетта тоже... — возразила было она.
— До Джульетты тебе ещё два года взрослеть, — с улыбкой отрезал я, найдя таки в себе силы и мужество.
— А куда ты идёшь? — решила сменить она тактику, беря меня под руку. Я закатил глаза. Она от меня точно не отстанет.
— Ну, хорошо, — сдался я. — Один поцелуй.
— Но очень, очень длинный! — обрадовалась она.
— Я спешу, — напомнил я. — Так что, длинного не получится.
Встав на цыпочки, она обвила ручками мою шею, вытянула губки и зажмурилась. Потом открыла один глаз и предупредила:
— И не вздумай в щёку... Или в нос... Или в лоб.
Аккуратно придерживая её под спину, я наклонился и поцеловал в губы.
— М-м-м! — улыбнулась она, не раскрывая глаз, и запрыгала на носочках. — Ещё хочу!
Я поцеловал её ещё и ещё. Если бы она меня предупредила, что до этого ни с кем не целовалась, то я бы не уступил так легко, но теперь отступать было поздно. Я замер, глядя на неё, а она всё ждала продолжения. Поняв, что на сегодня это — всё, она со вздохом открыла глаза.
— С рождеством, — улыбнулся я ей.
— И тебя с рождеством, Алекс, — сказала она, нехотя от меня отцепляясь. — Мы ведь Новый Год вместе будем встречать?
— Обязательно! — подтвердил я. — Беги давай.
Она чинно, как и приличествует девушке из хорошей семьи, присела в книксене и пошла дальше по коридору — в сторону, противоположную той, куда я шёл. Я вытер лоб от воображаемой испарины и двинулся таки в Комнату-по-желанию. Удивительнее всего оказалось то, что я больше никого не встретил, хотя я по пути внимательно разглядывал все тёмные углы в поисках поклонниц. После того, как занятие закончилось и все разошлись, в комнате вполне ожидаемо осталась рыдающая Чо.
— Ну, что опять? — немного раздражённо спросил я.
— Мы тут занимаемся... — захлёбывалась она. — Учим заклинания... А если бы Седрик их знал...
— Он знал их, Чо, — устало выдохнул я. — Он был Чемпионом от Хогвартса и знал все эти заклинания.
— А-а-а! — завыла в голос она. — Я опять о нём заговорила, а ты же хочешь забыть...
Забудешь тут с тобой, как же! Если бы Седрик был жив, то я бы сам его придушил. Из милосердия. Достанется же кому-то этот плачущий крокодил... Не мне.
— Ой, омела! — вдруг воскликнула она, показав на потолок надо мной. Я опасливо сдвинулся в сторону. Она опять наморщила лицо, и из её глаз скатились две крупные слезы. После небольшой перепалки с самим собой я осторожно обнял её так, чтобы не дать повода вообще ни к чему, а она с готовностью уткнула залитое слезами лицо мне в грудь. Прощай, мантия! Хотя, всё равно я из неё вырос...
— Послушай, Чо, — сказал я.
— Хлип! — отозвалась она.
— Тебе нужно найти какого-нибудь парня.
— А ты? — она так некрасиво кривила в плаче лицо, что мне захотелось куда-нибудь убежать.
— Ты слышала, что про меня в школе говорят? — спросил я.
— Хлип! — ответила она.
— И про гарем слышала? — продолжал я.
— Хлип! — подтвердила она.
— А гарем — это не просто девушки, Чо, — пояснил я.
— А что? — опять скривилась она. Мама.
— Это, в первую очередь, рабыни, которые должны удовлетворять все мои сексуальные фантазии, — закончил я.
Она перестала рыдать, оттолкнула меня и гневно закричала:
— Ты что мне такое предлагаешь? Я не такая! И перестань меня лапать, маньяк!
И в мыслях не было! Да и было бы, что лапать! Ни спереди, ни сзади... Она убежала, а я двинулся в гостиную Гриффиндора, где мне предстояло дать своим друзьям отчёт о прошедшем вечере. Как я и ожидал, Рон валялся на ковре, а Герми, сидя за столом, строчила коротенькую любовную записку Краму, конец которой уже свесился через дальний край стола
— Ну, и? — спросил Рон, едва я появился. Неравнодушный ты мой.
— Всё хорошо? — спросила Герми. Ещё одна. Своей личной жизнью займись. Ах, да! У тебя же её нет!
— Не томи! — добавил Рон. — Как всё прошло?
Я продолжал прикидываться, что не понимаю, о чём они говорят.
— Что там у тебя с Чо? — спросила Гермиона.
— Действительно, — поддакнул Рон. Я закрыл лицо ладонью и покачал головой.
— Целовались? — спросила Герми.
В этом я был уверен точно — целовались! Только ни с какой не с Чо, которая мне ни с приданым не нужна, ни даром не нужна.
— Ну? — требовательно спросил Рон, который даже дышать перестал. Я кивнул.
— Мужик! — обрадовался Рон. — Дай пять!
Прикинув, имеет ли он в виду рукопожатие или необходимость занять у меня пять галлеонов, я протянул ему руку. Он её энергично тряхнул, и я понял, что решение было правильным — в самом деле, единственный галлеон, что Рон видел в жизни, лежал у него в кармане и был фальшивым. Вида сразу пяти, да ещё и настоящих, его слабое сердце могло не выдержать и разорваться на тысячу завистливых кусочков.
— Мой ученик! — похвастался Рон Гермионе и зачем-то подмигнул. Она покраснела. Он снова повернулся ко мне: — И как это было?
Я пожал плечами:
— Сыро, — у Рона от удивления глаза вылезли на лоб. Я повернулся к Герми и пояснил: — Ну, ты знаешь плаксу Чо.
— Она плакала? — спросил Рон. — Ты, что, плохо целуешься?
— Не знаю, — ответил я. — Давай ты попробуешь, — и, вытянув губы трубочкой, я пошёл на него.
— Э, э! — вскрикнул он, вскочил на четвереньки и, быстро-быстро перебирая руками и ногами, заполз за стул Герми, откуда и выглядывал опасливо.
— Да нормально он целуется! Хорошо! — с раздражением сказала Гермиона, пытаясь скрыть содержимое своего опуса от не в меру охочих до чужих секретов глаз Уизли.
— А ты откуда знаешь? — насторожился Рон, подозрительно глядя на меня.
— Я в том смысле, что Чо не оттого плакала, — поспешила она перевести разговор с опасной темы. — Чо всегда плачет. Когда ест, плачет, когда в туалет идёт, тоже плачет...
— Ешьте перец халапеньо! — прорекламировал Рон. — Со слезами входит, со слезами выходит!
Я улыбнулся, а Герми недовольно на него посмотрела. Он осёкся и с виноватым видом сказал:
— Ну, не дура ли — её целуют, а она — плачет? — Герми посмотрела на него с грустью. Десять баллов Гермионе. — А что? — начал оправдываться он. — Дурой же надо быть!
