Шлюз закрылся с шипением, и в ангаре наступила глухая тишина. Только равномерный гул жизнеобеспечения и слабое жужжание над головой — активировались плазменные фильтры. Евгения шагнула вперёд, медленно, как будто ступала по льду.
Перед ней возвышался Красный Маркер.
Он был... не таким, каким она его представляла.
Не адской машиной. Не древним артефактом зла. А чем-то инородным, но странно цельным, как бы скрученным из красного обсидиана и полупрозрачного мяса. Его спирали шевелились, едва заметно. Каждая линия на поверхности как будто дышала, пульсировала, двигалась вопреки законам геометрии.
-Так вот каков он вблизи, — прошептала она в микрофон. — Маркер.
На другом конце — голос Максима, с характерной насмешкой:
-Ага. Только не трогай — горячий, как свежий пирожок с адской сущностью внутри.
Женя улыбнулась сквозь страх.
-Не похоже на бога, о котором юнитологи трындят
-Ни один бог не излучает псевдослучайный резонанс в куче диапазонов. Разве что очень голодный, — снова пробормотал Максим. -Сделай нас единым...
-Максим, не шути, — вмешалась Рашид по связи. — Мы начинаем тест. Пси-матрица активна. Женя, сосредоточьтесь. Прислушайтесь к себе. Попробуйте почувствовать любые образы, слова, обрывки мыслей. Не подавляйте, просто фиксируйте.
Женя закрыла глаза. Сделала глубокий вдох. Шаг вперёд.
Маркер вспыхнул.
Волна лёгкой вибрации прошла по полу — не физической, а... чем-то иным. Электрические сенсоры зашкаливают, биофазовые фильтры в стенах ангара усиливаются. Все системы фиксируют начало активной эмиссии сигнала. Красный Маркер пробуждается — он чувствует наблюдение.
-Началась фаза резонанса, — быстро отметила Рашид. -Электромагнитное поле нестабильное, но ниже критического. Женя, вы в порядке?
Женя открыла глаза. И... медленно нахмурилась.
-Ничего, — сказала она. — Я... ничего не чувствую.
-Как это? — переспросил Максим.
-Я смотрю на него. Он пульсирует, светится, вибрирует, но... это просто... штука. Он молчит. Даже... скучно.
На пультах полная тишина. Мозговая активность Жени в норме. Ни альфа-всплесков, ни бета-деформаций, ни галлюцинаторных корреляций.
-Она глуха, — прошептала Рашид. -Абсолютно.
-Повтори, — потребовал Максим.
-Я смотрю на него, и он... — Женя медленно повернулась в сторону камеры наблюдения. — Он просто стоит. Ни голосов. Ни образов. Ни шороха. Ни единого ощущения.
-Это невозможно, — пробормотал Хойл. — Даже у крыс начиналась реакция на третьей минуте.
Но Женя стояла перед Маркером уже шесть. И ничего не происходило.
Маркер пульсировал. Громадный. Древний. Полный жутких тайн.
А Женя смотрела на него как на красивую, бесполезную скульптуру. И не чувствовала... ничего.
-Подтвердите повторное сканирование, — требовательно сказала доктор Рашид. -Включите магнитно-резонансную телеметрию, комплекс B и C. Мы упускаем что-то принципиальное.
Женя, всё ещё в нейрошлеме, стояла под наблюдением в шлюзе. Спокойная, слегка озадаченная. У неё брали повторные образцы крови, анализировали кожную проводимость, проверяли вестибулярные реакции. Всё было в норме. Слишком в норме.
-Вы уверены, что оборудование не дало сбой? — спросил Хойл.
-Аппаратура в порядке, — отрезала Рашид. — Импульсы Маркера шли стабильно. Он активен. Просто... не может зацепиться, вообще.
Максим, опершись на пульт, нахмурился:
-Хорошо. А теперь объясните мне одну вещь. Почему я, при всех моих иммунных показателях, всё ещё слышу его? Образы, голос, даже иногда... эмоции. А Женя — ничего. Мы оба ''невосприимчивы''. Но это разные уровни.
Повисла пауза.
-Может, ты не совсем иммунный, — предположил кто-то из младших специалистов. Рашид повернулась к Максиму. В её глазах мелькнуло что-то тревожное, как у врача, внезапно вспомнившего забытый симптом.
-Постой... — прошептала она. — На Титане. Тебя же ранил заразитель?
Максим выпрямился.
-Да. Он вонзил хобот в голову, пробил череп, неглубоко. Я потерял сознание, но быстро пришел в себя, Айзек обработал рану медгелем. Отчёт есть. Всё давно изучено.
-Или... недоизучено, — резко сказала Рашид. — Хойл, подними ранние медицинские сканы. Все снимки, сделанные в медблоке на ''Юйшене'' после эвакуации.
Через несколько секунд на экране вспыхнули серые детализированные снимки МРТ. Одна из проекций, фронтальная, ясно показывала зону около теменной доли.
-Вот, — указала Анисса. — Зона некротического следа. Тогда мы приняли это за заживление — обычная реакция глиальной ткани. Но посмотрите... есть вторичный слой. Не похож на рубец.
-Между твёрдой мозговой оболочкой и самой тканью мозга, — добавил Хойл, увеличивая изображение. — Атипичная масса, с изолированным сосудистым питанием. Не растёт, не воспаляется, но... стабильно активна.
-Это может быть... остаточный фрагмент патогена, — тихо проговорила Рашид. — Неинвазивный. Инкапсулированный. Но всё ещё взаимодействующий с окружающими нервными путями.
Максим хмыкнул, прищурился:
-То есть, вы хотите сказать, что во мне... кусок заразителя?
-Его след. Или даже фрагмент псигенной ткани, адаптированной к твоему мозгу. Не исключено, что именно через него ты слышишь Маркер. Иммунитет не убил патоген, он его... встроил.
Повисла тяжёлая тишина. Даже Женя, наблюдавшая из-за стекла, напряглась.
-Так, — с сарказмом выдохнул Максим. — Значит, теперь вы будете резать мне голову, чтобы выковырять эту ''встроенную антенну''?
-Только биопсия, — быстро уточнила Рашид. — Минимально инвазивная. Через микроскопический прокол. Мы возьмём пробы тканей вокруг аномалии.
Максим фальшиво рассмеялся.
-Отлично. Всю жизнь мечтал пройти через полевой вариант лоботомии без наркоза. Очень утончённо, Анисса.
-Не будет никакой лоботомии, — строго сказала она. — Но нам нужен этот материал. Он может объяснить, почему ты слышишь Обелиск, а Женя нет. Это разные формы иммунитета. Разные механизмы. Уникальная возможность лучше понять механизм вашей невосприимчивости.
Максим посмотрел на экран, где всё ещё была его голова. Череп, мышцы, мозг и в нём тень. Маленькая, чужая. И, возможно, ключевая.
-Тогда поторопитесь, — сказал он. -Если Обелиск поймёт, что я его слышу лучше, чем он сам себя... Кто знает?
Процедурный блок был прохладным, пахло антисептиком и пластиком. Всё было стерильно до фанатизма — даже стены, покрытые нанооболочкой, отталкивали частицы кожи и пыли. Максим сидел на полулежащем кресле, закованный в медицинский экзокаркас, похожий на нечто среднее между креслом стоматолога и катапультой.
-Готов? — услышался голос сбоку.
Он повернул голову. Евгения. В простой синей форме, без датчиков, без страха в глазах. После визита к Маркеру в ней будто что-то изменилось — спокойствие стало не защитной реакцией, а внутренним состоянием.
-Ты пришла посмотреть, как меня препарируют? — усмехнулся Максим.
-Хотела убедиться, что ты не сбежал, — пожала плечами она. — Или не прикончил врача первой же скальпельной рукояткой.
-Слишком безобидный для убийства. Тем более, всё обещают без боли.
-И правда будет, — раздался голос Рашид из-за прозрачного щита. — Локальная анестезия, нанозонд с оптической навигацией. Мы входим через зону старого рубца, глубже шести миллиметров. Прокола ты даже не почувствуешь. Только холод.
-Обожаю, когда в голову лезут вещи, которые я даже не увижу, — пробурчал Максим. -Напоминает юность.
-Если ты в юности испытывал инвазивную биопсию мозга, у тебя было интересное детство, — заметила Женя.
Максим хмыкнул.
-Ты хоть поняла, насколько это странно? Ты была у Маркера. Стояла перед ним, лицом к лицу. И... тишина.
-Поняла, — кивнула она. -И именно поэтому я здесь.
Максим на секунду задержал взгляд. В её голосе не было укора. Только признание факта. Её тишина стала его головной болью, в прямом смысле.
-Анестезия введена. Начинаем, — сообщила Рашид.
Заскрежетал тонкий механизм. Маленький зонд, почти как игла, только с мерцающим наконечником, приблизился к голове. Кожный покров в области старого шрама аккуратно раздвинули, костную ткань слегка протравили, и последовал короткий толчок. Максим почувствовал... холод.
Не боль. Не страх. Просто холод, как будто в голову задули северным ветром.
-Проникаем в слой между оболочкой и извилинами. Целимся в атипичный очаг. Погружение... стабильно, — диктовала Рашид.
Максим держался. С иронией.
-Скажите, если зонд дойдёт до зоны ''иронии и сарказма'', может, удастся выключить?
-Боюсь, она у тебя гипертрофирована, — отозвалась Женя.
Щелчок. Щуп остановился.
-Материал извлечён. Образец зафиксирован. Прокол заварен биогелем. Отклонений нет, — подвела итог Рашид. — Поздравляю, Максим. Ты официально пережил свою первую головомойку.
-Больше всего люблю, когда из этого делают праздничное событие, — пробормотал он.
Евгения шагнула ближе и слегка коснулась его плеча — единственный физический контакт, разрешённый в стерильной зоне.
-Ты правда ничего не почувствовал?
-Почувствовал. Что мы, похоже, меняем местами. Ты — глухая. А я — антенна.
-Это неплохо, — спокойно сказала она. — В любой системе нужен передатчик. И тот, кто не подвержен помехам.
Он посмотрел на неё и в первый раз с момента Титана не увидел страха. Только сдержанную решимость. Женя, похоже, приняла свой нулевой сигнал, как силу.
-Тогда вперёд. Послушаем, что скажет мой внутренний монстр, когда его разберут под микроскопом.
Секционный микролабораторный отсек был подготовлен ещё до окончания биопсии. Сотрудники отдела нейробиологии и генетики уже стояли у цифровых манипуляторов. На стенах висели стереолитографические снимки образца маленькой, изогнутой капли плоти размером с ноготь. Только под микроскопом становилось ясно: ткань не просто человеческая. Она изменилась.
-Это не обычная глиальная масса, — заявил доктор Наир, явно индус, щёлкая по тактильному интерфейсу. — Структура напоминает псевдонейроглию с изменённой миелинизацией. Но она не пассивна. Это образование живое.
-Мы видим биопотенциал, — подтвердила Рашид. — И что важнее, регулярный, периодический. Как у нейросети, зацикленной на одной функции.
-Резонансный пик с тактовой частотой 4.61 терагерц, — сказал один из младших инженеров. — Почти идеально совпадает с электромагнитными частотами Красного Маркера. Это... приёмник.
Максим наблюдал за процессом с другого конца стекла. Его голова была покрыта охлаждающим гелем, но он почти не ощущал дискомфорта. Только... странное внутреннее напряжение. Как будто в глубине черепа кто-то прислушивался к происходящему в лаборатории.
-Что вы там нашли? — спросил он через микрофон.
Рашид подошла ближе, голос был ровным:
-Эта ткань... необычна. Мы полагали, что Маркер просто не воздействует на тебя, а оказалось, он взаимодействует иначе. Через этот узел. Это не патоген. Это своего рода гибридный интерфейс между тобой и Маркером.
-Органическая антенна? — предположил Максим. — Выращенная из того, что осталось от заразителя?
-Именно, — кивнула Анисса. -Но подстроенная под твою нейрофизиологию. Возможно, патоген пытался адаптироваться, но иммунитет не дал развиться полной инфекции и в результате остался только модуль передачи. Он не захватывает тебя. Он слушает вместе с тобой.
В комнате наступило напряжённое молчание.
-Вопрос: можно ли такое воссоздать? -задал кто-то.
Наир обернулся, нахмурился.
-В смысле?
-Я говорю о том, чтобы взять этот узел... и попытаться имплантировать его другому человеку. Чтобы создать чувствительных к сигналу, но контролируемых. Или усилить обратную совместимость у солдат. Или, теоретически, у других носителей иммунитета.
-Вы хотите сделать из этого технологию? — спокойно переспросил Рашид. — Чужеродную ткань, работающую на частотах Обелиска?
-А разве у нас есть время на мораль? — бросил другой исследователь. — Мы и так теряем контроль. Если этот узел позволяет управлять сигналом, мы обязаны...
-Мы обязаны не стать тем, с чем боремся, — резко перебил Максим. — Вы говорите, как юнитологи в лабораторных халатах.
-Но если бы у нас была армия таких, как ты, — вмешалась Равель, появившись в дверях. -Мы могли бы контролировать ситуацию во всех заражённых секторах. Подумай только, мы сможем прослушивать Маркеры, но в комбинации с твоими генами они не смогут никак воздействовать на нас.
Максим молчал. Он думал. Но не хотел. Потому что это был бы не путь спасения, а путь подмены: не победить вирус, а стать им.
Он с опаской посмотрел на кусочек собственной плоти, заключённой в сканирующем контейнере.
* * *
Балкон технической зоны, расположенный на внешнем контуре ''Локуса'', был неофициальной курилкой, смотровой и местом для тех, кто не спал. Здесь редко проходили офицеры службы безопасности или учёные, разве что психологи и одиночки
Сегодняшний августовский вечер выдался прохладным. Максим сидел на металлической скамье, укрывшись термоплащом. В руке — металлическая кружка с чем-то горячим, невкусным, но обжигающим.
Евгения подошла тихо.
-Можно?
-Здесь всем можно, — буркнул он. — Даже мне, пока не выяснится, что у меня ещё один Маркер под кожей.
Она присела рядом.
-Ты правда так думаешь?
Он не ответил сразу. Повернулся, глядя на её профиль, освещённый мягким светом наружных фонарей.
-Думаю, если они найдут у меня ещё одну "интересную аномалию", — сказал он устало. — То мне не выдадут орден. Герой Земли. Посмертно. Меня распакуют, как ящик с деталями. Разберут на нейрослой, жировой резерв и пару полезных мутаций. А потом сожгут, чтобы не рисковать.
Женя опустила взгляд.
-Прости.
-За что?
-За то, что ты слышишь, а я нет. И за то, что я... даже рада этому.
Он слабо усмехнулся.
-Не извиняйся. Я завидую. Иногда я не знаю, где заканчивается он и начинаюсь я. Когда я думаю — это моя мысль? Или его? Вдруг он скрытно влияет на меня. Когда я смотрю на людей... я всё чаще думаю, кого из них он уже тронул, а кого не очень. Вон Рашид на публике изображает бесприсстрастного ученого, а на деле кукуха съехала капитально, видит во мне путь к перерождению человечества. Ага.
Она помолчала, потом спросила:
-А когда ты впервые понял, что Обелиск наблюдает за тобой?
Максим долго смотрел в звёзды. Потом тихо ответил:
-Тогда в первый раз при контакте с фрагментом Черного Маркера.
Женя медленно кивнула. Потом, не глядя на него, произнесла:
-А я... стояла перед Красным. Близко. И мне было страшно. А потом — пусто. Как будто я была не интересна. Ни ему. Ни себе.
Максим повернулся к ней.
-Женя. Это не слабость. Это... дар. Ты можешь быть рядом. Не слышать крика. Не сойти с ума. И, может, однажды именно ты напомнишь нам, что такое тишина.
-Только если ты не начнёшь разговаривать с холодильником. Тогда я точно сбегу.
Максим хмыкнул, откинулся на спинку скамьи.
-Не бойся. Пока он не начнёт мне петь, я держусь.
