Круг общения стал меняться незаметно. В среде больших промышленников ее замечания начали вызывать явное одобрение. Такая оценка сильных и властных людей льстила ее самолюбию. Но основной перелом в ее теперешней жизни случился после предложения заняться организацией благотворительного общества. Нинель с удивлением узнала о стипендиях Русского Радио, о финансировании школ для одаренных подростков, а на пороге замаячили высшие курсы управленцев. В итоге о праздном времяпровождении пришлось забыть, а сегодняшнее утро было лишь данью прошлого.
Вновь включив проигрывание романсов, Нинель прочитала аннотацию: 'Кавалергарды. Булат Окуджава на музыку Шварца', и тут же сообразила, что ни в одной аннотации она не встретила еров и ятей.
Одновременно припомнила, как на ее упреки в неграмотности, Федотов отшучивался: 'Давно пора провести реформу русской грамматики и выкинуть все эти еры с ятями, иначе всеобуча нам не видать, как своих ушей. И да, имей в виду, без евров я тут самый большой грамотей'! При этом Федотов вместо "еры" явно намеренно произносил "евры".
'Неужели в будущем провели эту реформу, и Федотов пишет по тем правилам? Сколько же тогда лет они прожили в будущем, и как они туда попали?' — эти вопросы тут же вызвали целый сонм воспоминаний о дурацких словечках и нелепых афоризмах. Федотов почему-то называл их военно-морским юмором. От осознания очередных несоответствий, на душе вновь поднялась тревога.
Ответа пришлось ждать до вечера, и едва Федотов переступил порог, как был накормлен и тут же препровожден в 'пыточную', коей оказалась его собственная мастерская. 'Вот и проявляй заботу о ближних. Делай для их блага звуконепроницаемые двери', — ворчал про себя переселенец, но на допрос шел с гордо поднятой головой.
А вот дальше все пошло совсем не так, как предполагала Нинель. Во-первых, Федотов демонстративно наполнил две рюмки 'антидепрессантом', во-вторых, на вопрос, как он со Зверевым попал в будущее, она услышала совершенно не тот ответ, на который рассчитывала:
— А кто сказал, что мы туда попадали? — в голосе ее мужа сквозило неприкрытое ехидство.
— Но ты же сам вчера сказал..., — не окончив фразы, Нинель растерянно замолчала.
— Я говорил, что этот плеер Зверев купил в две тысячи четвертом году, но я не утверждал, что мы туда попадали.
— Ты ведешь себя сейчас как мальчишка! — начала терять терпение женщина.
— Молодость кончается с первой беременностью, поэтому мужчины никогда не стареют, — наезд жены Федотов парировал очередным афоризмом из будущего.
— Федотов, опять этот твой босяцкий юмор. В конце концов, это неприлично.
— Тут ты не права, просто так люди разговаривают, — попытался выкрутиться переселенец, но увидев подозрительно заблестевшие глаза, тут же стал отрабатывать, — Нинель, ты понимаешь, тут такое дело. В общем, мне очень трудно все объяснить, но дело в том, что мой племянник Иван, ну, как бы это тебе сказать. Одним словом, Ванька нашему Кириллу приходится родным прадедом. Вот.
И фраза и ее содержание получились настолько нелепыми, что некоторое время Нинель не могла сообразить, что это значит.
— О Боже! Что же теперь будет!? — неподдельный страх на лице жены, показал, что опасения Федотова были не безосновательны. Надо было срочно спасать положение.
— Родная, да что тут особенного? Обыкновенный перенос во времени, — зачастил 'бывалый' переселенец, — всего-навсего спонтанный прокол пространственно-временного континуума.
Нинель не была набожной женщиной, но, как и всякий житель этого времени, религиозные ритуалы были ей не чужды и ... . В молитвах Федотов был не силен, но призыв спасти и уберечь от нечистого ее единственного ребенка он расслышал вполне явственно.
— Нинель, ты же умная женщина, — начал Борис с интонациями патологоанатома, — умная и красивая, и вдруг поддалась суевериям. Ты лучше спроси, из какого мы времени, и в каком году родились, — для убедительности переселенец осенил себя крестным знамением, — вот видишь, и серой не пахнет, — при этом Федотов пару раз втянул в себя воздух, как это делал блохастый барбос Тузик.
Человек будущего знал, что запущенная им ориентированно-исследовательская реакция эффективно гасит агрессию и панику, а поэтому с удовлетворением услышал, что он закоренелый безбожник, и вместо того, чтобы пугать несчастную женщину, ему надо было сразу сообщить самое главное, а не молоть ерунду, и быстренько поведать ей из какого они времени, и кем они там были, и.... .
Рассказ получился сумбурным. Узнав о переносе из конца две тысячи четвертого года ровно на одно столетие в прошлое, Нинель высказала естественное предположение о Божьем промысле, на что Федотов возразил, что такими числами боженька не оперирует. Ему подавай дни творения, и вообще десятичная система это изобретение хомо сапиенса. А если всерьез, то кто сказал, что они попали в прошлое своего мира, а не в параллельную реальность? Несчастная женщина стойко выслушивала федотовские бредни ровно до того момента пока, тот не ляпнул, что Бог создал вселенную за неделю, и поэтому Всевышнему свойственны числа кратные семи, в то время, как вселенная описывается двенадцатью измерениями, и это число не семь без остатка не делится.
На этом Нинель потребовала прекратить нести вздор. И вообще, ей теперь очевидно, что в своем родном времени Федотов был жалким несостоявшимся человечком, коль скоро он до сих пор не обратил внимания на наличие ДВЕНАДЦАТИ измерений!
— Не понял, причем тут двенадцать? — искренне удивился переселенец.
— При том, дорогой мой, что Бог сотворил мир за шесть дней и твоих измерений приходится ровно по два на каждый день Создания.
— М-да? А разве он создал мир не за неделю?
— Нет, не за неделю, а за шесть дней. Седьмым днем было воскресенье.
Подивившись логике и глубине познаний любимой, Федотов вспомнил, что с женщинами лучше не спорить, ибо чревато, зато достал приготовленные на службе эскизы женских силуэтов в мини юбках и туфельках на шпильках.
А вот тут Федотов попался по крупному — женские наряды, это вам не теория струн с черной материей, и кротовыми норами, в этом надо всерьез разбираться или молчать, как рыба об лед.
Против ожидания Нинель ни на мгновенье не усомнилась в наличии таких нарядов, хотя поначалу они ее шокировали. Впрочем, Нинель рассудила здраво — дурного женщины носить не станут, а что сегодня они непривычны, так это дело времени. Федотов даже заподозрил, что его жена успела прикинуть, как бы чудно смотрелись в таких нарядах ее стройные ножки, иначе с чего бы на него посыпался град вопросов, на которые он в принципе не имел ответов. Единственно, что он знал доподлинно, так это о колготках. Идея этого предмета женского туалета легла на благодатную почву, но на все вопросы, касающиеся женских шляпок, тканей, ленточек с выточками и прочего, прочего, прочего Нинель в основном слышала одни междометия. В конце концов, Федотов посоветовал жене все это выспросить у Зверева, который, по мнению Бориса, был большим специалистом по части женской одежды. Зря он это сделал.
— Федотов, как я могу обратиться с подобными вопросами к молодому мужчине?
— Э-э-э, а что в том особенного?
— Как что особенного!? — возмутилась Нинель. — Вы в своем будущем совсем стыд потеряли? Ты лучше подумай, что будет, когда Дмитрий Павлович узнает о моем посвящении в вашу тайну.
— Да ничего особенного, на крайняк назовет меня чудаком на букву 'М'.
— ?
— Нинель, это очень неприличное слово.
— Я так и думала. У вас что ни слово, то сплошное непотребство. Борис, ты специально мне морочишь голову нарядами? — прикусив нижнюю губу, Нинель пристально посмотрела мужу в глаза.
Федотов понимал, что предыдущий треп был не более чем прелюдией к серьезному разговору, и все же вопрос застал его врасплох.
— Ты о будущем? — на всякий случай уточнил переселенец.
— У тебя есть сомнения?
Машинально помешивая давно остывший кофе, Федотов размышлял с какой стороны подъехать. Обижать жену недоверием не хотелось, но рассказывать о предстоящих событиях было еще большей глупостью. По сути, предстоял выбор между плохим и очень плохим.
— Нинель, пойми, мы самые обыкновенные люди. Я был инженером, Зверев тренировал борцов, а Мишенин занимался математикой. О путешествиях во времени у нас писали только фантасты, а машин времени не существовало даже в теории. Теперь о наших знаниях истории. Согласись, что о событиях столетней давности, например, о царствовании Павла Первого ты знаешь поверхностно. Основные даты, с полсотни имен, кое-какие произведения, но о подковерной драке или о международных проблемах ты ничего толком не знаешь, я прав? — дождавшись утвердительного кивка, Борис продолжил. — Примерно такой же положение и у нас.
Поднявшись с кресла, Борис пару раз прошелся туда-сюда. Он ни минуты не сомневался, что Нинель сейчас пытается вспомнить, что же ей известно о той эпохе и удивляется мизерности своих знаний. Признав правоту Федотова в одном, ей будет проще согласиться с остальным. Для этого потребовалась пауза.
— Теперь представь, что ты оказалась в той эпохе и случайно заикнулась о предстоящей гибели Павла. Скажи, ты хотя бы примерно представляешь, какие против тебя будут брошены силы, и сколько часов ты проживешь? — судя по побледневшему лицу, Нинель была в курсе слухов об истинных причинах гибели Павла Первого. — Вот поэтому, дорогая моя, я был бы последним дураком, если бы стал рассказывать тебе о грядущих событиях.
— Борис, на Николая будет покушение!? — голос выдал неподдельное смятение женщины.
— Да кому он нужен?! — Федотов небрежно махнул рукой.
— Но ты же сам говорил о Павле, и я...
— Нинель, вот поэтому я с удовольствием расскажу тебе, как там живут люди. Ты узнаешь, какие у нас дома и магазины, как можно за час долететь от Москвы до Санкт-Петербурга, но об исторических событиях ты узнаешь только то, что я посчитаю возможным тебе сообщить, и это не обсуждается.
Осознав, что спорить бесполезно, Нинель задала давно мучавший ее вопрос:
— А люди у вас счастливы?
— Нет, конечно, — при этом прилагательное 'конечно' прозвучало позорно буднично, — ты знаешь, только пожив в этом мире, я стал догадываться, что счастье в общепринятом смысле, скорее всего, не достижимо. Понимаешь, Нинель, все оказалось гораздо сложнее, чем представлялось сторонникам социальных перемен, да и мне, если честно.
Федотов поведал, что жители некоторых 'успешных' стран его мира могли всю жизнь прожить на социальное пособие. Они не голодали, имели кров, но счастливыми назвать их было бы издевкой. А еще Федотов припомнил диалог из Стругацких:
'А голодные бунты у тебя были?'
'Были, но я с этим справился, теперь люди не голодают'.
'Значит теперь надо ждать сытых бунтов'.
'Что ты несешь! Какие могут быть бунты от сытой жизни?!'
'Перестань на меня орать, я только показываю порядок вещей. Ты отнял у людей заботу о хлебе насущном, ничего не дав взамен. Людям становится тошно, поэтому потоком пойдут самоубийства, наркомания, сексуальные революции, дурацкие бунты из-за ничего. Если хочешь знать — это ты стал заложником и рабом толпы, ради которой ты, по факту, живешь'.
— Борис, значит, все гуманистические теории лживы и мечты о счастье это утопия?
— Они не лживы. Просто из всего созданного великими умами до толпы доносится сиюминутное, и это поверхностное закрепляется, как единственно верное. О глубинном, конечно, вспоминают, но не все и не часто, и это мягко сказано. Оказывается, есть у социума такая особенность — взять от великих идей самое простое и как тараном проломить закостеневшую систему отношений, но потом заснуть колодой до следующего кризиса.
— Ты имеешь в виду революцию? — уточнила Нинель.
— Не только. Похоже, любая трансформация общества, даже сугубо эволюционного свойства, проходит по одному шаблону. И вообще, революция или эволюция, — Борис опять махнул рукой, — это всего лишь о темпах преобразований.
— У тебя там осталась семья?
— Да, жена и дочь, — ответ на этот вопрос был давно готов, но все равно переселенцу было не по себе, — Наталья окончила институт и вышла замуж. У нас большинство женщин имеет высшее образование, а вот жену.., — Федотов хотел сказать, что ему ее жалко, но с момента переноса его не покидала иррациональная уверенность, что в этот мир попал не тот изначальный Федотов, а его абсолютная копия. — Я думаю, из нашего исходного мира мы никуда не исчезали.
— Но как такое может быть, а как же душа?— всполошилась Нинель и опять в ход пошла заготовка:
— Если бы ты знала, сколько открытий сделано о природе жизни, но если я сейчас начну рассказывать о генетике, то нам и следующих суток не хватит, поэтому, о душе в следующий раз.
'Следующий раз' начался и закончился. Ему на смену пришел очередной 'следующий раз'. Постепенно в голове Нинель сложилась картина другого мира, в котором кроме широченных дорог с миллионами автомобилей, с шикарными магазинами, жили люди, которые смеялись, плакали или, ничего не замечая, проходили мимо. Все как от сотворения мира. Федотов познакомил Нинель с сильно урезанной версией физического строения мироздания, с достижениями медицины и с генетики. Нинель с грустью узнала, что большинство церквей были снесены. Будучи человеком трезвомыслящим, в чем-то даже передовых для этого времени взглядов, ей, между тем, было жалко церкви, в которой ее крестили, которую она посещала с детства, и вновь прозвучал вопрос о душе.
— Нинель, мне трудно об этом говорить. Пойми, я не знаю, что такое душа. Как и ты, я ее в себе чувствую, но что это такое, я не знаю. Если так проявляет себя какой-то набор генов, то о бессмертии говорить бессмысленно. Если душа это вечная нематериальная сущность, то, при чем тут гены?
— Господи, Федотов, какой же ты безбожник, — сокрушенно покачала головой Нинель, — но ты же сам сказал, что чувствуешь в себе душу, значит, она есть, разве это не так?
— Э-э-э, стоп! Как у нас говорят, включаем голову, а по вашему логику. Если душа есть вечная нематериальная сущность, то с какого перепуга она может быть связана с материей? Она же НЕ МАТЕРИАЛЬНА, т.е. вне материи, и мы ее никак не можем чувствовать или наблюдать приборами!
— Федотов, но ты же сам говорил о неопознанности мира о каких-то непонятных полях, может это они, — судя по интонациям этот разговор, стал женщину тяготить.
— В том все и дело, что поля это проявление материи в пространстве. Представь, наступил паж на платье королевы и та тут же шмяк на пол. Так и с полями, они как бы окружающее материю платье и от материи неотделимы. Поэтому, или мы снимаем версию нематериальности и вечности души, или говорим что ее нет.
— Но как же...— Нинель с отчаянием посмотрела на мужа, — как же со всем этим жить?
— Как как все люди. Радоваться, стараться привнести в наш мир добро. Немного грешить, без этого не бывает. Как говориться, не делай добра, не получишь зла. Ты пойми, как верно подметил один гениальный человек: 'Религия это опиум для народа', но без нее мир скатывается в пропасть. Не весь, конечно, но четверть населения религия сдерживает от моральной деградации.
