— Слюни подбери, — голос Олимпиады оставался твёрдым и холодным, как сталь, хотя казалось, вся кровь её отхлынула от лица.
Царица-мать сидела в кресле. Ноги не держали. В углу комнаты на полу сжалась в комочек Клеопатра. её плечи вздрагивали в беззвучных рыданиях.
— Ты как гвришь со мной... змея?! — язык Эакида заплетался, безумные глаза метались по сторонам, — я, царь Эпира!
— Я не вижу перед собой царя, — спокойно ответила Олимпиада, — только пьяную скотину.
— Ах ты, шлюха! — Эакид хлёстко наотмашь ударил царицу-мать по лицу, — блудливая вакханка!
Та сжала зубы, но не издала ни звука.
— Это все ты, пганая тварь! — бесновался Эакид, — ты здурила голву своему хромому! Или правду гворили, что у него крепче стоял на твоего смаз... смазли... ик... да твою за ногу... смазливого братца, чем на тебя? Я царь, по наслецт... по праву! Я! Я! Я!
Эакид бил себя кулаком в грудь, отчего раскачивался ещё сильнее.
— Пошёл вон, ублюдок.
— Да я тебя... — начал Эакид.
Не закончил. За дверью послышались крики.
— Что там?! — повернулся сын Ариббы.
В дверь словно тараном ударили, но она отворялась наружу, потому и не открылась. Лязг, хрип. Эакид на нетвёрдых ногах бросился к двери, распахнул её. И его тут же сбил с ног один из стражников, ввалившийся внутрь. Снаружи Гиппий дрался один с целой армией.
— Госпожа!
Узнав его голос, Клеопатра вздрогнула, подняла голову.
— Госпожа! — Гиппий вертелся волчком, сражаясь сразу двумя мечами. Стражники пытались достать его копьями, но он ловко изворачивался, отбивал наконечники и стремительно сближаясь, убивал людей хилиарха одного за другим. Врагов было много. Пробираясь сюда, ещё на лестнице, ведущей на второй этаж дворца, где располагался гинекей, Гиппий отправил к Перевозчику не меньше десятка.
Он не был неуязвимым Ахиллом, в чём враги уже несколько раз убедились, но, не замечая ран, шёл вперёд, оставляя за спиной трупы.
Эакид, бранясь и плюясь, поднялся на четвереньки, сгрёб за шиворот растянувшегося на полу стражника и заорал:
— Вставай! Убей его!
Воин поднялся и бросился на Гиппия, который в тот момент повернулся спиной. Прямой клинок вошёл в спину телохранителя, выскочил из груди.
— А, с-с-сука...
Гиппий упал на колени. Люди Эакида набросились на него, повалили на пол и принялись кромсать на куски уже мёртвое тело, выплёскивая наружу весь ужас, внушённый им неубиваемым воином.
— Гиппий! — закричала в отчаянии Клеопатра.
Она смахнула Слёзы. В руке её появился длинный и узкий стилет. Как кошка царица бросилась на Эакида, но тот уже поднялся на ноги и легко перехватил её руку, вывернул, завладел кинжалом и ударил им женщину в живот.
Клеопатра охнула, обмякла, медленно сползла к его ногам. Эакид отступил на шаг.
Глаза царицы застыли.
Эакид поднёс к глазам стилет и отшвырнул его прочь, словно ядовитую змею. Замычав нечленораздельно сквозь сжатые зубы, сын Ариббы, шатаясь, вышел вон из комнаты.
Олимпиада бесстрастно смотрела на тело дочери, зажав в ладони маленький флакончик, вырезанный из конского копыта...
Правобережье Истра. Зима
Зима в этом году пришла во фракийские горы многоснежная, вьюжная. Два человека медленно брели вниз по склону, поколено утопая в мокром снегу. Вернее, брёл один, взвалив себе на спину второго.
Ветер бросал в лицо снежные заряды, идущий морщился, отворачивая лицо. Дойдя до большого валуна, он сгрузил на снег своего беспомощного товарища, укрывшись всместе с ним от ветра за камнем.
— Уфф... Все... Не могу больше. Надо передохнуть.
Он стянул с головы фракийскую островерхую шапку, вытер пот со лба. Вся рубаха мокрая, хоть выжимай. Его друга, напротив, трясло от холода, хоть он и был укутан в накидку, сшитую из двух овечьих шкур.
— Недолго уже осталось. Спустимся, костёр разведём.
Раненый ничего не отвечал, глаза его были закрыты.
— Ты там живой ещё? Дойдём уже скоро, говорю. Слышишь меня?
Раненый разлепил веки, едва заметно кивнул. Его товарищ снова надел шапку, глубоко вздохнул, осматриваясь...
...Им не удалось вырваться из Гераклеи. Совершенно расстроенное, лишённое боевого духа войско фракийцы не просто разбили — разметали.
Небольшая горстка гетайров во главе с Полиперхонтом смогла пробиться на юг, но в двух переходах от Гераклеи они наткнулись на Линкестийца. Князь Тимфеи сложил оружие.
Кратер искал смерти на поле боя, намереваясь подороже продать свою жизнь, но боги вынули ему другой жребий. Оглушённый, он попал агрианам в плен. Так же, как и Филота, который сдался сам.
Сын Пармениона рассчитывал, что его отпустят просто за красивые глаза или, по крайней мере, за деньги. Он заявил князю Реметалку, преемнику Лангара, верного союзника македонских царей (Александр даже собирался выдать за него свою сводную сестру, Кинану, но свадьбу сорвала внезапная смерть Лангара), что Севт заплатит за него большой выкуп.
Реметалк посмеялся, но пообещал послать к Севту кого-нибудь.
— При случае.
А пока Филоту вместе с пришедшим в себя Кратером посадили в яму. Линкестийцу о своих пленниках Реметалк ничего не сказал, ожидая исполнения македонским царём договоров, согласно которых тот уступал пеонам и агрианам, выступившим на его стороне, обширные спорные земли на севере Линкестиды.
Александр уверял Реметалка, что слово сдержит, но тянул кота за хвост. Македонские гарнизоны из северных крепостей не уходили.
В руки Линкестийцу попала урна с прахом его тёзки-молосса, который ушёл в Аид через два дня после того, как Эвмен ускакал в Эпир. Линкестиец не поместил урну в гробницу македонских царей в Эгах (на что молосс не имел права), но и в Эпир не отослал. Он ещё не решил, как вести себя с Эакидом, который, перебив сторонников Александра и всю его семью, изо всех сил дружил с афинянами. Именно это обстоятельство и смущало Линкестийца, который, вновь встретившись с Меноном-фессалийцем, по варварским обычаям кровью скрепил тайный союз с ним против нового эллинского гегемона.
Полиперхонта Линкестиец долго ломал, склоняя принести клятву верности ему, единственному оставшемуся в живых претенденту на македонский престол, и уже на этом основании законному. Престарелый князь Тимфеи устал сопротивляться и, в конце концов, присягнул Линкестийцу.
Всех интересовала судьба малыша Неоптолема. Эакид заявил, что мальчик мёртв, но тело никому не предъявил, объяснив тем, что уже предал его погребальному костру. Прах последнего из Аргеадов, представленный в качестве доказательства, афинян не заинтересовал, но вскоре они перестали вспоминать о мальчике, погрузившись в собственные заботы. Афинская морская держава бурно расширялась, переживая второе рождение. Афиняне оккупировали почти все Ионические острова и вновь, как во времена Пелопоннесской войны, засматривались на Сицилию.
Эакиду исчезнувший Неоптолем не давал покоя, но совсем скоро новому царю из рода Пирридов тоже стало не до мальчишки: он с головой погрузился в борьбу за эпирский престол, ибо феспроты, хаоны и долопы выступили против молоссов, заявив, что досыта наелись их владычеством.
"Случай", который Реметалк обещал Филоте, наступил поздней осенью. Князь повелел, чтобы пленника привели к нему и объявил, что, по мнению Севта, Филота не стоит пяти талантов, а на меньшее он, Реметалк, не согласен.
— Выходит, нет от тебя никакой пользы, македонянин.
— Так как же я тебе принесу пользу, сидя в яме? — спросил побледневший Филота.
— Ну, может и сгодишься для чего-нибудь. Я пока не придумал.
Надо бежать. С Кратером они первое время сидели, как пауки в закрытом горшке, своими перепалками веселя фракийцев, но постепенно товарищи по несчастью сблизились.
Кратер обдумывал план побега. Филота, которому идея казалась безумной, надеялся на выкуп, однако, после отказа Севта, вынужден был с планом согласиться.
— Допустим, уйдём, — рассуждал сын Пармениона, — и куда подадимся?
— Не знаю, — буркнул Кратер.
— Это надо сразу решить.
— Ты, верно, к одрисам...
— Нечего мне там делать, — злобно бросил Филота, — хватит, послужил фракийцам. Больше не хочу.
— А куда ещё? К эллинам — ни за что! И в Эпире нам делать нечего.
До них доходили обрывки разговоров стражников, обсуждавших случившееся в Эпире. Конечно, Эпир для агриан — край земли. Страна далёкая и неинтересная, но сейчас, после того, как они разбили пришлых эпиротов, разговоры об этом не стихали.
— К иллирийцам? — спросил Филота.
Кратер задумался.
— Нет. Сам же знаешь, как мы их колотили. Эвмен как-то договорился, да он эллин-кардиец. К тому же разговаривал от лица молоссов. Нас, македонян, они не примут.
— А помнишь, ещё при Филиппе Александр срывался у них от гнева своего отца? Я тогда последовал за ним.
— Клит принял его, поскольку увидел в том для себя выгоду. А от нас, двух оборванцев, ему какая выгода?
Некоторое время они молчали.
— Я буду пробираться на север, к Истру, — сказал Филота.
— Зачем?
— Попробую дойти до эллинских колоний на берегу Понта. По реке проще.
Кратер почесал бороду.
— А помнишь, в том походе с Александром, когда мы побили трибаллов, к царю прибыли послы скордисков?
— Помню. Они ещё сказали ему, что боятся лишь того, как бы на них не упало небо. Хвастуны. Ты что, хочешь податься к ним? С чего бы вдруг такое желание?
Кратер задумчиво покачал головой.
— Может и нет... Может, с тобой пойду к Понту.
Побег им удался. Оторвавшись от погони, Филота и Кратер, как и собирались, двинулись на север, через земли дарданов. Выложившись в рывке, дальше шли медленно. Горы эти им были незнакомы, к тому же наступила зима. Они разжились кое-какой тёплой одеждой и оружием, ограбив нескольких пастухов, перегонявших последние стада в долины. Идя вдоль берега Марга, впадающего в Истр, во время мимолётной стычки с варварами Филота словил в ногу случайную стрелу. Какое-то время он хромал. Рана гноилась в сырости, нога опухла, и вскоре Кратеру пришлось тащить его на себе.
...Вьюга стихла, облака проредились и в разрывах время от времени даже сверкало солнце. Снег слепил глаза.
Отдохнувший Кратер вновь взгромоздил товарища на закорки и двинулся дальше. Перед ними катил свои воды Великий Истр. Несмотря на обилие снега, зима выдалась тёплая, река не замёрзла.
— Вот и дошли Филота. Только нам бы теперь к людям надо. До Понта отсюда ещё тысячи стадий. С твоей ногой нечего и думать идти.
— Тогда... на переговорах... — прошептал Филота, — эти варвары рассказывали Александру... о своей стране... К западу от устья Марга... Стоит город... Сингидун...
Кратер ничего не ответил. Посидел ещё немного на земле, переводя дух. Потом поднялся.
— К западу, говоришь?
Он оглянулся. К юго-востоку все небо затянули тёмные тучи. На западе гораздо светлее, но солнце уже садится.
— Ну что ж... Пойдём на запад.
Конец
[1] 334 год до н.э. Древние греки вели счет лет по Олимпиадам. Самые первые Олимпийские Игры состоялись в 776 году до н.э. Это летоисчисление введено Тимеем Сицилийским в III веке до н.э., то есть позже описываемых событий.
[2] Длинное копье, основное оружие македонской фаланги. Античные авторы приводят различную длину сариссы — от 4.5 до 7.2 метров. Держали ее в бою двумя руками. Сечение переменное, на конце противоположном наконечнику, крепился массивный бронзовый подток-противовес, снабженный острием, что позволяло драться им, когда сарисса ломалась. В оригинале слово это пишется с одной "с". Удвоение — сложившаяся традиция перевода.
[3] Май.
[4] Таксис — подразделение фаланги численностью в 1500 человек. Командовал таксисом таксиарх.
[5] Грамматеон — канцелярия.
[6] Катаскопы — разведчики в Древней Греции.
[7] Около 7 км.
[8] Большая часть диалога — цитата из комедии Аристофана "Лисистрата".
[9] Экклесия — народное собрание в Афинах.
[10] Лохаг — командир лоха, тактической единицы фаланги. В разное время, в зависимости от полиса и способов комплектования, лохи могли состоять из 100, 144, 256 и 512 воинов.
[11] Герусия — совет старейшин в греческих городах-государствах. Наиболее известна герусия в Спарте — высший правительственный орган, состоявший из 28 геронтов в возрасте старше 60 лет и двух царей.
[12] Полемарх — военачальник.
[13] Филарх — предводитель филы. Фила — родовая община, а так же территориальная единица, на которой жили члены этой общины.
[14] Клепсидра — прибор для измерения промежутков времени в виде цилиндрического сосуда с истекающей струёй воды.
[15] Эномотия — воинское подразделение спартанцев, состоявшее, по разным данным, из 32 или 36 человек.
[16] В македонской армии обувь в бою носили только гипасписты.
[17] Возможно, слово "сарисса" происходит от древнемакедонского "сайро" — "скалиться".
[18] Гипарет — адъютант.
[19] Эниалий — одно из прозвищ бога войны Ареса.
[20] Спарт (греч.) — "посеянный". Спарты — неистовые в бою воины (не путать со спартанцами), выросшие из зубов дракона, посеянных героем Кадмом, легендарным основателем Семивратных Фив. Согласно Павсанию, из рода спартов числил себя знаменитый фиванский полководец Эпаминонд.
[21] Это действительно так. В конце похода Александра самое боеспособное подразделение его армии, "Серебряные щиты", состояло из ветеранов, многим из которых было шестьдесят лет.
[22] Акем Мана — злой дэв (дух) в зороастризме. Имя означает — "Злой Промысел".
[23] Ненавистный — эпитет бога зла Ангра Манью, Аримана. Михр — Митра, зороастрийский и ведический бог солнца и справедливости.
[24] Хшатрапава — сатрап, наместник царя царей. Хшатра (сатрапия) — военно-административный округ (провинция) в государстве Ахеменидов. Хшатра переводится с персидского, как "царство".
[25] Хшаятийя (перс.) — царь. Хшаятийя хшаятийянам — царь царей.
[26] Грекам он известен, как Автофрадат.
[27] Мойры — древнегреческие богини судьбы.
[28] Ситос — хлеб. В более широком смысле — первая перемена блюд (у бедняков — единственная) в древнегреческой трапезе. Вторая перемена блюд называлась "опсон". Обычно в нее входили блюда из рыбы, а в зажиточных эллинских домах и из мяса.
[29] Архилох, перевод с древнегреческого В. Вересаева.
[30] Народная песня, перевод с древнегреческого А. Артюшкова.
[31] Порог гинекея, женской половины дома, где находилась совместная спальня супругов.
[32] Перевод с древнегреческого В. Латышева.
[33] Пирр (греч.) — "рыжий".
[34] Мидас — мифический царь, получивший от Диониса дар, ставший проклятием: все, к чему он прикасался, превращалось в золото.
[35] Тронное имя царя Дария III — Дарайавауш (Дарием его звали греки) переводится, как "Добронравный".
[36] Вэрэтрагна (Бахрам) — "Победа", зороастрийский бог войны, греки ассоциировали его с Гераклом.
