Спины гордых Юэ одна за другой начали сгибаться в низких поклонах, и гости не преминули ответить им тем же.
— Я исполню вашу просьбу и постараюсь сделать все, что будет в моих силах, для благоприятного исхода этих событий, чтобы не случилось в дальнейшем, — клятвенно заверил тайпэнов Ли. — Я рад, что сумел отыскать драгоценные искры истинного духа Империи там, где уже отчаялся их увидеть. Я боялся, что мне придется прибегнуть к иному средству, но мне кажется встреча, которую я для вас приготовил, высокочтимые, все равно будет важной и интересной.
Вернувшись к дверям, Хань сам распахнул обе створки и отступил к стене. Люди, находившиеся в комнате, невольно отпрянули назад. Все, кроме тайпэна Суня. Пригнув рогатую голову, в приемную грузно вошел Куанши, окидывая убранство и собравшихся пламенным взглядом демонических глаз.
— Вижу, посланник замка Камадо все еще находится при вас, — сдерживая дрожь в голосе, с легкой ироничной усмешкой заметил командующий Закатной армии. — Как странно, учитывая сколько времени минуло с той поры, как вся остальная армия демонов убралась обратно за грань плотского мира.
— В тех событиях были определенные недосказанности, — не стал скрывать Ли. — Но они были взаимными.
— Полагаю, что так, — согласился Сунь. — Но зачем вы сейчас привели это чудовище? Неужели вы рассчитывали в случае несговорчивости попросту нас запугать? — в голосе младшего брата Ши явственно послышалось разочарованнее. — Я ожидал чего-то иного.
— Ты всегда ожидаешь большего от людей, — хмурый взгляд тайпэна Гханя из-под кустистых бровей был устремлен на бесстрастную роговую маску Куанши. — И почти всегда ошибаешься. Эту тварь не пропустили бы так далеко в покои замка, не смотря ни на какие основания и приказы. А это значит, мы практически одни, почти безоружны, а нам в противники выставлен ручной монстр того полководца, которому ты требовал простить все былые обиды. Все еще считаешь его настоящим тайпэном, Кара?
Сунь не успел ответить на это потому, как громогласный рык Куанши заставил все остальные звуки исчезнуть в собственном басовитом звучании.
— Юэ! Самодовольные, надменные, спесивые, высокомерные! Привыкшие править и повелевать, не считаясь ни с кем и ни с чем! Всю свою жизнь я потратила на то, чтобы избавить эту семью от ее твердолобости и неумения смирять свой буйный нрав. Но так и не преуспела в этом. Самый разумный из вас сознался в собственной слабости лишь после того, как понял, что рискует гораздо большим, чем собственная жизнь. Ни до, ни после того раза, Коба не признал ни одной своей ошибки, а Котаро выдавил из себя извинения лишь трижды за сорок лет...
Лица тайпэнов, дзито и остальных выражали полное непонимание происходящему, но при этом каждый внимательно слушал демона, хотя в руках у аристократов Ли успел заметить по длинному цзун-хэ, извлеченному из складок одежды или широких рукавов сапфирных каймонов. Удей неторопливо отступил к дверям.
— И это было бы ужасно, если бы не другие их качества. Несмотря на мелочность, эгоистичность и алчность, Юэ и только Юэ по-настоящему способны на эту безграничную непреодолимую преданность и воистину собачью верность. Я видела десятки и сотни куда более честных и достойных людей, чистых помыслами и сильными духом, но мало кто из них мог сравниться с Юэ в том качестве, за которое они и были приняты к подножию нефритовой пирамиды. Время неумолимо затирает прежние уроки, и духи предков не всегда способны донести своим далеким потомкам то самое сокровенное знание. И все же иногда, такая возможность появляется, и я не намерена ее потерять.
— Нет, не может быть, — ошарашено прошептал Ши Гхань с удивленно распахнутыми глазами, наконец, понимая, кто именно сейчас перед ним.
— Это снова какой-то трюк? — требовательно бросил Сунь, сумев оторвать взгляд от демона и посмотреть в сторону Ханя.
— Когда это тело прошло врата между мирами, то пронесло внутри себя два равных по силе духа, — ответил Ли, указывая в сторону Куанши. — Истинный облик одного из них сейчас перед вами, воплощенный в физической форме. Второй же известен вам гораздо более, и это не обман, не иллюзия и не попытка запутать вас.
— Она все объяснит сама, ступай, — не оборачиваясь, рыкнул сын Шаарад.
Хань и Удей, молча, кивнули и по очереди вышли из комнаты, плотно закрывая двери приемной с другой стороны, чтобы оставить Йотоку наедине с ее потомками. В том, что у Ночной Кошки Пограничья найдется, что сказать, своим далеким наследникам, Ли не сомневался.
Глава 18.
Темные изломанные остовы покосившихся башен, похожие издали на старческие гнилые зубы, бессильно тянулись к звездному небу, которое взирало на них безучастно и как-то даже немного презрительно и отчужденно, словно просто не желая признавать самого факта их существования. Развалины гробниц и осыпавшиеся мавзолеи тянулись по обеим сторонам дороги, когда-то мощеной красивыми резными плитами, а ныне давным-давно покрывшейся сетью трещин и заросшей высокой травой. Но хуже всего в этом месте была та древняя мертвящая пустота, которой буквально дышали окружающие развалины, пропитывая этой незримой тягучей субстанцией даже соленый приморский ветер. Отсветы далекого страшного пожара, долетавшие сюда лишь слабыми алыми бликами, разбегались по мрачному некрополю, будто бы испуганные мыши, не в силах разогнать эту гнетущую атмосферу всеобщего запустения.
Побережье залива Авадзи пылало бесчисленными мириадами огней, раскинувшихся сплошным покрывалом от далеких предгорных деревень до почерневших портовых набережных Сямыня, главной торговой гавани Юнь к северу от Вонгбея. Впервые за последние девять столетий войско сиртаков вновь вступило во владения Великих Таголов, потерянные еще во времена продолжительной предсмертной болезни последнего высшего магараджи, отвергнутого народом и богами. Холодные воды залива, которую ночь подряд, расплескивались по песчаным пляжам теплой кровавой пеной, собирая на незримые пиршества проклятых духов и обитателей морских глубин. Падение крепости Сямынь после двухмесячной осады и резня, учиненная среди ее жителей нападавшими, стали последними завершающими штрихами в той ужасной картине всеобщего ужаса, что была начертана недрогнувшей рукой командующего "единой армией всего Умбея".
Скопление могил, надгробий и склепов, растянувшееся черной кляксой между двумя цепями холмов, убегавших к стенам захваченного города-порта, оставалось, пожалуй, единственным местом, которое так и сохранилось неизменным, несмотря на весь тот хаос, что творился вокруг. Сиртаки всегда слишком боялись тревожить покой мертвецов, и этот их страх, наверно, был тем единственным, что пока спасло от разорения тысячелетние усыпальницы и куда более свежие захоронения.
Впрочем, за месяцы, проведенные в долгом походе, даже самый последний батрак, примкнувший к войску Ранджана, давно уж пресытился всякой простой добычей, которая сыпалась в его жадные руки бесконечным потоком. Главное обещание, данное им еще в самом начале своим последователям, Отрекшийся исполнял в точности и не задумываясь. Делиться военными трофеями так, как делал это мятежный раджа, не подумал бы ни один другой владыка сиртаков. Лишь двадцатая часть добычи оседала в повозках Ранджана и его первых воинов, и только каждая пятая юная пленница из общего полона доставалась на потеху радже и прочим большим командирам. И оттого преданность всех остальных бойцов и их вера в своего предводителя росли с каждым днем все больше и больше. И возможно, только лишь поэтому ни у кого не возникло вопросов, когда в самом конце сражения, Хулитель внезапно покинул свой авангард, уже ворвавшийся в самое сердце цитадели Сямыня и опрокинувший ее последних защитников.
Мрачность города мертвых ничуть не пугала Ранджана. Шагая по заброшенным аллеям в сторону самой древней части некрополя, раджа не оглядывался по сторонам и не прислушивался к звукам, что изредка раздавались у него за спиной. Не всякий храбрец смог бы с тем же безразличием, что и Хулитель, перешагнуть истершиеся жреческие Печати Запрета, широким поясом ограждавшие старый и некогда величественный храм, что укрывался на вершине пологого могильника, изрытого норами посмертных катакомб.
Овальный купол святилища, когда-то гордо возвышавшийся над водами Авадзи, давно осел, украшавшие его каменные фигуры осыпались, а через сквозные дыры ярко светили серебристые искры далеких неприветливых звезд. Под угловатой аркой, заросшей ядовитым мхом, уцелела лишь правая створка дверей, грозившая вот-вот рассыпаться в сырую труху из-за прогнившего дерева и проржавевших петель. Позеленевший обломок, криво висевший на рыжих железных цепях, некогда был личным знаком Таголов и свидетельствовал о благоволении святилищу со стороны династии. При мысли об этом, Ранджан усмехнулся. Забавно, что именно этот храм стал первым из тех, которые оказались в руках у юнь, едва многорукие лжецы отвернулись от своих царственных потомков из этого великого рода.
Внутри святилища властвовали паутина и плесень, но, несмотря на годы, минувшие с тех благостных для Ранджана дней, когда это место осквернила армия Юнь, Отрекшийся сразу же обнаружил свежие следы, которые собственно и ожидал здесь увидеть. Грубые самодельные светильники на стенах, узкие дорожки, протоптанные в серой слежавшейся пыли, и лестницы, старательно очищенные от буйной ползучей травы, говорили о том, что храм совсем не настолько заброшен, как это могло показаться со стороны. Угадать нужное ему направление не составило для бывшего верховного жреца ни малейшей трудности. Не прячась и не крадясь, Ранджан зашагал в дальний молельный зал, предназначенный лишь для избранной касты служителей.
Чем ближе Хулитель приближался к искомой цели, тем больше вокруг становилось признаков того, что кто-то долгое время раболепно пытался вдохнуть хотя бы слабую искру прежней жизни в эти потрескавшиеся мозаики и облупившиеся стены. И, похоже, этому кому-то в итоге все-таки кое-что удалось, иначе вряд ли Ранджан ощущал бы сейчас так хорошо знакомое ему пульсирующее чувство, что проникало в глубины черепа раджи, оплетая и стягивая разум Отрекшегося в своих пугающих незримых тисках.
Малый молельный зал с его низкими потолками, совсем крохотный в сравнении с главным священным покоем храма, предназначенным для обычных мирян, встретил Ранджана светом десятков масляных ламп и восковых свечей, хаотично расставленных на полу и на бесчисленных стенных карнизах. Грязно-желтое пламя металось под холодными порывами вездесущих сквозняков, играя изломанными тенями. На жертвенном алтаре, покрытом кровавыми линиями, складывавшимися в символ "Предтеча", вповалку лежало несколько тел в длиннополых истертых одеяниях, отдаленно напоминавших алые жреческие хламиды. Остановившись на пороге, раджа внимательно окинул открывшуюся ему картину. Сомнений у Ранджана подобное зрелище уже не оставляло — последователи многоруких лжецов, вероятно, все, кто еще сохранился в Сямыне, отдали свои жизни ради одного из самых страшных ритуалов. И тот достиг своей цели. Почти...
Пять глубоких ниш вытянутой овальной формы, прекрасно знакомых бывшему жрецу, полукругом располагались в противоположной от входа стене. От воплощенных в камне предтеч в них остались лишь мраморное крошево да неровные обломки ступней. Юнь всегда разбивали статуи многоруких обманщиков с особым мстительным удовольствием, вспоминая о тех бесчисленных жертвах, что приносили сиртаки своим покровителям за счет жизней тех, кто к несчастью для себя оказывался захваченным в плен. Старания воинов древнего генерала Фу Манчи были оценены Хулителем по достоинству еще в коридорах храма — понять, кому же именно было посвящено это место, сумел бы теперь только тот, кто знал о культе гораздо больше, нежели простой житель Умбея. Для самого Ранджана это было бы намного проще, но он и так прекрасно помнил, во чье же имя звучали когда-то гимны в этих стенах. Архивы соборного храма Сорока Покровителей были полны слезливых горестных описаний тех "чудотворных мест, что злою шуткою Судьбы были вырваны из рук истинно верных". И имя великого святилища, воздвигнутого во славу Шантари, повелителя морских глубин, было одним из первых в каждом из этих потертых желтых свитков.
Ранджан медленно двинулся вперед, не отрывая взгляда от центральной ниши и не обращая внимания на то, что ступает по кровавым рисункам и рукам мертвых жрецов. В глубине проема переливалось сотнями оттенков черного и мерно пульсировало то, что так звало и манило раджу все это время. Самоубийцы сумели сделать то, что было когда-то доступно лишь тем, кто стоял у самой вершины избранной касты. Им пришлось заплатить за это непомерную цену, но видимо, кроме благоговейного преклонения в этот раз их гнал вперед еще и безудержный страх. Страх перед тем человеком, войска которого заполнили собой побережье Авадзи, и о чьем отношении к сторонникам истиной веры они были прекрасно осведомлены. Фанатики попытались разорвать ту тонкую грань, что отделяла убежища многоруких трусов от плотского мира и воззвать напрямую к своим лживым защитникам. Жалкая попытка, полная истеричного отчаяния, и ожидаемый результат — иссушенные мумифицированные тела нескольких мертвецов прекрасно говорили о том, что они умерли не от потери крови, как остальные, а все-таки сумели повстречаться с тем, у кого надеялись отыскать защиту.
Злая улыбка исказила лицо бывшего верховного жреца, и кривой ритуальный нож рассек мозолистую ладонь раджи. Горло, язык и губы сами вспомнили нужные слова, а пальцы привычно чертили в воздухе рисунок Печати, придуманной и созданной им самим. Глаза и разум Хулителя тем временем уже нащупывали те тонкие склизкие нити, что расползались вокруг омерзительной сетью, цепляясь своими отростками за сущность плотского мира и не давая закрыться этой поганой трещине, сотворенной глупыми самоубийцами. Подступая с каждым шагом все ближе и ближе к нише, раджа видел, как провал между двумя реальностями извивается и дрожит от страха, будто живое существо, но уже не может вырваться из хватки его "умерщвляющего" заклятья.
Двенадцать зим минуло за время, которое Ранджан потратил на то, чтобы отточить это искусство, недоступное ранее ни одному из смертных. Двенадцать раз все четыре сезона сменились в природе с того момента, как впервые простой смертный сиртак лишь одной силой собственной воли сумел разорвать ту "благословенную и ниспосланную божественной милостью" связь, что была рождена желанием многоруких между двух чуждых друг другу миров. И без малого сотня храмов северного Умбея за это время оказались лишены самой своей сути лишь по прихоти все того же одного человека, объявившего войну всему пантеону несокрушимых предтеч.
Отступник вошел в глубину ниши, замыкая кровавый орнамент, повисший в воздухе перед ним, когда теневая завеса из мрака вдруг заметно дрогнула, и с другой ее стороны мелькнуло стремительное движение. Мощная семипалая лапа метнулась из почти уже закрывшегося провала, схватив за горло бывшего жреца и не давая ему произнести последние слова заговора. Рука чудовища, покрытая влажной зеленоватой шкурой, была во множестве усеяна короткими острыми шипами, каждый из которых буквально сочился синеватой желчью. Несколько таких было и на ладони у твари, скрытых рифлеными перепонками между пальцев. Впившись в кожу Ранджана, эти отростки мгновенно влили свой смертоносный яд в кровь слишком наглого и самонадеянного безумца.
