Зрители мотали головами и кричали: "Нет! Нет!"
— Эту? — он вынимал из середины даму червей.
Дети прикладывали ко рту сложенные лодочкой ладони и кричали: "Фу! Фу! Позор!" Взрослые хмуро отмалчивались.
— Тогда, может, эту? — лукаво улыбался Виктор, показывая возникший в его ладони словно из ниоткуда туз пик.
"Да! Да!" — радовались дети. Взрослые сдержанно хлопали.
Виктор поделил колоду на две части и выпустил карты из ладоней вихрем белых птиц. Публика насторожилась, наблюдая, как они покорно собираются у него в руках.
Он снял с головы шляпу и, бросив в неё колоду, поводил вокруг рукой, выкрикивая выдуманные слова. Зрители прижали к себе детей. Виктор запустил в шляпу руку и за уши вытянул оттуда белого кролика. Дети засмеялись и захлопали, подпрыгивая об возбуждения, взрослые облегчённо выдохнули и расслабились.
Виктор спрятал кролика в шляпу и, надев её на голову, принялся вытягивать из левого рукава бесконечную ленту из связанных друг с другом платков. Встряхнул ею, и она тут же исчезла в правом его рукаве. Виктор коснулся тульи своей шляпы, грациозно поклонился публике и удалился под сдержанные хлопки.
Действительно, жалкое зрелище. Повадками он походил на мороча, хотя его ауру явно скрывал амулет Кишно. Наверняка из воды и тумана он мог творить объемные, неотличимые от реальности иллюзии, как наставник Гвидион. Вряд ли эта толпа была в состоянии представить нечто настолько грандиозное зрелище, а если бы увидела воочию, то точно не осталась бы равнодушной. Жаль, безумно жаль, что Виктору, как и всем одарённым, приходится закапывать свои таланты в землю, притворяясь обывателем.
На плац прошествовал смуглый силач Маньялай. Дети завизжали, приплясывая на месте от возбуждения, будто ждали именно его. Силач поднял с земли несколько валунов, подкинул их и поймал, словно они были не тяжелее мячиков для жонглирования. И это — без дара!
После Маньялай изогнул пару ржавых подков в форме трилистников и подарил их зрителям, которые, потирая затылки, восхищённо вертели их в руках.
Силач перешёл к стопке кирпичей. Замахнулся. Хрясь! Они раскололись под одним ударом его ладони.
Публика восхищённо вздохнула. Маньялай зычно свистнул. Толкая и сбивая друг друга с ног, дети рванули на плац.
— Ты быть вчера, а ты позавчера, а ты первый раз, — говорил силач, выбирая добровольцев.
Ими оказались два маленьких мальчика и похожая на сорванца девочка. Силач подхватил их на руки и начал жонглировать, как котятами. Дети пищали от восторга и требовали продолжения. Зрители воодушевлённо хлопали и галдели. Виктору пришлось снова выйти к публике и призвать её к порядку.
Сесиль сжала ладонь Николаса:
— Ты уверен, что справишься с гримом?
Он кивнул.
Она направилась на плац. Маньялай выкатил большой деревянный шар, синий с серебряными звёздами и месяцами. Танцовщица улыбнулась и вспорхнула на шар, помахивая зонтиком, которым помогала себе держать равновесие. Переступая босыми ступнями, Сесиль закружилась, словно маленькая фея и завела задорную песенку. Складки юбки трепетали ей в такт, развевались тонкие кружева. Вот это и впрямь артистизм!
Шар катился по плацу, постепенно набирая скорость. От движений танцовщицы не получалось оторвать взгляд. Сесиль плавно раскачивалась из стороны в сторону, сгибая и разгибая колени. Руки вместе с зонтиком то перекрещивались, то расходились в стороны, поднимались и опускались, вертя запястьями. Сесиль вытягивала шею и встряхивала золотистыми локонами. Вот, оказывается, кто — подлинная звезда представления.
Зрители подпевали нестройными голосами, бросали цветы и монеты.
Николас вернулся в вагончик и надел костюм из красной ткани с матовым блеском. Охотник оказался выше Зайдана, и Сесиль пришлось нашивать на штанины и рукава чёрное кружево. Ещё немного она добавила на груди и бёдрах для красоты. Разглядывая Николаса на примерке, Сесиль охала:
— Ты такой... зловещий. Как король-колдун из страшных сказок. Это слишком, надо переделать!
— Не стоит, времени не осталось, — отмахнулся Николас.
Ему-то такой облик нравился. Зрители точно не забудут.
Он подсел к маленькому зеркалу. На покрашенное белилами лицо легли три красных полосы наискосок от правого виска к левому краю челюсти. Похожую маску он смастерил для себя в Храме Ветров. Такую же носил Безликий.
Зазвенел гонг, приглашая его на выступление.
Выбравшись из вагончика, Николас прошёл сквозь толпу. Все оглядывались на него и перешёптывались, предрекая провал нового артиста. Над плацом между двумя столбами уже был привязан канат, Виктор вместе с Маньялаем натягивали под ним сеть для страховки. Надо же, как расстарались.
По вбитым в столб колышкам Николас поднялся наверх. Умирающее солнце затапливало мир багрянцем и расползающимися тенями. Освещение превратило канатоходца в трепещущий язык пламени. Он — посланец заката, Вечерний всадник.
Зрители задирали головы и ахали, разглядывая его в поднебесной выси. Охотник изобразил артистичный подъём, цепляясь руками за воздух. Ступни вышагивали уверенно, пальцы ног цепко хватались за канат. У противоположного края столба Николас подобрал ведро с мячами и принялся жонглировать. Они кружили над его головой ритмичным хороводом, сопровождая каждый шаг. В такт сердцебиения, ни одного лишнего движения, ни одной ошибки, иначе — позор и крах.
Над плацом воцарилось молчание. Казалось, зрители даже дышать боялись, глядя на канатоходца во все глаза. Щекочущие живот переживания витали в воздухе.
Забросив мячи обратно в ведро на голове, Николас остановился у столба и перевёл дыхание. Лишь через несколько мгновений публика очнулась и загудела, показывая на него пальцами.
Сесиль забралась на противоположный столб. Они направились навстречу друг другу. Николас старался двигаться с ней в ногу, хотя ширина их шагов была несоизмеримо разной. На середине они сомкнули руки. Он присел, Сесиль вспорхнула ему на плечи. Охотник распрямился, придерживая её за талию, и поднял над собой. Сесиль и весила-то как пёрышко.
Опустившись обратно ему на плечи, она начала жонглировать. Николас подхватил мячики снизу и включился в её игру. Вместе. В одном ритме. Дышать и двигаться, словно одно существо.
Зрители снова следили молча. Что же они такие непробиваемые? Неужели это действо их совсем не забавляет? Что нужно сделать, чтобы их впечатлить? Зависнуть над бездной за миг до гибели? Упасть грудой сломанных костей к их ногам?
Николас снова забросил все мячи в ведро на голове. Сесиль взяла его в руки, и он опустил её на канат. Парный номер завершился, они разошлись в противоположные стороны.
Оставался самый трудный номер. Нужно, как во время учёбы, сделать это для себя. И пускай бессердечная публика утрётся!
Николас резко развернулся и колесом двинулся по канату. Тягостная тишина давила на уши. Все, все до единого взгляды были прикованы к нему, зрителей как будто прибывало. Завидев его, они застывали как завороженные и следили безотрывно, словно бы от него зависели их жизни.
Охотник добрался до середины, сел на шпагат и наклонился из стороны в сторону, улыбаясь самому себе. Ладонь ухватилась за канат, Николас оттолкнулся и повис на одной руке. Море людей заволновалось, зрители ахнули.
Из толпы выделился потрясённый взгляд, остальные будто перестали существовать. Он прожигал насквозь, метил в самое сердце. Ветер доносил обрывки жадной мольбы: "Мой! Мой! Ненавистный и настолько же безмерно любимый. Всегда был и будешь. Мы — одно, как отражение и тень".
Внутри всё переворачивалось и сжималось, будто над шеей завис топор палача.
Кто ты? Где ты? Чего хочешь от меня?
Расталкивая зевак, вперёд пробивался светловолосый парень в приметном голубом плаще. Молодой Лучезарный. Демоны! Прозрачно-голубые глаза широко распахнулись, тонкогубый рот приоткрылся, лицо вытянулось от изумления.
Дышать! Дышать! Не отвлекаться. Сейчас нельзя ударить в грязь лицом.
Николас подтянулся, поднялся на ноги и поклонился. Щёки горели, кровь грохотала в ушах. Глаза Лучезарного словно затягивали в себя и топили. Охотник никак не мог вырваться из тенёт наваждения.
Он даже не слышал, как публика взорвалась восторженными криками, яростно хлопали ладоши его честь, звенели монеты, ударяясь о землю. Но похвала его уже не волновала.
Пьяно пошатываясь, Николас доковылял до столба и принялся слазить. Внизу уже собралась вся труппа.
— Не переживай! Ты был лучше всех, — поцеловала его в щёку Сесиль, когда он спустился.
Охотник вымученно улыбнулся и поклонился вместе с остальными. Зрители всё хлопали и хлопали, не желая расходиться. Виктору пришлось пообещать, что если артистам дадут отдохнуть, то вскоре состоится следующее не менее захватывающее представление.
Циркачи разбредались по своим делам. Лучезарный и ещё несколько мужчин направились к Сесиль с букетами роз и астр. Улыбаясь, она дарила поклонникам воздушные поцелуи. Николас уже собирался ретироваться, как Сесиль ухватила его за запястье.
— Сейчас познакомлю. Забыл?
Он сглотнул ставший в горле комок. Только не Лучезарный! Но нет, ушли все, кроме него. Одного с Николасом возраста, он был на полголовы ниже, по телосложению такой же сухой. Прямые светлые волосы обрамляли тонкое почти женственное лицо с мягкими чертами. В голубом плаще он очень походил на алтарные статуи посланников Единого, словно с него их и лепили.
— Это Мортимер Стигс из Авалора, наш новый канатоходец, — представила его Сесиль. — А это мой друг Олаф Харальдссон. Он большой ценитель цирковых представлений.
Конечно, кем ещё мог оказаться добрый единоверец, как не Лучезарным? Впрочем, зловещего шёпота больше не доносилось. Аура была насыщенно голубой, как у обычного одарённого мыслечтеца. Никаких следов Мрака. Может, почудилось?
Олаф вручил Николасу букет красных роз и с воодушевлением пожал руку.
— Морти немного волнуется. В первый раз выступать перед публикой страшно, — объяснила оторопь Охотника Сесиль.
Губы закаменели, лицо отказывалось повиноваться и принимать дружелюбное выражение. Олаф положил руку Николасу на плечо:
— Честно говоря, Сесиль нарочно попросила меня прийти и подбодрить тебя. Но на канате ты был великолепен, словно летал на крыльях. Это истинное волшебство!
— В ваших устах это звучит жутко, — выдавил из себя Охотник.
— О, прости! — спохватился Олаф. — Я слишком мало общаюсь за пределами ордена, поэтому могу ляпнуть глупость. Я не собирался тебя ни в чём уличать. Мне... мне действительно очень понравилось!
Его аура озарилась голубыми прожилками, к голове потянулись тонкие мысленити. Хотел ли Лучезарный прочесть или что-то внушить? У защиты ветроплава всего один недостаток — невозможно понять, чего добивается мыслечтец, а потому и притворяться сложно.
Гвидион обучал Николаса забивать голову тем, что от него ожидали услышать. Поверхностный слой создавал иллюзию безобидности, а сокровенные тайны скрывал ветроплав. Вроде бы нет их, а есть только будничная суета. Но как же противно, когда мысли потрошат и выворачивают наизнанку.
По спине тёк холодный пот, хотелось передёрнуться и отбросить вторженца.
— Ничего страшного! Извинения приняты, — Николас собрал волю в кулак и заставил себя улыбнуться.
Сбежать бы в вагончик и снять грим, стянувший лицо коркой, но Олаф ухватил Охотника за запястье.
— Позволь мне загладить свою вину! Хочешь, я покажу тебе этот древний город? Со мной тебя пустят туда, куда для остальных путь закрыт.
Лучезарный улыбался, как будто предлагал сделку с демоном. Причём самую притягательную. Ведь как иначе попасть в Библиотеку? Вероятно, это ловушка. Впрочем, зачем? Под носом единоверцев Николас уязвим донельзя, это ему впору употребить всю хитрость и смекалку, на которую он только способен.
А если дружба с Олафом поможет? Под его покровительством другие Лучезарные не станут присматриваться к бедному циркачу.
— Было бы замечательно, — ответила за него Сесиль. — Морти как раз ищет работу в городе.
— Я приду за вами в ваш выходной, м? — предложил Лучезарный и рассмеялся: — Да не бойся ты, мы не едим младенцев, что бы о нас ни говорили.
"Я тоже не ем, но кого это волнует?"
— Я не могу вам отказать, — пробормотал Николас и кивнул.
Олаф посмурнел и отстранился. Охотник ускользнул от его всепроникающего взгляда.
Глава 26. Великая Библиотека
1569 г. от заселения Мунгарда, Священная Империя, Эскендерия
Переодевшись и стерев грим, Охотник уступил место Сесиль, которая только что вернулась с прогулки. Она смотрела на Николаса с укоризной. Он же отмалчивался, изображать дружелюбие стало как никогда сложно.
Охотник неприкаянно слонялся по лагерю, когда заметил на дороге всадника. Виктор снова отправился на кладбище за рощей. Надо бы разведать.
Николас поседлал своего мерина, обвязал копыта тряпками и помчался вдогонку. Дорога петляла между полуразрушенной стеной и курганами, возведенными над братскими могилами тех, кто пал в битве за город. В тени раскидистых вязов показалась внушительная каменная арка. Привязанная к соседнему дереву Лайга тревожно прядала ушами. Николас оставил Серого возле неё и двинулся дальше.
Кладбищенская дорога была узкой и каменистой. Приходилось шарить в темноте ногами, чтобы не споткнуться. Древние письмена с трудом просматривались на покрытых мхом и мелкими трещинами камнях. Стёсанные полукругом плиты почти не отличались друг на друга. Безмолвие могил не нарушал ни один звук, лишь вдалеке виднелся тусклый огонёк факела.
Николас беззвучно приблизился к нему и замер. Виктор склонился над стоявшей поодаль могилой. Не оборачиваясь, циркач спросил:
— Вынюхал мою тайну? Побежишь разбалтывать Голубому Капюшону? Я тут вспомнил, кого с детства приучают лазать по канатам, как обезьяны.
— После этого ты считаешь, что я пойду к Лучезарным?
— Да кто ж тебя знает, времена нынче лихие, — Виктор тяжело вздохнул и отвернулся к могиле.
"Филипп Леманн" — было выбито на ней руницей. И ниже: "Герой Войны за веру, защитник Эскендерии".
— Твой отец? — догадался Николас.
Так вот почему он сюда рвался. Кое в чём Николас его понимал, сам бы с удовольствием съездил на Авалор, чтобы отдать последний сыновний долг на могиле отца.
— После его гибели мать забрала меня в цирк своих родителей, дала их фамилию и обучила ремеслу. Раньше отца почитали как героя и приносили цветы на могилу каждую годовщину, а теперь вот-вот сравняют с землёй всё кладбище. Я хотел проститься с ним до этого, — сознался Виктор сиплым голосом.
Николас скорбно отвёл взгляд. Есть ли могила у его семьи? Или их просто сожгли, а кости бросили на пепелище?
— Ты уже простился. Уезжай! Для таких, как ты, здесь очень опасно, — предупредил Николас.
— Как мы, ты хотел сказать.
Циркач уселся, скрестив ступни, у могильной плиты. Упрямец! Точно наведёт на себя Лучезарных.
Николас махнул на него рукой и вернулся в лагерь.
* * *
Следующие дни были заняты представлениями. Зрителей приходило всё больше, их восторг захлёстывал гулом хлопков и выкриков. Разговорами о тяжёлых вещах никто не донимал, и то радовало.
