Я задохнулась от ощущений и часто задышала, не в силах контролировать сладкую дрожь наслаждения.
— Вы не нужны мне, — смогла все же выдохнуть я сквозь дрожащие губы. — Мне нужен Штефан... А вы... ах... вы не он!.. — добавила я, вновь забившись в жаркой конвульсии.
И вдруг он неожиданно меня отпустил, всего на краткий миг, и я успела отодвинуться на край кровати.
— Что... ч-что вы со мной сделали? — запинаясь, прошептала я, пытаясь прикрыть наготу краем простыни.
Его голос звучал глухо и почти равнодушно, если бы не было в нем едва заметных раздраженных ноток.
— Афродизьяк, конфетка. Знаешь, что это такое? — его губы изогнулись в улыбке, плотоядной, как оскал.
Я знала, не такой уж маленькой и наивной была, как могло показаться. Только знания мои меня сейчас ничуть не радовали. Тело дернулось, поглощенное новой жаркой волной. А это означает...
— Не-е-ет! — воскликнула я, желая в этот момент лишь смерти. Смерти в муках и пытках, но только не так. Не в этой постели с чужаком, не запятнанная позором, изменой и оскорблением, которое нанесу Штефану.
Не ожидая от себя подобной прыти, я резко вскочив с кровати и попыталась бежать, но сильные руки схватили меня за талию и вернули в постель.
И вновь жалящее желание, чувство беспомощности, незащищенности.
— Нет, отпустите меня! Нет! Штефан не позволит! Я не хочу! Нет... Штефан! — кричала и звала я, но меня слышал лишь темноглазый демон. Который не собирался мне помогать. — Штефан!..
— Я использовал совсем немного, конфетка, — успокаивая, сказал Карим. Прикасаясь губами к моей коже и чувствуя ответную дрожь. — Надеюсь, что больше не понадобится.
— Нет, нет, — шептала я, протестуя, но не была услышана.
Хищник добивался того, что хотел.
— Зачем вам это нужно? — прошептала я, выбиваясь из сил. — Зачем?.. — краткий миг просветления, когда я еще могла что-то выговорить, узнать причины, взглянуть в глаза ненавистному человеку, убившему меня.
— Я получаю то, что хочу, конфетка, — заявил Карим, — всегда.
— Ненавижу! — выкрикнула я и, попытавшись вырваться и ничего не добившись, заплакала.
Главное, чтобы Штефан не увидел. Чтобы он не узнал. Как я смогу смотреть ему в глаза после этого?!
А мучитель-соблазнитель продолжал распалять желание, не удовлетворяя его до конца. Касался каждого кусочка воспаленного тела, но не доводил дело до логического конца, вынуждая меня мучиться, страдать, кричать от сладкой боли и рвущегося наружу желания, почти убивавшего меня.
Я ненавидела себя в эти мгновения. Что скажет Штефан, если узнает? Что он подумает, если увидит?!
— Ненавижу, — выгибаясь под обжигающими поцелуями, выгибалось навстречу чужим губам мое тело.
— Я знаю, детка, — слышался его горячий шепот. — Всё знаю. Это игра, детка. Ты убегаешь, я догоняю. Ты ненавидишь, а мне... все равно!
Я начинала вырываться с новой силой, но вскоре ласка и желание затмевают сознание. И я уже начинаю ненавидеть себя. Даже больше, чем мужчину, лежащего рядом со мной. Я мысленно молю о помощи, но понимаю, что нахожусь в плену, в капкане из наслаждения и боли, презрения к самой себе и полной апатии.
И, когда я почти выбилась из сил и не могла произнести и слова, явился он. Мой спаситель. И мой палач.
Я слабо помнила, что было потом. Карим резко вскочил с постели, и я, кажется, приподнялась, мутными глазами пытаясь разобрать, что же произошло. А потом я поняла... Штефан! Он пришел за мной. Пришел, чтобы спасти! Или чтобы уничтожить? Он был мрачен и разъярен, как дикий зверь. А в глазах плескалось презрение и... омерзение. Я ощутила холодок, пробежавший вдоль тела. Желание всё ему объяснить рвало на части, но из горла вырывались полустоны и едва различимые слова, самой мне казавшиеся лепетом. А вот Штефан кричал, он злился, он пребывал в состоянии бешенства. И я не знала, как его остановить.
Тело пронзило острой стрелой желания вновь и я чуть не согнулась пополам. Крики одурманили меня. Я лишь видела за спиной Штефана силуэт Софии Бодлер и успела понять разгоряченным сознанием, что это ее рук дело, когда сильные руки Ищейки укрыли меня чем-то и увели из комнаты. Я сопротивлялась. Нельзя оставлять Штефана одного... с Каримом, с ужасными мыслями, что вселились в него подобно бесу.
Но оправдаться я не успела.
— Я не спал с ней, Штефан! — услышала я голос Вийара, злой и будто бы... отчаянный, а потом не слышала уже ничего, провалившись в пустоту и темноту.
А когда очнулась, захотела заснуть навечно.
Он стоял надо мной. Мой спаситель и мой палач. Грозный, мрачный, бешенный, в глазах плескается горькое безумие. Он был полностью обнажен и часто, тяжело дышал. Я едва разлепила глаза, как он в одно мгновение резко раздвинул мне бедра и вошел в меня, дерзко проникая внутрь. Грубо и жестко, но мне почему-то в тот момент было все равно, лишь бы ощущать его рядом, на себе, в себе. Только его! Я против воли застонала, сжимая его тисками рук и ног, приподнимаясь и принимая его глубже. Удовлетворение настало быстро, накрыв меня с головой, вынудив кричать от восторга. Дрожь, пронзившая тело, накатывала волнами раз за разом, когда он, отточенно и резко врывался в мою тугую плоть, обхватившую его.
Тяжело дыша, он не прекращал движений, будто сошедший с ума, безумный, неуправляемый.
— Смотри на меня, — выдохнул он грубо мне в лицо. — Это я, а не Вийар! Штефан Кэйвано, твой хозяин! — он зло расхохотался, не замедляя движений, будто стараясь этим причинить мне еще большую боль. — Но тебе, видимо, этого было мало!? — он дернулся еще раз, резко вошел в меня в последний раз, излившись, а потом с презрением выдохнул: — Шлюха.
Оскорбление я проигнорировала, глаза закрывались, а губы отказывались говорить. Было слишком легко и спокойно, слишком... хорошо. Я расслабилась, почувствовав удовлетворение оттого, что это сделал он, а не ненавистный Вийар!
Но в тот же миг Штефан так же резко вышел из меня, поднялся и натянул на себя джинсы, — оказывается рубашку, он так и не снял. А потом... потом началась интенсивная пытка. Продолжалась она вечность. Или совсем чуть-чуть? Я сбилась со времени и потерялась в пространстве. Машинально поднимаясь, ощущала, что каким-то тряпьем мне прикрыли наготу, подвели к цепям и... холодный металл коснулся горячей кожи, вызывая нервную дрожь. У меня не было сил даже на то, чтобы сопротивляться.
— Мне кажется, — прошипел Штефан мне в лицо, когда я оказалась закованной перед ним, — ты кое-чего не поняла, девочка, — его слова жгут, бьют, убивают. — Мне не стоит лгать.
— Я не лгала, — смогла-таки выдавить я из себя, но разъяренный зверь не слушал оправданий.
Кнут, кончик которого был чем-то смазан, оказался в руках палача и, взметнувшись вверх, опустился на мою оголенную спину, чувствительную и расслабленную. Боль пронзила острием ножа и вонзилась внутрь.
— Нет!.. — вырвалось у меня против воли и я поперхнулась словами. — Штефан, — выговорила я с надрывом, — не нужно...
Но палач не внял моим мольбам. Он хладнокровно и размеренно исполнял наказание, нанося удар за ударом отточенно и безэмоционально на мою спину и плечи, пока я не зашаталась и по ощутила, как по коже струится горячая липкая кровь. Моя кровь на руках убийцы чувства. Я едва вскрикивала, силясь не заорать в голос, стискивая зубы и закусив до боли губы.
Хотелось спать. Отчаянно, неистово.
Какая странная мысль перед смертью! Но имело ли это для меня значение в этой жизни?
Не имело. Потому что даже жизни у меня уже не было. Ее отняли. Выпотрошили из меня, как опилки из мешка, вырвали из моей груди сердце и бросили в ноги.
Он все-таки своего добился. Как и мечтал когда-то. Сломал меня.
И сейчас, стоя на краю пропасти мне хотелось лишь одного — заснуть. Вечным сном.
Но он не позволял. Он никогда не шел вразрез со своими планами. А моя смерть в них никогда не входила. Ему нужно было, чтобы я мучилась, страдала, чтобы меня кромсала боль, как кромсало его удушье от моего предательства. Чтобы молила, о королевской милости, прощении, которого не заслужила.
А я не молила! Никогда, с того самого первого дня, как попала к нему, я никогда не просила его, не умоляла отпустить. Я молчала. До боли стиснув зубы, зажмурившись, я просто молчала.
Когда он увидел, что мои глаза закрыты, гортанным рыком приказал мне их раскрыть. Я помню, мои ресницы вздрогнули, с трудом приподнимаясь от щек, а потом... опустились на них вновь.
Я не могла на него смотреть. Я вообще ни на что не могла смотреть. Больно не было, просто я настолько устала, что этот приказ исполнить не могла.
Тогда он стремительно подскочил ко мне и, грубо схватив за подбородок, сжав его своей ладонью, словно тисками, вынудил меня посмотреть на свое перекошенное от злобы и гнева лицо. По истине, в тот момент я испугалась. Я задрожала от страха, скорчившись в его руках.
В холодных глазах зверя сверкало пламя огромной разрушительной силы. Он наводил на меня ужас.
Но этого он и добивался. Он питался страхом, он вызывал его, он был его хозяином и повелителем.
А я была его рабыней. Не только физически, но и морально. Ведь я, черт возьми, любила его!.. Когда-то.
И это искалечило мою душу.
Удары кнута не прекращались ни на мгновение, а его жесткий, хлесткий свист закладывал уши.
Я уже ничего не слышала, скованная кричащей внутри меня болью, отчаянием, разочарованием, обидой и гневом. Его мертвым равнодушием к тому, что происходит. Как я медленно умирала у него на глазах.
Длинный кнут с кончиком, смазанным кислотой, вновь и вновь обрушивался на мое тело, нарочито медленно пробегая от лопаток по спине и к пояснице.
Мой палач умело с ним обращался. Он был мастером своего дела.
Раз за разом вынуждая меня резко вздрагивать, и в бесплотной попытке побега дергаться вперед.
Все посторонние звуки слились в один протяжный завывающий стон. Мой стон?.. Снова и снова, удар за ударом, я кричала. Я никогда не кричала, а сейчас... Словно горло, некогда перехваченное и скованное, очнулось и могло издавать членораздельные звуки. Я кричала, я молила и взывала к его... чему? Чувствам? Он не умеет чувствовать! К сердцу? У него нет сердца! Так до чего же я пыталась достучаться? До ничего. До пустоты и равнодушия.
Ему не нравились мои крики. В них не было страха, в них была боль и отчаяние. А это ему было не нужно. Он давился от моих громких стонов, бесился оттого, что не мог вытрясти из меня прощения, и вновь заносил кнут над моей обнаженной кожей.
Стискивая зубы, мой палач терзал мое тело, пока оно не превратилось в окровавленный кусок мяса, и только потом подошел ко мне. Нависнув над моим качающимся, едва держащимся на ногах телом, грубо схватил за шею и сжал ее.
— Смотри на меня! — крикнул он. Я не узнала это ужасное лицо, которое считала красивым. Не он. Это был не он. А где же... ты? Тот, который был со мной в последние месяцы? Тот, кому я доверилась, открылась, которого... полюбила? Где ты?.. Где!?
Кровь, которую я чувствовала на языке, рванула изо рта по моим губам, оставляя следы на его руке, но он сверкающими яростью и бешенством глазами смотрел на меня. Его бледное лицо исказила гримаса гнева. Демонские глаза, сощурившись в безумии, прожигали меня насквозь.
Он крепче сжал мою шею и подтянул меня за нее вверх, вынуждая приподняться.
— Посмотри на меня, я сказал! — заорал он, и я чувствовала горячее жесткое дыхание на своих щеках.
Ноги мои дрожали, став ватными. Колени дрогнули и опустились, потянув меня за собой.
Но мой палач подхватил меня за талию, яростно удерживая на ногах.
— Стоять! Я с тобой еще не закончил! — рыкнул он. — Смотри! Смотри на меня, шлюха! — заорал он, тряхнув меня за плечи. — Кого ты видишь?! Кого, я спрашиваю?!
Мои ресницы дрогнули и распахнулись. Зеленые глаза помутились, сквозь серую дымку я видела его горящее безумием лицо. На языке тлела кровь, в висках нещадно давило, тело, растерзанное и разодранное, казалось, ничего не чувствовало. Я стала болью, стала пустотой, превратилась в ничто...
— Говори! — крикнул король, сузив демонские глаза. — Говори, тварь!
Язык не слушался меня, по губам, подбородку и щекам текла кровь, противной липкой массой оседая на коже.
Палач сжал мои плечи так сильно, что, казалось, кости хрустнули.
— Говори! — затряс он меня, обезумевший и взбешенный моим молчанием. — Говори, с**а!
Он тряс меня, и мое тело дрожало крупной дрожью. Когда это не возымело действия, он ударил меня. Шея дернулась, голова откинулась назад, ноги онемели, кончики пальцев закололи.
Боль ворвалась в мое тело бешеным ураганом, парализуя его.
— Шлюха! — он ударил меня снова. — Говори! — и вновь удар. — Продажная девка! Тварь! Говори!
Но я упрямо молчала даже тогда, когда все мое тело, обессилев от боли, завопило о пощаде.
— Говори!!! — кричал мужчина, нависая надо мной.
И тут я сказала. Одно-единственное слово, которое рвалось изнутри кричащей болью моей сломанной, израненной души. Губы мои приоткрылись, гортанные звуки и стоны вскоре сложились в хриплые буквы и слоги, я сипло выдохнула, глядя ему в глаза. Всего одно слово...
— Ненавижу.
Он взбесился. Серо-голубые глаза сощурились, превратившись в черные точки.
Резко отпустив меня, так что я тут же недвижимой куклой повисла на сковывающих мои руки плетях, он вновь схватил кнут, намереваясь взяться за наказание вновь.
Но мне было все равно. Душа и тело требовали освобождения. Я уже мечтала о смерти.
И когда моя спина дрогнула от новых беспощадных ударов, я, казалось, даже не ощутила дурманящей боли, охватившей тело. А когда то, что осталось от моего тела, с шумом свалилось на пол, я уже ничего не чувствовала.
Мой палач подошел ко мне, тронул за плечо, проверяя, жива ли я.
— Она ваша! — презрительно крикнул он стоявшим у стены слугам. — Делайте, что хотите, а потом уберите ее из моего дома. Продавайте, кому угодно, кроме Карима Вийара, — ступил к двери, не бросив на меня ни одного взгляда. — Развлекайтесь! — и стремительно вышел из зала.
Я даже не готовилась к новым насильственным действиям, настолько мне было все равно.
Я лежала недвижимая посреди зала на ледяном полу, истекающая кровью, со сломанными ребрами, рассеченной губой и бровями, и уже ни о чем не думала.
Поскорее бы провалиться в забытье. Поскорее бы умереть.
Ну, где же вы?! Где?!
Я уже почти молила, чтобы его верные ищейки приблизились и сделали свое дело.
Но никто из слуг, даже спустя время, так и не осмелился ко мне подойти.
Сегодня я узнала, как умирают чудеса.
28 глава
Новый хозяин
Я не знала, что он уехал. Как потом сообщили слуги, то ли в Лондон, то ли в Дублин, он никому не сообщил о своем отъезде, просто вскочил в свой автомобиль и покинул территорию замка. Но мне, по сути, было всё равно. Единственное, о чем я мечтала в тот момент, так это смерть. Я уже почти видела крылья Ангела Смерти, летавшего надо мной, подобно стервятнику. И у этого Ангела были демонские серо-голубые глаза моего персонального убийцы. Того, кто добился-таки своего — сломал меня, погубив. Тот, кто сделал свое дело тщедушно и хладнокровно. Тот, кому я доверилась и кого... полюбила. Тот, кто... имел право на то, чтобы сделать это.
