Он приобнял её поплотнее, опустил голову и стал покрывать её лицо нежными поцелуями, и она тут же расплылась в глупой улыбке, зажмурившись, как довольная кошка. Это продолжалось пару минут, он чувствовал, насколько сильно сидело в нём это желание — касаться губами её лица, сколько раз оно всплывало, поднималось к самой поверхности, и сколько раз он мучительно подавлял его, представлявшегося таким естественным и простым, что было странно отказывать себе в нём. А ей, казалось, вообще не нужно было более ничего, казалось, она способна вот так стоять, всё с той же глупой улыбкой, опущенными, словно брошенными вниз руками, и ощущать на себе его прикосновения сколь угодно долго. Постепенно он перешел ниже, на её шею, бережно поворачивая её голову в разные стороны. Очки немедленно стали мешать, и он понял, что пришла пора уже перестать маячить тут посредине этой убогой комнаты. Он подхватил её на руки одним движением, снова поражаясь, до чего мало в ней было веса, и её бедра сплющились на его руке, что зажгло в нём, вдобавок к переполнявшей его нежности, еще и первый огонек настоящего влечения.
— Здесь есть, мм... более подходящее место?
— Я не спрашиваю тебя для чего, — прошептала она ему в ухо, как ей казалось, заговорщически, но, в действительности, с изрядной долей смущения, — но спальня дальше по коридору.
— Ага!
Пока он нёс её по коридору, ему пришла в голову мысль, что стоит всё-таки поинтересоваться, что это за такое странное непритязательное место, в котором они находились. Потому что меньше всего на свете ему хотелось сейчас, чтобы кто-то их прерывал.
— Это квартира Отдела Тайн, — сообщила Гермиона, не прекращая улыбаться ни на секунду, — ты разве не заметил, что она снаружи меньше, чем внутри?
— Нет, хм, как-то не обратил внимания. И для чего она нужна?
— Ну, это служебная квартира, для разных всяких встреч. Здесь нам никто не помешает. Мне стоило большого труда, чтобы заполучить её на сегодня. Ты же не думаешь, что у Отдела много квартир? Так что цени это, — снова прошептала она ему на ухо.
Он подумал, что она как всегда всё предусмотрела, вряд ли им было бы очень комфортно на Гриммо, учитывая обстоятельства. Теперь до него, кажется, дошло, почему Джинни назвала его дурачком в их разговоре о её новом месте жительства.
Впрочем, сейчас ему следовало, во что бы то ни стало, выкинуть из головы мысли о Джинни. И о Роне тоже. Он знал, что вполне способен ляпнуть что-нибудь такое в самый неподходящий момент, поэтому дал себе зарок контролировать себя на этот счет строже некуда.
Спальня своей обстановкой не сильно отличалась в лучшую сторону от остальной квартиры, но, по крайней мере, тут была довольно широкая кровать, застеленная светло-зеленым покрывалом, и когда он откинул в сторону его край, бельё, обнаружившееся под ним, было чистым и, самое главное, обычным, не шёлковым, иначе ему пришлось бы сильно постараться, чтобы самому не начать истерически хихикать.
Он бережно опустил Гермиону на постель, выпрямил ноги, и она снова проявила полную покорность, лежа ровно в той позе, в которой он её положил, продолжая улыбаться глуповато-блаженной улыбкой. Это было даже слегка не в её духе, но если в какой области Гермиона и не умела взять всё в свои руки, так, видимо, в этой.
Он, наконец, снял очки и продолжил с того места, на котором остановился. Принялся целовать её тонкую шею и вырез на рубашке. Бархатность её кожи восхищала и поражала его. Он и раньше знал, до какой степени она приятна на ощупь, но сейчас словно всё сильнее и сильнее втягивался в это желание вновь и вновь пробовать её на вкус, хотелось буквально не пропустить ни одного фрагмента, куда еще не касались его губы. Он двигался медленно, сверху вниз, расстегивая одну за другой пуговицы на её рубашке, чтобы уже наконец распахнуть её, убрать совсем это препятствие, как вдруг почувствовал её руки, прижавшие тонкую ткань к своей груди. В этом движении было что-то истерическое. Он попытался осторожно, мягко убрать эти руки, эту нежданную помеху, но их владелица, похоже, довольно твёрдо решила не позволить ему это сделать. Он поднялся к её лицу и вопросительно уставился на неё. Теперь она уже не улыбалась, а смотрела на него довольно жалобным взглядом.
— В чём дело? — прошептал он удивленно.
— Ни в чем. Я просто... Я просто стесняюсь, — сказала она и немедленно залилась краской.
"Стесняется?!" Почему она ведет себя, как третьекурсница?
— Эй, тут кто-то давеча обещал скинуть с себя всё при первой же возможности.
— Мало ли! Я думала... думала, что так и будет. А теперь... Понимаешь, — она бросилась объяснять ему, видя его удивленный взгляд, — это же ты, Гарри! Как только я подумаю, что это ты, так тут же начинаю чувствовать, что вся какая-то не такая.
— Ты говоришь полную ерунду! — улыбнулся он, целуя кончик её носа. — Ты самая лучшая!
— Ничего не могу с собой поделать. Ты не мог бы как-нибудь... ну... обойтись без этого?
— Без чего? — опешил он.
— Ну, без того, чтобы меня совсем раздевать?
"Ага, сейчас! Ты хочешь всё испортить? Я не дам твоим тараканам этого сделать!"
— Знаешь, Гермиона, я бы, может быть, и выполнил твою просьбу, но, к сожалению, уже поздно об этом говорить. Поезд ушёл.
— Почему? — она приподняла голову с удивлением.
— Да просто я уже и так всё видел, так что поздно стесняться, — признался он. Сейчас его признание было абсолютно оправданным.
— Как видел?! Когда?! — всполошилась она.
— Частично, когда жили в палатке, а недавно в номере "Убежища" — полностью.
— Как, совсем полностью?!
— Ну, кто же виноват, что ты спишь голой? Я просто зашел к тебе, потому что волновался, почему ты не просыпаешься. Ну и... всё увидел. Но я сразу вышел!
— Ты!.. Ты!.. — её глаза расширились от смущенного негодования. — Как ты посмел?! Ты просто ужасен, Гарри Поттер! Я доверяла тебе, а ты!
Она замолотила ладонями по его груди, а он принялся потихоньку хихикать.
— Это нечестно! — наконец резюмировала она, в притворном бессилии отбрасывая руки в стороны.
— Я был не прав, но в результате получилось к лучшему, — сказал он, пользуясь моментом и распахивая её рубашку.
Она немедленно залилась таким румянцем, что он даже не подозревал, насколько сильно её кожа способна краснеть.
"Ну, сущая школьница, никакая не замужняя женщина!"
— Они ужасны, да?.. — пролепетала она еле слышно, прикрывая глаза от стыда.
Он едва не задохнулся, и опустил вниз голову, чтобы она не увидела его собственные глаза, вылезшие из орбит. Да что с ней такое?!
"Кто тебе такое внушил?!" Он тут же проглотил едва не сорвавшийся с губ вопрос, вспомнив свой зарок ни в коем случае не касаться прежних отношений. Ему не должно быть дела до прошлого, он должен думать о том, что происходит сейчас, вот прямо сейчас.
— Они замечательные! — произнес он с чувством. — Они похожи на трамплинчики. Посмотри...
Он осторожно провел указательными пальцами сверху вниз по её грудкам, поражаясь их удивительной упругости, и она немедленно вздрогнула от его прикосновения.
— Видишь, они просто чудесны!
— Тебе правда нравится? — спросила она с огромным сомнением, едва не плача.
— КОНЕЧНО! — он всем своим видом постарался показать, насколько.
Похоже, она всё-таки поверила, потому что слегка успокоилась. Он полностью стащил с неё рубашку, потом очень осторожно, чувствуя насколько это смущает её, взял в руки её груди, медленно поглаживая, и прихватил губами её сосок. Потом другой. Она шумно выдохнула.
— Нет, тебе правда нравится? — спросила она снова, опустив глаза вниз, на него, но на этот раз он уже предпочел не отвечать. И так нетрудно было догадаться по его всё более настойчивым ласкам, что он без ума от её маленькой груди, которая так чудесно ложилась в ладонь.
"Как будто специально для меня", — мелькнула у него мысль, потому что ему и вправду сейчас казалось, что эта форма и размер буквально идеально подходят под его желания. Подхватить снизу ладонью это полукружие и мягко сомкнуть пальцы на остром конусе, сжав топорщащиеся, твердые соски. Нет, это и вправду была "его" форма и "его" размер!
Он всегда считал дурочками девушек, комплексующих по поводу своего размера. Форма же была намного важнее. И вот эти, как он выразился, "трамплинчики" с озорно задранными вверх сосками он не променял бы ни какие "дыни", "арбузы" и иные бахчевые культуры, какого бы размера они ни уродились. Да и сама фигура должна была соответствовать. Для этого тоненького, хрупкого тела, что лежало сейчас перед ним, не было ничего лучше и гармоничнее, чем то, чем оно уже обладало. Возможно, кто-то из его друзей с ним бы и поспорил, но он еще не встречал ни одного парня, мнение которого на этот счет сходилось бы с остальными. Каждый имел собственное мнение и собственные предпочтения.
При мысли о друзьях, ему в голову вновь полезли всякие нехорошие размышления, и он попытался не портить себе замечательные впечатления, которые он сейчас получал. Довольно быстро он заметил, что и его подруга тоже не остаётся равнодушной к его ласкам, её участившееся дыхание и бегающий взгляд явственно свидетельствовали об этом. Это было хорошим знаком, потому что больше всего он боялся, что она окажется нечувствительной, что с её стороны это всего лишь жест, который она делает, чтобы показать, что готова отбросить все преграды и начать серьёзные отношения. За всё время она ни разу не попыталась ответить ему, поцеловать, погладить по голове, просто положить руки на плечи, и эта непонятная апатичная покорность несколько напугала его вначале. Теперь он видел, что под ней кроется страсть. Он никогда раньше не задумывался об этом, но сейчас ему пришла в голову мысль, что Гермиона должна быть весьма скрытной в вопросе своих желаний, подобное было вполне в её духе, а то, что эти желания существовали и, возможно, немалые, он догадался, подумав, что она, в общем-то, довольно темпераментная девушка. Он вспомнил несколько эпизодов, когда её темперамент прорывался наружу, и понял, что она давным-давно уже привыкла себя контролировать. Вся её обычная выдержанность и спокойствие скрывали под собой нешуточную бурю эмоций, и только привычка, только свои собственные принципы, призванные удерживать её на определенной линии поведения, создавали ощущение человека, живущего одними лишь знаниями и разумом.
"Вот почему она так боится алкоголя!" — озарило его неожиданной догадкой.
Теперь он знал, что она непременно станет сдерживать себя, потому что эта привычка уже давно стала её второй натурой. Однако не верил, что она продержится долго.
"Ну, ничего, я вытащу из тебя наружу всё, что в тебе скрывается!"
Он оставил её грудь, понимая, что кожа довольно быстро привыкает к прикосновениям, даже таким приятным, и переместился ниже. Запечатлев несколько поцелуев на её животике, который очень смешно поджался, стоило только прикоснуться к нему, он решил оставить его в покое, подумав, что ей на ум могли приходить сейчас неприятные ассоциации по этому поводу.
Часто при таком маленьком росте своей обладательницы женские ноги оказываются короткими и полными. Но Гермиона была на редкость гармонично сложена. Конечно, её ноги не были такими длинными и грациозными, как у Джинни, но для её роста они поражали своей стройностью и какой-то правильной, точёной формой, хотя их худощавость и бросалась в глаза, впрочем, как и во всей её фигуре. Он провел по ним от круглых коленок вверх до самых бедер, с удовольствием ощущая, как замечательно ладонь словно бы обтекает эту замечательную кожу, скользя по ней, и вдруг с удивлением обнаружил манжеты собственной рубашки на своих руках. Оказывается, он до сих пор не снял её, попросту забыв об этом, не желая ни на секунду оставлять предмет своей любви, словно в страхе за то, что она вот-вот передумает.
Он поскорее кое-как стащил рубашку с себя и тут же прильнул всем телом к своей подруге, но не полностью, а оставив меж ними некоторое расстояние, так, чтобы только её грудь касалась его груди, и провёл несколько раз по её напряженным соскам, зарываясь лицом в её густые волосы, ныряя головой вниз, целуя её за ушком, надеясь, что сейчас-то она точно обнимет его или хотя бы положит ладони на его плечи. Но она лежала всё так же, не поднимая рук, в глазах читалось что-то похожее на изумление, как будто она повторяла про себя: "Неужели это происходит в действительности?" Впрочем, возможно, он и ошибался, возможно, дело было всего лишь в игре его воображения, и всему виной являлась её обычная сдержанность.
Он снова спустился вниз, к её ногам, начиная медленными массирующими движениями ласкать их, поглаживая и целуя внутреннюю часть бёдер, постепенно забираясь всё выше, но не сразу, периодически прерываясь, чтобы снова прихватить губами её соски, или неожиданно оказаться у её лица, сорвать с её губ быстрый поцелуй, не давая ей опомниться, снова спуститься вниз и, при этом, ни на секунду не прекращать гладить её кожу, где бы ни касались ладони, так, чтобы она постоянно чувствовала его руки, чтобы градус возбуждения только рос, чтобы можно было уже перейти к более мощным, акцентированным ощущениям, которые дарили пальцы, путешествующие вдоль её ног, вверх-вниз, внутрь и наружу и снова внутрь, и всякий раз всё плотнее и выше, так, что ладони всё чаще задевают тонкую шёлковую ткань.
Наконец он решил, что уже пора освободить её от этой последней полоски, прикрывавшей её наготу. Он взялся за её трусики — медленно, так, чтобы она понимала, что он собирается сделать. Он рассчитывал, что они уже будут влажными к этому моменту, но они были сухими, что являлось очевидным диссонансом с её явным возбуждением. Он потянул их вниз, в любую секунду ожидая её сопротивления, но она только дёрнулась и сжала руки в кулачки с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Очевидно, изо всех сил боролась с собой, с желанием ему помешать.
У него вновь захватило дух, так ему захотелось немедленно покрыть поцелуями эти два чудесных розовых лепестка, плотно сжатых, словно юный бутон. Но, конечно, он не стал этого делать сразу. Он продолжил своё медленное продвижение в этом направлении, слегка раздвинув её ноги и страстно целуя внутреннюю поверхность её бёдер, лаская кожу вокруг заветного треугольника, чтобы ещё больше раздразнить её, заставить жаждать того момента, когда он доберется до самого главного, до десерта, и он старался как мог, чтобы этот самый момент наступил как можно позже, чтобы она сама внутренне начала умолять его сделать что-то с заполнившим её желанием.
Даже сейчас, с уже достаточно раздвинутыми ногами, её внешние лепестки приоткрылись лишь самую малость, внутренние только чуть-чуть показались под ними, открывая в глубине багровую, слегка влажную щёлку. Зрелище было просто восхитительным! Даже самое интимное место Гермионы оказывалось как будто воплощением её самой — бесконечно очаровательным и удивительно аккуратным. Он понял, что его собственное желание уже готово напрочь смыть из головы все его мысли и планы.
"Работай, работай!" — встряхнул он себя, осознавая, что самое главное ещё впереди, и от него потребуется много усилий.
