Принадлежность к элите Серого Цеха, кроме очевидных плюсов — выгодных заказов, уважения и любви начальства, зависти коллег и всего такого прочего, влекло за собой и неявные минусы, вроде сегодняшнего задания. Гистас Грине, собственноусто — что надо отметить особо, приказал ликвидировать северных варваров, владельцев "Арлекина" — Лордов Атоса и Арамиса.
Обычно, задания пятерка получала от своего непосредственного руководителя — начальника Серого Цеха и в случае какого либо форс-мажора, и вызванного им невыполнения задания — а такое, хоть и редко, но случалось, могла оправдаться, заплатить какой-либо штраф, бесплатно отработать следующее задание, или еще как-то возместить ущерб, принесенный Гильдии. В случае же, если задание давал Змей, наказание за его невыполнение было одно — смерть. Осознание этого обстоятельства несколько нервировало Святошу. И надо честно признаться, хотя бы самому себе, что мало кто на его месте не испытывал бы некоторого душевного волнения.
Второй причиной для беспокойства, а может даже и первой — они так переплелись, что трудно было отдать какой-либо одной пальму первенства, была репутация северных варваров. За короткое время пребывания в благословенном городе Бакаре, они успели замочить массу народа, включая боевых магов и Каменного Душителя, считавшегося неуязвимым. Ну, разумеется, неуязвимым он считался, если работать с ним без применения магии, а если использовать что-нибудь позаковыристее, то конечно же и на Душителя сила нашлась бы — неуязвимых не существует, да вот только северяне, по слухам, магами вроде как не были, а как-то справились... Все эти соображения, мрачного настроения Гвинта не улучшали.
Под рукой у него, прикрытые мешковиной, лежали два миниатюрных арбалета, причем уже взведенных. Обычно, такой профессионал, как Святоша никогда так не делал — если долго держать оружие заряженным, это портит тетиву, но сейчас все практические соображения отступили далеко на задний план, выпустив вперед базовые инстинкты. Человек, несущий смерть другим людям, начинает, рано, или поздно, чувствовать ЕЕ дыхание, и сейчас Гвинт ощущал, что ОНА рядом. Но нервничал он отнюдь не из-за присутствия Лунной Леди под боком. Чего нервничать? — она всегда стояла за плечом во время работы. Дело было в другом. Святоша всегда ощущал ЕЕ, как союзницу. Сейчас этого чувства не было. Вместо него была тягостная уверенность, что в одиночку Лунная Леди в свои чертоги не возвратится. Вопрос был только в том, кто станет ее провожатым...
Он в очередной раз окинул взглядом пеструю толпу, роящуюся на пирсе. Кого здесь только не было: матросы, грузчики, путешественники третьего класса, мелкие чиновники, воришки всех мастей, возницы, подыскивающие груз и пассажиров и прочий разношерстный люд, не отягощенный лишними деньгами, но страстно желающий ими разжиться.
Следует отметить, что одна из категорий публики, заполняющей причал в эти утренние часы, поисками заработка не занималась — это были матросы, проторчавшие всю ночь в разнообразных злачных местах и сейчас, с трудом переставляя ноги, возвращавшиеся на свои корабли. Шли они не поодиночке, а группами, вцепившись в товарищей, чтобы не свалится, причем товарищей не менее, а зачастую — более, пьяных чем они сами.
Если с кем-нибудь из них случалось несчастье — руки его ослабевали настолько, что он более не мог цепляться за свою группу, то участь бедолаги была печальна — она напоминала судьбу человека смытого за борт в бушующее море во время шторма. То, что море было житейским, служило слабым утешением для "оказавшегося за бортом". Нет, конечно же, жизни его, в подавляющем большинстве случаев ничего не угрожало, чего категорически нельзя было сказать о его кошельке, одежде и обуви. Кстати говоря, именно эти обстоятельства вызвали к жизни морской закон, гласящий, что все деньги, имеющиеся в карманах моряка, должны быть, во время схода на берег, пропиты до последнего медяка, чтобы не достаться врагу.
Могут возразить, что и путешественники прибывшие в благословенный город тоже, вроде бы, должны были относиться к этой же элитарной категории, которая не заморачивалась поисками случайных заработков, но — не тут то было! Дело в том, что прибыли они третьим классом, следовательно явились в Бакар не развлекаться, а работать. А такая публика не откажется поднести мешок, или же совершить еще какую платную услугу — для того и ехала. Ну, а некоторая ее часть, не побрезгует и проверкой содержимого карманов пьяного морячка — что тоже является работой. Конечно же криминальной, но все-таки работой, ибо никакого отношения к развлечениям подобный вид деятельности не имеет.
Если же рассматривать ситуацию в целом, то вся активная деятельность человека сводится к этим двум базовым классам: или работа, или развлечения, третьего не дано. Причем, для некоторых людей работа является развлечением — имеются в виду представители творческих профессий, которым нравится то, чем они занимаются, и напротив, имеются люди для которых развлечения — работа. Например, всякие престарелые бонвиваны, которым надо поддерживать имидж в тусовке. Им приходиться, скажем, кутить на яхте с молоденькими девочками, а хочется полежать на диване, приняв на грудь таблеточку нитроглицерина. Могут возразить: а как же учеба? Но и тут нет никакого противоречия: для одних, очень немногих, учеба — развлечение, потому что им нравится учится, для всех остальных — тяжелый труд.
Повторимся, что речь идет о пассажирах третьего класса, пассажиры же первых двух, которые действительно прибыли на отдых, чтобы прокучивать честно заработанные, наворованные, или же награбленные деньги, в порту никогда не задерживались и по прибытии сразу же отправлялись в гостиницы, или на арендованные виллы.
Цепкий взгляд Святоши отыскал четверых боевиков своей бригады, занявших места, согласно боевого расписания. Вон, слева от трапа "Арлекина", метрах в семи от него, устроился на причальном кнехте Писарь — один из лучших стрелков из духовой трубки, которых Святоша знал. А знал он многих! Промахнуться с этой дистанции Писарь не смог бы даже будучи мертвецки пьяным, с завязанными глазами и в темноте!
Своего настоящего имени Писарь, впрочем, как и остальные трое боевиков, не знал — сказывалось трудное детство в трущобах, а кличку получил из-за особенностей духовой трубки, которая досталась ему по случаю. Мастер, изготовивший сей шедевр, сделал ее неотличимой от пера, используемого всякими чернильными душами: писарями, мелкими клерками и прочей, не заслуживающей уважения публикой.
Писарь использовал эту особенность своего оружия на всю катушку — одевался, как писарь, стригся, как писарь, вел себя, как писарь, что и позволяло ему проникать в любые присутственные места, делать там свое черное дело и уходить никем не замеченным. Отсюда, соответственно, и погоняло. Конечно же, умел он пользоваться и ножом и не только, чтобы порезать колбасу, но главным его козырем, несомненно, была духовая трубка.
Ближе к трапу, в теньке от "Арлекина", устроился Шило. Бесцветная внешность и потрепанная одежда, в меру чистая... хотя, с другой стороны, можно сказать — в меру грязная, делали его человеком-невидимкой в любой толпе, наподобие той, которая тусовалась на пирсе. Разумеется, на великосветском балу, вроде того, на котором побывали компаньоны, Шило кидался бы в глаза, как бомж в газпромовской приемной, но для бакарского порта, его имидж был именно тем, чем требовалось. Кличку свою он получил из-за любви к этому инструменту, предпочитая его ножам, кинжалам, арбалетам и духовым трубкам — типовым орудиям производства, используемым в Сером Цеху. И надо честно признать — работал он им блестяще. Один укол — и не надо никаких контрольных поцелуев.
Справа от трапа, ближе к дороге, сидел с протянутой рукой Костыль. Свое прозвище он получил за то, что мастерски умел подвязывать левую ногу, пряча ее в глубинах мешковатой одежды. Имидж нищего сидел на нем, как влитой, позволяя Костылю, как и вышеописанному мастеру Шило, оставаться незаметным в любом месте, где собирались вместе больше трех представителей "низшего общества". Его любимым оружием была, как и у Писаря, духовая трубка. Отличались у них только охотничьи ареалы — Писарь, обычно, работал в более "чистых" местах, Костыль — менее. Однако, в данный момент про все эти нюансы и тонкости надо было забыть — неисполнение прямого и безусловного приказа Змея... — это, знаете ли, чревато.
Неподалеку от Костыля прогуливался, заложив руки за спину Гусь. Кличкой своей он был обязан тому обстоятельству, что походил на гуся. Причем так сильно, что никакого другого погоняла у него не было и быть не могло. Он единственный из всей четверки не обладал маскирующей внешностью, но с этим недостатком, и не маленьким — надо честно признать, заставляла мириться другая его особенность. Дело было в том, что Гусь был универсалом высшей пробы. Фигурально выражаясь, он мог сыграть на любой позиции: от вратаря, до центрфорварда.
Конечно же, как всякий универсал он проигрывал выдающимся узким специалистам, но его уровень значительно превосходил средний и приближался к высшему. Если продолжить футбольные аналогии, то можно сказать, что как вратарь он безусловно уступал Нойеру, но был не слабее того же Тибо Куртуа или же Давида де Хеа, про некоторых же других и вспоминать не будем, чтобы не расстраиваться.
Гусь мастерски владел духовой трубкой, ножом, кинжалом, арбалетом и! — что было совсем нетипично для Серого Цеха — мечом. На данный момент меча при нем не было, но если бы понадобился, то далеко ходить за ним бы не пришлось — весь необходимый инвентарь терпеливо дожидался своего часа в карете, на козлах которой, с комфортом, устроился руководитель группы — Святоша.
Надо отметить, что свое привилегированное место, в отличие от остальных членов банды, вынужденных работать в прямом смысле этого слова — на земле, Святоша занимал не только по праву начальника. Была еще одна причина, и причина крайне важная. В данном конкретном случае неизмеримо превышающая значимость его начальственного статуса. Она заключалась в том, что он присутствовал на трибуне "Поля чести" во время знаменитой дуэли Дениса с Титом Арденом и знал в лицо Лордов Атоса и Арамиса.
А вот остальная четверка не знала. Проманкировали Гусь, Шило, Писарь и Костыль это эпохальное событие — обмывали сдачу очередного заказа. А Святоша, по случаю, раздобыл билет и пьянкой, соответственно, пренебрег в пользу занимательного зрелища. Поэтому он должен был, в момент появления Лордов, подать знак — снять шейный платок и начать им томно обмахиваться, в стиле Шуры Балаганова.
Как известно, самое тяжелое — это ждать и догонять. И если эти два действия составляют саму суть твоей профессии, то от способности ждать и догонять, не затрачивая лишней нервной энергии, зависит твоя профпригодность. Если не можешь — не быть тебе хорошим киллером. А плохой киллер — мертвый киллер. Разумеется, лучшая пятерка Серого Цеха умела выполнять эти два базовых действия превосходно, но и она почувствовала некоторое воодушевление, когда на пирсе, около "Арлекина", стали происходить хоть какие-то события, нарушившие монотонное течение утренней жизни.
Вначале появилась грузопассажирская повозка из которой выбрались три хмурых человека — по виду матросы. Не глядя по сторонам они вскарабкались по трапу и исчезли где-то в недрах корабля. Глядя на них, Святоша почувствовал какой-то дискомфорт — что-то было не так, но что именно понять он не мог. Как всякий человек, занятый работой, связанной с риском для жизни, он привык доверять своей интуиции, привык доверять знакам, посылаемым Судьбой.
Обывателю, живущему по кругу: дом, работа, пятничный клуб, субботний "Ашан", воскресный отдых на диване, и по-новой: дом, работа... такие знаки не нужны. Он их не видит, да никто их ему и не подаст. Другое дело — "человек дела", простите за каламбур, который утром не знает вернется ли он вечером домой, и вернется ли вообще. Такой человек, если он, конечно, хочет жить, а не наоборот — встречаются среди них и такие, смотрит на окружающий мир очень внимательно, широко открытыми глазами. Он умеет не только смотреть, но и видеть.
Таким знаком может быть все, что угодно: странный взгляд случайного прохожего, порыв ветра, сложивший листву на дереве в подобие какой-то страшной рожи, необычный полет птиц и прочие подобные явления, мистически связывающие наш физический, плотный мир с каким-то другим, нематериальным, но несомненно существующим. Что-то было неправильно. Святоша принялся анализировать свои ощущения, не забывая цепко следить за окружающей обстановкой.
Как часто бывает, разгадка пришла слишком поздно, чтобы воспользоваться ее плодами. Хотя... осознай Святоша раньше, что именно его встревожило, вряд ли бы это сильно помогло ему и его людям. Он понял, что именно было неправильного в появлении трех моряков именно в тот момент, когда на пирсе показалась карета северян. И пока она катилась к трапу, Святоша сложил все элементы пазла. С двумя матросами — который помоложе и юнга, никаких проблем не было — морячки и морячки, а вот третий — старый, и вызвал неосознанное беспокойство. Дело было в том, что Святоша видел, как он ранним утром подъехал к "Арлекину" и поднялся на борт, но он не видел, как старик после этого покидал судно, а он наблюдал внимательно! — профессиональная привычка, знаете ли. И пройти незамеченным, такое событие не могло. И вот человек, который не сходил на берег и должен был быть на борту, вдруг снова подъезжает к трапу! Странно это...
Додумать эту мысль Святоша не успел. Из кареты показались Лорды и надо было начинать работать. Он резко стянул платок с шеи и начал им обхаиваться. Пожалуй, что и обмахиваться он начал излишне резко — сказывалось волнение. Не было привычной уверенности в себе, от этого и движения получались какими-то дерганными, как у паяца на веревочках.
У Святоши была одна уникальная особенность, которая, вкупе с другими чертами характера, такими, как решительность, смелость и находчивость, позволила ему занять высокое место в иерархии Серого Цеха. У Святоши в критические мгновения, такие как сейчас, восприятие мира менялось — время сжималось, а луч внимания высвечивал только необходимое, отсеивая все остальное. Вот и сейчас, он четко видел лишь шестерых людей: Гуся, Костыля, Писаря, Шило и обоих Лордов. Весь остальной мир для него исчез. Остались только эти шестеро.
Вот Писарь медленно, словно двигаясь в воде, а пожалуй даже, что и не в воде, а в какой-то другой — гораздо более густой субстанции, вроде киселя, тянется к своей духовой трубке, висящей у него на поясе рядом с чернильницей. Вот трубка, зажатая между большим, указательным и средним пальцем его правой руки, начинает плавное и тягучее путешествие ко рту Писаря, который так же медленно, как к нему приближается пневматическое оружие, начинает открываться, чтобы легкие могли набрать воздух для выстрела.
Вот Шило застыл в каком-то странном положении, в котором и равновесие-то не удержать, но это иллюзия. Просто он начинает движение, в конечной фазе которого должен оказаться рядом с Лордом, причем оказаться именно в тот момент, когда в аристократическую шею вопьется маленькая отравленная стрелка. Как только это произойдет, Шило вонзит свой фирменный инструмент в какую-то, одному ему ведомую точку. После этого, он выдернет стрелку — таков был приказ Змея — прямых улик, указывающих на "Союз", не оставлять, и скроется в толпе. Чей удар окажется результативным — яда, или железа — неважно. Задание групповое и награда, в случае успеха, будет одна на всех... и наказание, в случае провала, тоже будет одно на всех.
