Рагна не видела судьбу ещё не рождённых детей, потому не могла знать, кто был его отцом. А Марьям это прекрасно было известно. Теперь княгиня, кажется, понимала, почему до сих пор не могла забеременеть. А её ещё всегда удивляло, что у Моррота с его постоянными связями с незнакомыми ей женщинами до сих пор не было ни одного бастарда! Всё дело было в самом князе, а Марьям была тут совершенно ни при чём. Но... как ей быть теперь? Если Морроту станет известно о ребёнке, гнев его будет страшен, и Суруссу непременно убьёт и свою жену, и её любовника. А поднимать восстание так скоро Марьям не рассчитывала.
— Если хочешь... — протянула Рагна, вновь касаясь живота женщины, — я могу...
"Убить?.."
— Нет! — княгиня закричала и отшатнулась от сестры, смотря на неё широко распахнутыми глазами. — Я не позволю! Даже не думай! Это мой, мой ребёнок! И никто не посмеет его и пальцем тронуть!
Рагна отстранилась и понимающе кивнула головой. Сразу после этого Марьям резко поднялась на ноги и, схватив с пола свою сумку, выскочила из дома. Княгине казалось, что дитя в ней кричит и бьётся от страха. Нет, ребёнок был ещё слишком мал, он не мог понимать, что происходит вокруг. Не мог слышать Рагну. Но Марьям чувствовала его страх, словно это был её собственный. Бежать, бежать из этого места, кричало ей сердце. Прочь от Рагны и её колдовской магии.
Солнечный свет ударил женщине в глаза, и она, слегка зажмурившись, крикнула своим сопровождающим:
— Мы возвращаемся, немедленно!
— В Бухту Келестии? — сонно спросил один из Крыс, задремавший на тёплом солнце. Его товарищ был бодр и полон сил и даже приветствовал княгиню низким поклоном.
— Нет, — резко отрезала Марьям, натягивая на голову капюшон, чтобы никто из местных не узнал её на обратной дороге. — Купим эти чёртовы ткани в Скопарте, Моррот всё равно в них не разбирается.
Подпольщики коротко кивнули ей в ответ и вскочили на своих чёрных жеребцов. Марьям отвязала от коновязи свою лёгкую мышастую кобылку и, взобравшись в седло, пустила её рысью по пустынной улице. На душе было тревожно и тяжело. Княгиня не думала, что ей придётся принимать решение так скоро. Она рассчитывала, что восстание начнётся только летом, не раньше. Но если Моррот заметит?
"Не беспокойся, — сказала себе Марьям, прикрывая уставшие глаза. — У тебя ещё есть время, не нужно спешить. Но тебя, маленький... — она осторожно провела рукой по ещё плоскому животу, — я не позволю никому тронуть. Пусть только попробуют, и они узнают, что такое гнев княгини Суруссу".
Уверенно выдохнув, Марьям пустила свою кобылу резвым галопом, и Средиземный порт быстро остался за спинами путников, потонув в лучах заходящего солнца, окрасившего горизонт в ярко-алый, словно свежей кровью.
* * *
Весенний лес был пропитан благоуханиями. Здесь, в землях Прилесья, цветы на деревьях начинали распускаться совсем рано, что было довольно странно для севера. Пожалуй, именно поэтому Рощу тысячи лепестков так любили посещать западные князья в марте. Но сейчас княжества было охвачены войной, и мёрзнувшие крестьяне безжалостно вырубали прекрасные деревья с нежными розовыми лепестками. Лишь на самом рассвете, когда холод был ещё достаточно крепким, и местные сидели по домам, Эслинн могла выбираться из своего укрытия и бродить между молодых древ, с наслаждением вдыхая свежий воздух, наполненный благоуханиями.
Девочка со своим учителем, как она называла теперь Оргула, уехали из Прилесья ещё в конце февраля. Старый волшебник постоянно куда-то переезжал, останавливался лишь на некоторое время, но не дольше двух недель. За время их знакомства Эслинн и Оргул сменили уже четыре пещеры и вот, наконец, добрались до высоких горных пиков. Сначала молодая волшебница решила, что это Нагорье Рока, но никаких налётчиков так и не увидела. Лишь потом девочка узнала от учителя, что это была совершенно другая земля — княжество Орлов. Оргулу что-то понадобилось в Бухте Огней, но он никогда не раскрывал ученице своих планов, так что Эслинн оставалось только гадать, что же могло ждать их в этом городе. Чародейка слышала, что орлиное княжество не очень любило чужеземцев и даже не участвовало в войне, когда все остальные отправляли своих лучших воинов на сражения с Латаэном. Орлы словно жили своей собственной спокойной жизнью и считали, что беды не доберутся до них.
— Они думают, что Четверо защищают их, — усмехнулся как-то Оргул, когда они проходили по мокрой от талого снега дороге. С неба накрапывал мелкий дождь, и Эслинн недовольно жмурилась. Рыжая собака время от времени забегала вперёд путников, останавливалась, дожидалась их и снова скрывалась где-то за холмом. Как-то раз она заметила ловушку лесных грабителей, и это спасло волшебникам жизнь. После этого Оргул всегда отправлял псину вперёд, чтобы она проверяла путь.
— А что, это на самом деле ложь? — удивилась Эслинн.
— Четверо наблюдают за всеми, не выделяя кого-то одного. Глупо считать себя кем-то особенным. Рано или поздно, самоуверенность Орлов их погубит.
Эслинн не стала спорить с учителем. Его слова её удивили и заставили задуматься. Раньше девочке казалось, что Четверо совсем о ней забыли. В кого она превратилась? В попрошайку, воровку, нищенку. Но Оргул сказал, что боги следят за всеми. Значит, и за ней тоже. Она не исключение. Она такая же, как все.
Сейчас, когда старый волшебник ещё спал после утомительного перехода в новой пещере, что была несколько тесновата по сравнению с предыдущими, Эслинн могла гулять по Роще тысячи лепестков. За спиной девочки висел колчан со стрелами, в руках был короткий охотничий лук — Эйд научил чародейку правильно целиться и спускать тетиву, так что подстрелить кролика или лань для неё не составляло особого труда. Съестные припасы волшебников подходили к концу, и Эслинн отправилась на охоту. Дичи в княжествах Барсов и Орлов было в изобилии, потому девочка довольно быстро отыскала следы молодой оленихи. Она проходила здесь не больше часа назад и направлялась, должно быть, к маленькому ручейку за холмом.
— Давай, полагаюсь на тебя, — шепнула Эслинн рыжей собаке и потрепала её по холке. Псина поднялась на лапы и, осторожно принюхавшись, затрусила по следу оленихи. Молодой волшебнице оставалось лишь сидеть в засаде и ждать, когда лань выскочит на неё.
Ветер тихо качал тяжёлые от цветов ветки деревьев, и почти невесомые лепестки, подхватываемые воздушными вихрями, уносились к лазурной небесной глади. Эслинн поймала один листочек и сжала его в руке, чувствуя, как его мягкая и слегка влажная поверхность прикасается к коже. Лепесток на ощупь напоминал настоящий шёлк. Девочка перетрогала все ткани на рынке в Гарнизоне и могла отличить один материал от другого, даже не глядя.
Громкий лай вырвал Эслинн из раздумий, и волшебница, вскинув голову, заметила стремглав бежавшую через заросли лань. Рыжая собака преследовала её по пятам, лязгая зубами почти у самых её ног. Олениха бросилась в сторону, но псина не позволила ей сойти с тонкой тропинки, что вела прямо к засаде. В какой-то момент Эслинн не выдержала и спустила тетиву. Стрела попала лани в плечо — не слишком серьёзно, чтобы свалить сразу. Собака могла вцепиться в горло своей добычи в любой момент, но девочка громко окликнула питомицу, и та отступила. Молодая волшебница задумала кое-что, и для этого ей нужна была живая олениха, а не истерзанная в клочья острыми зубами.
— Тихо, подожди здесь, — приказала Эслинн, и рыжая собака послушно села на землю рядом. Только после этого девочка выглянула из-за кустов и, перекинув лук через спину, отправилась по следам раненой лани.
Животное пыталось спрятаться, но рана отбирала слишком много сил, и потому олениха не могла запутать следы или скачками убежать в самую чащу. Чтобы догнать свою добычу, Эслинн достаточно было идти размеренным шагом, осторожно переступая через многочисленные корни деревьев и растущие буквально посреди тропинки грибы.
"Нужно будет собрать их на обратном пути", — подумала девочка, окидывая их взглядом. Оргул научил волшебницу отличать съедобные грибы и ягоды от несъедобных. А несколько желудей, припасённые стариком ещё с осени, они зажарили на костре и съели. На вкус жёлуди оказались похожи на печёную картошку... или кукурузу? Впрочем, Эслинн показалось, что было что-то и от орехов. Странные они были, эти зажаренные жёлуди, но очень даже сытные. Девочка смогла съесть только три из них, а у Оргула был ещё целый мешок.
Цепочка следов вдруг оборвалась — лань перешла через ручей и вышла где-то на другой стороне. Но на мокрой земле отпечатки копыт были видны ещё лучше, и Эслинн довольно быстро отыскала их на берегу. Где-то впереди зашумели кусты, и волшебница, резко остановившись, опустилась на корточки. Олениха была буквально в нескольких шагах от юной охотницы. Сердце чародейки бешено заколотилось в груди, и девочка почувствовала невероятную жажду крови. Она словно вдруг превратилась в кровожадную собаку, готовую растерзать свою добычу в клочья. Нужно было лишь подобраться ближе... всего на несколько шагов... Но Эслинн осталась на месте и лишь закрыла глаза, чтобы успокоиться. Стрела всё ещё торчала из плеча лани, и этого было достаточно, чтобы волшебница могла произнести заклинание, которому её так долго обучал Оргул. Это была запретная магия, за которую старик и получил все эти ожоги от своих товарищей. Но он всё равно поведал об этом колдовстве своей ученице. И теперь Эслинн была такой же посвящённой, как и Оргул. Она была прислужницей Адской Гончей.
Внимательно сосредоточив взгляд на оленихе в кустах, волшебница подняла руку и стала медленно произносить слова заклинания. Древний язык, которому её обучил Оргул, до сих пор был девочке непонятен, но сами звуки и интонацию она повторяла с идеальной точностью. Когда половина заклятья уже была произнесена, Эслинн почувствовала, как по телу её пронеслась тёмная, обжигающая энергия. Это была сила Адской Гончей, древней ипостаси Красной Собаки. В тот же миг пронзённая стрелой лань вдруг дёрнулась, громко закричала и рухнула на землю. Ноги её задёргались в конвульсиях, но юная волшебница не прерывала заклинания. С каждой секундой сила, что текла по её рукам, становилась всё мощнее и мощнее, и вот, когда последнее слово было произнесено, олениха внезапно замерла и больше не двигалась. Глаза её вытекли от чудовищного жара, шерсть облезла и обуглилась, отчего в воздухе теперь стоял противный запах. Эслинн даже не обратила на это внимание. У неё получилось — она завершила заклятье, которому так долго обучал её Оргул. "Внутреннее испепеление" — так называл его старик. Энергия волшебника проникала в тело жертвы через его личный предмет и потом вызывала мучительную агонию, в процессе которой несчастное существо буквально сгорало заживо.
Эслинн не чувствовала отвращения, страха, жалости или горечи. Сердце её совершенно спокойно билось в груди, и лишь жажда крови всё никак не исчезала. С трудом взяв себя в руки, молодая волшебница приблизилась к мёртвой лани и расплылась в широкой улыбке. Это была её первая добыча! Первый враг, поверженный тёмным заклинанием Адской Гончей. Девочка хотела как можно скорее похвастаться своими достижениями перед Оргулом и бесстрашно протянула к мёртвой лани руку. Эслинн забыла, как учитель говорил ей, что после "Внутреннего испепеления" врага ни в коем случае нельзя трогать.
Едва пальцы девочки прикоснулись к горячей шкуре лани, по руке пронеслась чудовищная боль, и волшебница, вскрикнув, упала от неожиданности. В голове тут же возникли десятки, сотни голосов, буквально сводившие с ума — они кричали, выли и визжали в агонии, принесённой заклинанием, и никто не могло их остановить. Эслинн рухнула на спину и обхватила голову руками, но голоса не становились от этого тише. По щекам волшебницы текли горячие слёзы, и девочка, не выдержав, закричала. Она чувствовала всю ту боль, что испытывала лань, когда чародейка произнесла слова заклинания. Эти чудовищные муки и голоса разрывали разум Эслинн. Где-то далеко лаяла рыжая собака, но девочка почти не слышала её за воплями и криками. Облегчение наступило лишь тогда, когда сознание угасло, и волшебница провалилась в глубокую темноту, в которой не было места боли и этим голосам, что сводили её с ума.
Когда Эслинн снова пришла в себя, она уже была в пещере Оргула. Едва волшебница попыталась встать, его сухая костлявая рука, покрытая многочисленными ожогами, заставила девочку лечь обратно на спину. К губам прикоснулась чаша с каким-то противным на запах отваром, и Эслинн, зажмурившись, выпила его до последней капли. После этого учитель приложил ко лбу юной чародейки мокрое полотенце и отвернулся, снова занявшись своими делами. Рыжая собака спокойно спала рядом с хозяйкой и сквозь сон замахала хвостом, почувствовав пробуждение девочки.
— Почему... почему это произошло? — пробормотала Эслинн, стаскивая со лба мокрую тряпку. Волшебница уже чувствовала себя достаточно хорошо, так что всё равно села в постели, не обращая внимания на недовольное ворчание учителя.
— Ты прикоснулась к врагу, поверженному "Внутренним испепелением", — пожал плечами Оргул. Он сидел спиной к девочке и большим ножом сдирал с убитой оленихи шкуру. Когда Эслинн посмотрела на лань, к горлу её подступила тошнота, и волшебницу вырвало. Благо, волшебник вовремя подставил горшок и тяжело вздохнул, посмотрев на свою ученицу. — Я ведь предупреждал тебя, Эслинн. Этими заклинаниями нельзя пользоваться ради развлечения. Тебе необходимо знать их, чтобы уметь защититься в момент, когда тебе угрожает смертельная опасность. Скажи, как тебя могла убить раненая олениха, раз ты применила это заклинание на ней? — последние слова он сказал с такой иронией, что Эслинн, потупив взгляд, почувствовала себя ещё более паршиво.
— Это заклинание... оно ужасное! — воскликнула девочка, резко вскинув голову. Её огненные кудри сверкнули при свете жаровни. — Ты знал, что враг испытывает такую боль, и не сказал мне?!
— А чего ещё ты ожидала от заклинания, сжигающего противника изнутри? — усмехнулся Оргул. — Само словосочетание "Внутреннее испепеление" должно было натолкнуть тебя на мысль о том, что враг будет испытывать чудовищную боль.
— Но зачем?! — не унималась Эслинн. Рыжая собака проснулась и обеспокоенно посмотрела на хозяйку, не понимая, почему та кричит на Оргула. Старик же оставался совершенно невозмутимым и продолжал сдирать с мёртвой оленихи шкуру.
— Либо мы их, либо они нас, Эслинн, — прохрипел он. — Если тебя что-то не устраивает, ты прямо сейчас можешь выметаться из пещеры и возвращаться в Прилесье. Я взял к себе на обучение многообещающую послушницу Адской Гончей, а не сопливую девчонку. Где жизнь, там и смерть. Запомни это, Эслинн. Нельзя принимать только светлую сторону магии. Что-то создаёт, что-то разрушает. Так было, есть и будет всегда. Ты поняла?
От слов Оргула Эслинн почувствовала себя виноватой. Ей не следовало кричать на учителя. Он всегда был прав. Девочка коротко кивнула головой и уже храбрее посмотрела на олениху. Действительно, ей не стоило использовать столь тёмное заклинание на несчастном животном, которое ничего не могло ей противопоставить. Если бы жизнь Эслинн висела на волоске, тогда её действия были бы оправданны. Но ради развлечения превращать живое существо в кусок прожаренного изнутри мяса... К горлу снова подступила тошнота, и волшебница вцепилась в глиняный горшок.
