Вдруг из одного из домиков вышла молодая женщина с кувшином и подошла в колодцу. Поставив кувшин на землю, она бросила взгляд на возившегося у колоды для поения скота человека в запыленной полевой форме без знков различия и всплеснула руками:
— Субудар-сахиб! Это вы!
Мухи-уд-дин вгляделся в лицо крестьянки и тоже узнал ее:
— Да, Душьянта, это я. Как вы, отсроились? Как малютка?
— Уже ходит и учится говорить. Мы назвали мальчика Топчулана, Пушка.
— Хорошо. Вот подрастет еще немного, назначу ему стипендию, пусть едет в Лахор учиться на инженера, а когда выучится, отольет мне пушку лучше той, что тогда пришлось утопить.
Душьянта скрылась в доме с кувшином и вскоре появилась, таща за руку двухлетнего карапуза. По мальчику было видно, что голодать ему не приходится.
— Вот, сморит Топчу, это дядя субудар. Он самый главный в нашей провинции.
— Уже нет. Я теперь буду субудар в Гуджарате.
Когда крестьянка увела мальчика, Кришнараджа спросил у своего спутника:
— А что это за история с пушкой?
— Понимаешь, в позапрошлом году было сильное наводнение. Они здесь вообще-то регулярно случаются. Естественно, все корабли, которые мы смогли собрать, занимались спасением людей из затопленных деревень.
И вот я на "Черепахе" тоже. "Черепаха" штука мелкосидящая, по затопленным полям прекрасно проходит. Ну и набилось на борт спасенных столько, что уже в огнеметные бойницы волна почти захлестывает. А тут проплываем мимо купы полузатопленных деревьях, и на них сидит семья вот этой женщины. Она тогда беременная была вот этим мальчиком, ну и муж ее, какие-то старшие родичи, в общем человек семь.
Ну не выдержит кораблик еще полтонны груза. А оставить и вернуться за ними потом нельзя, течение вот-вот эти деревья вырвет. Тогда я приказал выбросить за борт пушку. Облегчили кораблик, спасли и этих людей тоже, вывезли их к Хайдарабаду, там большой лагерь для спасенных был.
Мне потом Рихард-сахиб втык сделал. Мол, спасательная операция спасательной операцией, а разбазаривать корабельное имущество нечего. Надо было сразу догадаться и в порту обе пушки оставить. Заставил из своего жалования новую пушку оплачивать. Правда, награда за спасенных мне тоже полагалась, и одно другое почти перекрыло.
* * *
Вернувшись в Майсур Кришнараджа Водейяр рассказал об этой истории Пурнайе. И добавил:
— Я тоже хочу править как Мухи-уд-дин. Чтобы можно было приехать в любую деревню без охраны и меня узнавали и благодарили.
— Ты очень прав, малыш, — ответил регент. — Но это непростая задача. Вот смотри, например, — и он расстелил на столе карту окрестностей Майсура, — вот здесь можно построить плотину. Образуется вот такое водохранилища, и люди пашущие землю здесь, здесь и здесь перестанут страдать от жажды. Но вот эту, эту и эту деревни затопит. Их придется переселить. Как ты думаешь, благое это дело или нет?
Кришнараджа прикинул площадь затопления и площадь орошения, и сказал:
— Благое. А у плотины можно поставить завод, чтобы вода колеса крутила. И тогда часть тех, кто покинет свои дома, сможет устроиться на него, и из крестьян стать ремесленниками, подняться в статусе.
— Э, у нас тут не Лахор, — возразил Пурная, — где рабочий с механического завода ходит по городу гордый, как воитель. Не все крестьяне согласятся что переход в ремесленники это повышение статуса. Владеть землей считается престижным.
— А всех и не надо. Кто хочет пусть идет на завод, а на освобдившиеся поля посадим тех, кто хочет остаться землепашцем.
— Считать надо...
Молодой раджа достал свою записную книжку:
— А у меня все уже посчитано.
— Откуда? — удивился регент.
— Ну знаешь, этот проект ты не из головы выдумал. Его тебе подкинула имперская разведка. Через честных торговцев, которые хотят на этом нажиться, естественно. Поэтому у Мухи-уд-Дина в Татте он тоже был и мы с ним потратили несколько вечеров, разбирая преимущества и недостатки разных вариантов.
50000 тонн железа
Дели, 30 июня 1807
Корнуоллис примчался в Дели со всей возможной скоростью. Как он ухитрился за три дня добраться от Калькутты до Бенареса, это совершенно непонятно. Но от Бенареса до Дели уже вполне функционировала железная дорога, и курьерский поезд доходил за сутки.
Откуда генерал-губернатор успел так быстро после заключения Тильзитского мира узнать о присоединении России к континентальной блокаде? Вроде ж в европейских газетах, которые с момента пуска телеграфной линии Европа-Лахор, передаются в Дели и Калькутту по телеграфу, этого условия не публиковали. Или оно просчитывается?
Никаких специальных инструкций к нему не поступало, это наша служба контроля за телеграфом могла гарантировать. Только обычные новости. Но новости из Тильзита пришли в тот же день. До Тильзита русские уже телеграф дотянули.
Кстати, телеграфная связь с Англией, по линии, идущей через Афганистан, Хорезм, Россию и Швецию вполне продолжала работать. Ей совершенно не мешало то, что Швеция находится в состоянии войны с Наполеоном, а Россия уже нет. Будем надеяться что в секретных протоколах Тильзитского мира в этой реальности нет ничего про прерывание связи Англии с Индией. А то ведь Империя Моголов ни с Россией ни с Францией не ссорилась, а если наши телеграфные линии начнут резать — поссорится.
В общем, почему заключение мира Франции с Россией так взволновало генерал-губернатора Британской Ост-Индской Компании, и причем здесь Империя — понятно. Поставки железа и пеньки, необходимые Королевскому Флоту, прекратились. И нужно срочно изыскивать замену. А у кого в этой реальности есть в достатке доменные печи и мартены (вернее, здесь они называются лебоны)? Только у нас. Я уже начал прикидывать, какие железнодорожные проекты можно свернуть и строительство каких мостов притормозить, чтобы выделить необходимые количества железа на экспорт.
Все же, несмотря на то, что за прошедшее десятилетие мы построили очень неплохую по местным меркам металлургию, железа нам постоянно не хватало.
Но тут Корнуоллис озвучил цифры. Оказалось, Англия закупала в России всего три миллиона пудов железа в год. Меньше 50 тысяч тонн. Да столько у нас на складах готовой продукции лежит. Поднять выплавку на такое количество, для нас это всего два процента, мы можем особо не напрягаясь, только платите.
— Первое, — стала ставить условия Ясмина. — Доставка железа в Великобританию на наших кораблях. Первый корабль, семь с половиной тысяч тонн груза, выйдет в море через сутки, максимум двое, после того, как мы получим официальное сообщение о том, что английский парламент внес поправки в Навигационный Акт, включив Империю в число тех стран, которые могут ввозить в Англию свои товары на своих кораблях.
Насколько я понимаю, это и в ваших интересах. Флот Компании состоит из полутора сотен небольших тихоходных судов, грузоподъемностью не более 500 тонн. Они полностью загружены перевозкой селитры, тканей и прочих традиционных товаров вашей Компании. Увеличить грузопоток на 50 тысяч тонн в год вы не в силах. Для нас 50 тысяч тонн это 7 рейсов любого из наших новых пятимачтовых барков. Учитывая их скорость, они обернутся минимум четыре раза в год. Нам придется выделить на эту линию только два корабля. Столько у нас есть.
Более того, мы можем пойти на задержки по бразильским контрактам и поставить сейчас на линию четыре корабля. Чтобы в текущем году доставить вам 50 тысяч тонн, хотя полгода уже прошло.
Теперь пенька. Нет, увы, у нас нет 3 миллионов пудов пеньки. Наша конопля, как вы знаете, больше подходит для того, чтобы ее курить, чем для изготовления канатов, да и таких холодных рек как в России, для её вымачивания у нас нет. Но могу предложить вам джут. Мы сами используем сейчас в нашем флоте преимущественно его, плюс еще хлопковую ткань тройного плетения для парусов.
* * *
Лондон, 1 июля 1807 года
— Это что, передавалось открытым текстом? — спросил герцог Портлэнд, премьер-министр, у Джорджа Кэннига, секретаря иностранных дел, протягивая ему лист с эмблемой Императорского Могольского Трансконтинентального телеграфа.
— Видимо, да. Не знаю, как в ОИК, но когда наши послы в Петербурге или Стокгольме шлют шифротелеграммы, на таких листах приходят бессмысленные группы букв и цифр. А наши шифровальщики пишут уже на бланках Форин Оффис.
— Значит это читали в Петербурге?
— Наверняка. И в Стокгольме тоже. А что это?
— Это коммерческое предложение, которые Императорские Мастерские Дели делают Казначейству Великобритании. Поставки железа, стали и джута в количествах, сравнимых с прошлогодним российским экспортом, но сильно дешевле. Потом смотрите, что они нам предлагают: тут десяток разных сортов стали, я уже отправил копию с курьером в Вулвич Конгреву, этот молодой человек разберется, что нам нужно и зачем. Кроме того — откованные клинки для кавалеристких сабель и палашей принятого у нас образца, ружейные стволы, лопаты и кирки, всякое мелкое чугунное литье и кованные детали для флота, гвозди разных размеров. И всё это на вес, по цене от полутора до двух цен стальных слитков. Причем с доставкой "В любую защищенную бухту Британских островов с глубинами не менее 30 футов. Перегрузка на баржи входит в стоимость"
— По-моему, совершенно замечательно.
— Мне так не кажется. Я посовещался с Хавкесбери, и он полагает, что мы фактически убъем английскую промышленность, если закроем потребности армии и флота импортом. Но вариантов у нас нет. Надо соглашаться.
* * *
Ливерпуль, 20 августа 1807
Несколько пожилых людей в одежде, выдающей зажиточность, стояли на берегу эстуария реки Мерси и наблюдали за тем, как из моря в устье реки заходит огромный пятимачтовый корабль. Вот он лег в дрейф и стал спускать два огромных паровых катера, пары в которых были разведены заранее.
Катера приняли буксиры, один с носа, второй с кормы и принялись сноровисто разворачивать гиганта вдоль течения реки.
Рядом с пожилыми людьми стоял молодой человек в форме капитана Королевского флота, а рядом с ним юноша, почти мальчик, в форме мичмана.
— Капитан Кохрейн, — спросил мальчик. — А как они ухитрились построить такой большой корабль, что он не переламывается на волне?
— Не знаю, Фредерик, — ответил тот. — Говорят что они строят корабли из железа. Но так вот с виду по нему и не скажешь. Покрашен белой краской, как обычный деревянный.
— Молодой человек, — вдруг обратился к нему один из пожилых джентльменов. — Если вы рассеете наше невежество по части некоторых аспектов морского дела, мы постараемся помочь вашему юному другу в с вопросами, связанными с железным строительством. Позвольте представиться, Джон Уилкинсон, промышленник.
— Томас Кохрейн, капитан Королевского Флота. А этот юноша — мичман Фредерик Мариэтт, можно сказать мой подопечный.
Фредерик тем временем забыл про огромный корабль и буквально ел глазами своего собеседника. Вернее его шляпу-котелок. Уилкинсон заметил это и улыбнулся.
— Что, юноша, впервые видишь железную шляпу? Она действительно из железа, можешь потрогать, — с этими словами он снял с шляпу с головы и протянул юному мичману. — Как видишь, из железа можно делать шляпы. И корабли тоже можно. Я уже пробовал. Правда, не такие большие как мистер Серж ибн-Базиль строит в Карачи, но всё же. И мосты можно. И даже можно добиться того, чтобы оно весило меньше, чем деревянная конструкция такой же прочности.
Но мне бы хотелось посмотреть на это чудо техники поближе.
Тем временем барк встал на якорь прямо напротив компании джентльменов. Один из катеров отделился от него и запыхтел по направлению к баржам, стоящим у берега прямо у ног собеседников. Когда катер подошёл к берегу, Уилкинсон попросил Фредерика отнести командиру катера свою визитную карточку для передачи капитану барка.
Прочитав фамилию на карточке, командир вскочил на кницу и, взяв в руки по довольно большому флажку, начал ими размахивать. Вахтенный на шканцах барка тоже вытащил флажки и стал что-то отвечать, пользуясь той же сигнальной системой. Потом молодой человек в чалме, вальяжно прогуливавшийся по шканцам что-то ему сказал, и тот замахал флажками еще интенсивнее.
Фредерик выскочил из катера и бегом подбежал к Уилкинсону:
— Сэр, капитан Муиз-уд-дин Султан приглашает вас и ваших спутников на посетить его корабль в любое удобное для вас время. Хоть на этом катере.
Потом посмотрел на Кохрейна умоляющим взглядом.
— Муиз-уд-дин говоришь? — переспросил тот. — Сэр, вы позволите нам с Фредериком войти в число ваших спутников.
— Да пожалуйста, — сказал Уилкинсон, которому юный мичман был чем-то симпатичен. — А вы где-то уже слышали имя этого капитана?
— О, да — ответил Кохрейн. — Во-первых, это майсурский принц, один из сыновей Типу Султана. Во-вторых, во время войны за Гуджарат шесть лет назад, он командовал отрядом броненосных паровых канонерок. В-третьих, полтора года назад на Сандвичевых Островах он возглавил флот короля Каумауалии в войне с королем Камехамеха. Камехамеху поддерживали британские купцы. У него были корабли европейской постройки, пушки и ружья в больших количествах.
У Каумауалии не было ничего кроме туземных пирог и некоторого количества ружей. Когда железные изделия Лахорского механического завода пускают ко дну арабские доу, это неудивительно. Гуджаратскую войну выиграли не майсурские принцы, её выиграли Рихард Беринг и ибн-Базиль.
Но разгромить флот из десятка шлюпов и шхун европейского образца с помощью флота из туземных пирог, это уже собственное достижение вон того молодого человека на шканцах барка.
Паровой катер быстро доставил джентлеменов к высокому борту огромного корабля.
Около борта уже стояли несколько речных барж, на которые перегружались огромные связки железных полос. Где-то под палубой пыхтела паровая машина, вращая барабан лебедки. Короткая команда и прикрепленный к ноку грота-рея трос после опускания связки железа на баржу, завис над катером. Уилкинсон и Боултон не без некоторого страха влезли в сетку, прикрепленную к крюку и их плавно подняли на палубу. Фредерик Мариэтт и Кохрейн давно уже были там, забравшись по штормтрапу.
В капитанском салоне куда любезно пригласил гостей Муиз-уд-Дин уже шипела лахорская кофеварка, вокруг которой суетился вестовой.
— Как я погляжу, у вас совсем нет пушек, — сказал Кохрейн.
— Ну вы же понимаете, что каждая пушка это пара тонн железа, которое нельзя разгрузить в порту назначения. Да, конечно, у меня водоизмещение почти десять тысяч тонн, но это же не повод разбазаривать его на всякую ерунду.
— В Европе идет большая война и вы спокойно везете груз в одну из воюющих стран на безоружном корабле?
— Ну, во-первых, меня ещё догнать надо. Вы удивитесь, узнав какую скорость развивает этот, с виду неуклюжий корабль. При таком ветре как сейчас, подняв лиселя, я спокойно буду иметь двадцать узлов на лаге.
— Двадцать?!!! — изумился Кохрейн. — Но как?
— Во-первых, обводы. Вроде оно и на кирпич похоже. В Сурате шутят, что в Карачи корабли строят милями, а перед спуском на воду режут на кабельтовы. Но отношение длины к ширине 1 к 9. У вас лучшие фрегаты в лучшем случае 1 к 4. Чтобы волна не сломала корпус с соотношением 1 к 9, набор должен быть из стали. А ни одна другая характеристика не влияет на скорость так как отношение длины к ширине. С 1800 года у нас строят корветы с железным набором и деревянной обшивкой, с соотношением 1:6. Они безумно красивы — корпус похож на индурский клинок, огромные мачты и реи, высота грот-мачты чуть ли не с длину корпуса. Но 17 узлов — предел.
