Наконец, пулемет смолк, видимо, у гада патроны кончились. Используя это затишье, мы побежали, удаляясь в глубь леса.
Когда ноги уже почти не слушались от усталости мы выбежали на поляну и повалились на траву. В голубом небе низко пролетели несколько немецких самолетов. Где-то вдалеке слышалась артиллерийская канонада. Язык пересох и наждачной бумагой царапал нёбо. Ужасно хотелось пить.
"Ушли все-таки! Невероятно, но ушли! А я думал, что в плен попаду, хотя нельзя в плен, надо было бы застрелиться",— думал я.
Я похлопал по кобуре. Пистолет был на месте. В спину что-то давило. Я приподнялся и вытащил из-под себя полевую сумку. Рядом приподнялся боец. Он стащил с головы каску и обернулся. На меня смотрела Нина Светлова. Коллега по работе из какой-то прошлой жизни.
-Ну, привет, что ли!— выдавил я через пересохшее горло.
-Привет!— Нина улыбнулась.
-Чего улыбаешься?
-Плакать что ли?
-Понимаешь, что происходит?
-Нет! А что происходит?
-Господи!— я вздохнул.
-Ну, что?— Нина приподнялась, и я увидел у нее на ремне фляжку.
-Это вода у тебя?
-Да! Хочешь пить?
-Очень!
Фляжка оказалось полной и мы напились. Хорошо! Я улыбнулся.
-Другое дело!
-Так что происходит?— спросила Нина еще раз.
-А ты молодец, не растерялась!
Расстегнув полевую сумку, я достал коробку с папиросами "Казбек".
-И все же?
Я встал, Нина тоже встала, подхватив винтовку, на которой оказался прикрепленный оптический прицел.
-О! Снайпер!
— Кто? Я? Видимо да.— Нина изучала свою винтовку, как будто видела ее впервые.
-Пошли! Пока лес прочесывать не стали!— сказал я и двинулся в сторону канонады.
На ходу я изучал карту, которую обнаружил в сумке. Карта оказалась небольшая, обозначавшая район два на два километра. Названия нескольких деревень мне ничего не говорили. Зато вверху было написано " На Смоленск". Уже что-то.
Я посмотрел на часы, время близилось к четырем пополудни. Солнце мелькало сквозь деревья у нас за спиной. Значит, мы шли на Запад. Канонада смолкла. Нина молча шла позади меня. Я ожидал, что лес будет полон отступающими нашими солдатами, по крайней мере, я читал о подобных ситуациях в книгах о войне, да и фильмов сколько пересмотрел. Но, мы шли уже два часа, и нам никто не встретился.
Лес впереди стал редеть, и мы вышли на опушку леса. Дальше было поле и небольшая деревушка. В бинокль я увидел, что в деревне находились несколько немецких грузовиков и два бронетранспортера. До нас долетел запах вареной курицы. У меня в животе немедленно заурчало.
Мы залегли в кустах.
-У тебя поесть ничего нет?— спросил я Нину.
-Не знаю?— пожала она плечами.— Сейчас посмотрю.
Она опустила винтовку и стала развязывать вещмешок. Я откинулся на траву и стал смотреть в вечернее небо.
-Хлеб есть, банка каких-то консервов, немного сала и сахар.
-Отлично!— я улыбнулся.— Как хорошо, что тебя сюда занесло!
-Может перестанешь играть в молчанку и объяснишь, наконец, что происходит?
-А надо?
Нина удивленно подняла брови.
-Да сними ты каску!— буркнул я и стал ломать половинку черного хлеба.
Ножа у нас обоих не оказалось. Мы по очереди откусывали от куска соленого сала и заедали хлебом. В деревне раздался собачий лай, за ним прогремела автоматная очередь. Лай стих.
-Мы на войне, неужели не понятно?— сказал я, вытирая жирные пальцы о траву.
-Понятно, что не в Сочи!— Нина легла на бок, облокотившись на руку.
-Сорок первый год, наверно, или сорок второй.
-Почему ты так решил?
-Погоны только в сорок третьем ввели, да и на карте про Смоленск написано, наверно сорок первый все-таки.
-А как мы сюда попали? Можно спросить?
-Спроси!
-Спросила!
-Как, как! Попали вот!— я лег на спину и стал смотреть на первые звезды.— Совсем стемнеет обойдем деревню и пойдем дальше к фронту.
-А дальше?
-Будем пробиваться к нашим.
-А дальше?
-Дойдем до Берлина, если повезет.
-А дальше?
-Будем жить! Отстраивать страну!
-И все?
-Все!
-Обратно не вернемся?— Нина приподнялась. Ее лицо едва различалось в темноте.
-А куда мы должны вернуться? Ты из какого года сюда попала?
-Две тысячи шестого.
-А я из две тысячи восьмого!
-Ого!
-Вот тебе и ого! А в две тысячи восьмом ты спокойно там сидишь, своим офисом рулишь! Так что расслабься! Это поезд в один конец!
Спустилась ночь. Хорошо, что не было Луны. Из деревни доносился смех и немецкая речь. Послышалась бравурная музыка. По кромке леса мы обошли поле.
-Не входило в мои планы идти до Берлина,— задумчиво произнесла Нина.
Я только хмыкнул, осторожно пробираясь в темноте. Мне постоянно казалось, что прямо сейчас могу напороться лицом на сучок.
-Не входило, а придется!
-Да ну!— капризничала Нина.
Сквозь стволы деревьев показался неяркий свет, и я остановился. Нина налетела на меня и ойкнула.
-Смотри!— прошептал я.
-Что?
-Вон свет!
-Ага! Что это?
-Я тебе ясновидящий что ли? Пойдем, посмотрим!
Мы осторожно пошли в сторону света. Послышался тихий шорох. Свет струился из земли тонкими струями, как дым сигареты и менял цвет. Он был то белый, то синий, то переливался всеми цветами радуги и закручивался в спирали. Эти спирали на высоте метра в три рассыпались золотистыми пузырьками, которые стремились ввысь, уменьшались там и лопались.
-Красиво!— прошептала Нина.
-Ага! Нарвались, сейчас что-то будет!
Откликаясь на мои слова, пространство вокруг нас стало закручиваться в спираль, деревья бешено закрутились дикой каруселью. Я зажмурил глаза, а когда открыл их, то оказалось, что я стою перед окном, и смотрю во двор с высоты, может второго, а может третьего этажа.
Я оглядел себя. На мне черная форма. На плечи накинут кожаный плащ. Я чертыхнулся.
Дверь открылась, и в кабинет вошел молодой белобрысый человек в форме СС.
-Вы меня звали, господин штандартенфюрер?
Со двора послышались команды. Перед высокой кирпичной стеной были врыты три столба. Метрах в десяти перед ними офицер строил отделение солдат с винтовками. К столбам провели трех женщин. Лица их были измучены и кого-то мне напоминали. Женщин подвели к столбам, и солдаты стали их привязывать. Той, что слева надели на голову черный мешок, надели средней, и тут в третьей я узнал Анжелу.
-Что это? — кивнул я на окно.
Шарфюрер Мольтке подошел и, пожав плечом, выдал:
-Эти! Они из группы Сопротивления! По приговору военно-полевого суда будут расстреляны!
-Отмените расстрел! Доставьте их ко мне!
-Но...
-Выполняйте, Мольтке!
Он повернулся, щелкнув каблуками, и скрылся за дверью.
Офицер что-то читал с листа бумаги, потом прошел на правый фланг строя солдат и поднял руку. Я напрягся. Но тут появился Мольтке. Он что-то сказал офицеру, тот стал пререкаться и трясти бумагой. Было не слышно, что говорил Мольтке, но офицер покраснел и отдал приказание. Девчонок стали развязывать.
Я прошел к столу, на ходу скидывая плащ. На стене висел портрет Гимлера. Мне показалось странным, почему не Гитлера. На чистом, покрытом темно-синей тканью столе стоял черный телефонный аппарат и белел перекидной календарь. На листке календаря стояла дата— 20 июля 1944 года.
Рассыпался слабый раскат грома. Послышались шаги, дверь распахнулась, и вошел Мольтке.
-Ваше приказание выполнено!
Я кивнул. Мольтке открыл дверь. В кабинет, низко опустив головы, вошли Анжела, Люба и Лиза. Они были в изорванных простеньких платьях и босиком. На ногах и руках цвели синяки. Волосы спутаны.
"Мда. Ну и приключение им досталось",— подумал я с жалостью.
За девчонками ввалился капитан, руководящий расстрелом.
-Гауптман Штюбе!— представился капитан.— Я протестую! Я выполняю приказ гестапо!
-Приказ гестапо?— я поднял брови.
-Вы разве не в курсе?— удивился капитан.— Американцы приближаются! Поступил приказ о ликвидации арестованных! Военно-полевой суд рассмотрел все дела общим списком!
-Молодцы!— покивал я головой.— Даже суд успели собрать!
-Я не понимаю!— возмутился капитан.
-Вы не понимаете, потому что Вы болван Штюбе!— рявкнул я.— С какой стати мы стали расстреливать партизан! Вы разве не знаете, что их надо вешать?
-Мы не успеваем!— Штюбе стремительно краснел.
-Почему к расстрелам привлечено армейское подразделение?
-А это вы уточните у штандартенфюрера Лямке?— капитан язвительно усмехнулся.
-Держите себя в руках гауптман! Мне надо еще кое-что уточнить у арестованных, то есть осужденных! Вы выполняйте свою работу!
Капитан скрипнул зубами, отдал честь и вышел. За время нашей беседы я наблюдал, как девчонки постепенно одна за другой поднимали голову и смотрели на меня округлившимися глазами.
-Мольтке?
-Я!
-Мне нужны дела этой троицы!
-Так точно, господин штандартенфюрер! Немедленно распоряжусь...ээээ.
-Что еще?
-Дела сейчас сжигают!
-Так поспешите! Поспешите!
-Есть!— шарфюрер щелкнул каблуками и собрался уходить. У двери он обернулся:
-Ну, что еще? — спросил я недовольно.
-Охрана!
-Разберусь!
Мольтке кивнул и закрыл за собой дверь. Как только дверь за ним закрылась, Лиза подошла ко мне решительным шагом и, размахнувшись, влепила пощечину, да так, что у меня слезу вышибло из левого глаза. Анжела вздрогнула. Лиза развернулась и отошла к девчонкам.
-А если я Штирлиц?— спросил я, потирая горячую щеку и ощущая просветление в мозгах.
-Все равно сволочь!— с вызовом бросила Лиза.
-Спокойно!— я поднял вверх руки.— Я тут появился несколько минут назад!
-Ну, да! — хмыкнула Лиза.— Ктож тебе поверит?
Я пожал плечами и, подойдя к девчонкам, обнял Любу и Анжелу. Лиза отстранилась. Анжела тихонько всхлипнула. Я вздохнул. Послышались шаги, и я вернулся за стол. Вошли Мольтке и Нина. Нина держала в руках три папки с делами и смотрела на меня во все глаза. Она была в форме шарфюрера. Только без оружия.
Мольтке, подозрительно глядя на мою щеку, щелкнул каблуками и вышел. За окном приблизились раскаты грома, а может это была артиллерийская канонада. Раздался ружейный залп. От неожиданности все вздрогнули.
-Ты!— выпалила обалдевшая Нина и посмотрела на девчонок.
-Вы!— еще больше обалдев произнесла она, узнав, кто стоит перед ней.
-О!— я тоже удивился.— А вот и радистка Кэт!
-Мольтке!— крикнул я. Тот тут же появился в дверях.
-Доложите обстановку!
Он покосился на девчонок.
-И так!
Мольтке откашлялся.
-Американцы в тридцати километрах от города. Подходы к городу, здания ратуши, тюрьмы и гестапо заминированы. Корпуса института проекта "А" взорваны, оборудование и образцы уничтожены. Персонал гестапо эвакуирован на машинах. Нашу группу, как и было предписано планом, на аэродроме ждет самолет. Штабная машина и бронетранспортер ждут нас у входа. Все готово к отъезду!
-Эти люди!— я кивнул на девчонок.— Поедут с нами!
Шарфюрер поднял бровь и кивнул.
-Все! Уходим!— я надел фуражку и подхватил плащ.
В сопровождении двух автоматчиков в форме десантников мы прошли по заваленной бумагами лестнице, и вышли на улицу.
Перед подъездом горел большой костер из бумаг. На большой скорости промчались три мотоциклиста, а за ними несколько грузовиков, пробежали пехотинцы с панцерфаустами на плечах. Да, то, что я принял за гром и, правда, оказалось артиллерийской канонадой.
У бронетранспортера, в который прыгнул Мольтке, оказалось два пулемета спереди и сзади, за которыми стояли также десантники. Автоматчики, которые нас сопровождали, вместе с Ниной и девчонками забрались в кунг штабной машины, а я сел в Опель и наша группа вклинилась в поток отступающей немецкой техники.
По пути на аэродром я смотрел в окно на полуразрушенные, горящие дома, попался горевший бензовоз, перевернутый взрывом автобус, побитые осколками вывески магазинчиков и кафе на французском языке. Гражданские, катя перед собой или за собой тележки с наваленным на них нехитрым скарбом, двигались на Запад, впрочем, и мы туда же. Город кончился, на окраине мелькнул щит с его названием, но я не успел его рассмотреть. Мы въезжали на аэродром.
Наша колонна подъехала к, уже запустившему свои двигатели, грузовому Юнкерсу. Посадкой руководил Мольтке. Десантники таскали в самолет какие-то зеленые ящики. Ко мне, подбежал командир экипажа, отдал честь и крикнул, перекрывая шум винтов:
-Надо срочно взлетать! Подразделения ПВО снялись двадцать минут назад!
-Я кивнул!
Мольтке, Нина и девчонки забрались в самолет. Машины развернулись и поехали прочь. Наступали сумерки.
Пилот закрыл за мной люк, и самолет стал выруливать на взлетную полосу.
"Странно, что союзники не разбомбили аэродром",— подумал я.— "Может, для себя берегут?"
-Через три часа будем в Португалии!— крикнул мне в ухо Мольтке.— Придется делать крюк!
Меня охватила апатия. Мольтке сидел напротив и хмуро поглядывал, то на меня, то на девчонок. Помня слова демона, я пытался представить, что мне тут делать в 1944 году. В голове гулял ветер. Зачем мы летим в Португалию, я не знал. А спрашивать у Мольтке пока не хотел, он посчитал бы меня ненормальным.
-Мольтке!
Шарфюрер привстал.
-Накормите людей! Да и нам поесть не мешало бы!
Он кивнул и пошел в хвост самолета.
-Как вы попали в гестапо?— спросил я Любу. Она клевала носом, собираясь заснуть.
-Как?— Люба пожала плечом.— Спрыгнули с поезда, потом раз — и я сижу за столом, на котором стоит радиостанция. Через пару секунд влетают немцы. Заломили руки и поволокли. Там же были и Лиза с Анжелой.
-Били?
-И не только! Издевались по всякому! Лучше б расстреляли, глядишь, оказались в более приемлемом для жизни мире!
-Хочешь сказать, что не надо было вас спасать?
-Не знаю,— Люба безразлично покачала головой.
-Долго вы были в застенках?
-Кажется недели три.
Мольтке раздал всем по ломтю хлеба и приличному куску колбасы, протянул мне флягу в которой оказалось вино.
-Мольтке!— произнес я с набитым ртом.— Чем вы не довольны?
-Осмелюсь спросить господин штурмбанфюрер, зачем нам эти партизанки?
-Вам то что? Значит нужны, для каких-то определенных целей!
-У нас задание особой секретности!
-Дитрих Вам дал какие-то указания на счет меня?
-Нет!— шарфюрер энергично покачал головой.
-Значит вопросов недолжно быть!
Мольтке неуверенно кивнул. "Интересно,— подумал я.— На каком языке мы тут все говорим? Неужели на русском?"
-Мы на каком языке говорим?— спросил я Любу.
-На французском!— удивилась она.
-Надо же!— теперь уж удивился я.
Взгляд уперся в люк.
-Слушай!— захотел я поделится пришедшей в голову мыслью.
-Что?
-А может вам выброситься из самолета?
-Зачем?— поразилась Люба.
Я встал и прошелся перед девчонками.
-Да! Послушайте! Что вам делать в этом времени?
Я посмотрел на Мольтке и понял, что он не понимает, о чем я говорю. Видимо с ним мы разговаривали по-немецки. Я продолжил:
