Теперь они смогут покинуть земли Азатенаев.
Он скакал быстро, торопясь нагнать сестру, однако обнаружил, что страхи его необоснованны. Того лучше, нашел ее в доброй компании.
— Я не всегда жестока.
Раскан резко повернулся, услышав ее слова. Седло выскользнуло из рук, он попятился. — Нет, — простонал он. — Уходи.
Но Олар Этиль подошла ближе. — Твой огонь нездоров. Позволь мне его притушить. Позволь исцелить тебя.
— Прошу, — взмолился он.
Однако его отказ был воспринят как приглашение. Она протянула руки и сжала голову падающего на колени Раскана. — Яды желаний — самые опасные. Я могу тебя исцелить, прекратить муки. — Она чуть помолчала. — Мне это доставит удовольствие. Такое, какого ты вообразить не можешь. Ты мужчина и не можешь знать, что такое быть ублаженным — не в течение нескольких одышливых вздохов, единственно вам позволенных. Нет, это долгий прилив наслаждения женщин и... ах, страж ворот Раскан, этого я ищу и это могу предложить тебе.
Сжимавшие его голову ладони казались холодными и мягкими, пухлыми и податливыми; они словно припаялись к коже, влились в кости, пальцы прошли сквозь виски. Жар мыслей исчез при первом касании.
— Открой глаза, — велела она.
Он выполнил приказ и увидел лишь ее голый живот. Он заполнял все поле зрения.
— Отсюда ты вышел, Раскан.
Он смотрел на рубцы, он хотел отвернуться, но она держала крепко. Он потянулся, чтобы оторвать руки, но обнаружил лишь запястья — остальное вошло в него, приросло к костям. Охваченный ужасом, он проследил пальцами гладкий переход от ее запястий к своей коже.
Она подтащила его ближе к животу. — Поклонение — странная штука. Оно ищет... сытости. Без этого не будет откровения. Когда ты стараешься, я наполняюсь. Когда ты сладостно сдаешься в плен, я радуюсь твоему дару. Другие божества тебе не нужны. Теперь лишь я твоя богиня, Раскан, и я приглашаю тебя внутрь.
Ему хотелось кричать, но звуки не вылетали из горла.
Она прижала его лицо к животу и он ощутил, как все шире раскрывается шрам. Кровь оросила щеки, потекла меж губ. Подавившись, он попытался вздохнуть. Но легкие заполнила жидкость. Он ощутил, как она заталкивает голову в живот, края разреза сомкнулись на шее. Тело его содрогалось, но власть женщины была абсолютной, даже когда рана начала закрываться, перерезая шею.
Он прекратил бороться. Он мешком повис в ее хватке. Кровь струилась по груди.
Через миг, издав едва слышный всхлип, тело отвалилось. Но сам он остался поглощенным плотью, слепым. В эти последние мгновения осознанности он ощутил пресыщение и познал его полностью. Благословение богини — радость заполнила его естество.
Олар Этиль утерла кровавые руки о растянутый живот, перешагнула обезглавленное, сжавшееся у ног тело.
Подошла к ближайшему дереву и вскарабкалась на сучья. Странные черные лишайники собирались около нее, разрастаясь в ответ на заклинания силы из полных, кроваво-алых губ. Тщательно скрыв себя, она поджидала возвращения спутников мертвеца. Хотела снова увидеть беременную женщину и сладкую рану на ее щеке.
Не всегда жестока, верно. Лишь почти всегда.
— Скучно было скакать целую ночь, — рассказывал Виль, когда они ехали разыскивать сержанта Раскана. — И трудно искать воду. Без вашего источника мы были бы в беде.
— Чем скорее уберемся из здешних земель, тем лучше, — сказал Галак, оглядывая каменные дома. — И пусть мы мчались сюда, только чтобы поскакать обратно. Мне плевать.
— Наставник? — спросил Ринт.
— Был тихим всю дорогу, — пояснил Галак. — Кажется, был рад увидеть монахов.
Что-то в тоне старого друга заставило Ринта посмотреть на него внимательнее.
Но тут Виль хмыкнул и сказал: — Галак решил, что не доверяет старику. У меня тоже нет причин.
— Что-то в его глазах, — пожал плечами Галак. — Что-то не то.
Они оказались у подножия холмика.
— Вижу его коня, — сказала Ферен. — Снова заснул?
Ринт потряс головой. Ведьма ранила беднягу, и полная медовухи ночь его не исцелила. Лишь предложила покой забвения. Но, разумеется, ничто не вечно. Дух снова выныривает на поверхность, вдыхая боль жизни.
Четверо въехали на холм, пересекли вершину.
Он увидел Раскана лежащим, скорчившимся — и что-то было не так. В воздухе пахло свежей кровью. Натянув удила, Ринт начал слезать с коня и застыл.
Погран-мечи молчали — да и лошади замерли на месте, мотая головами и фыркая.
Ферен спрыгнула и подошла к обезглавленному телу. Ринт видел, как она осматривает Раскана и почву вокруг трупа. Почти сразу же она подняла голову, глядя на одно дерево. Меч свистнул, вырвавшись из ножен.
Рот Ринта внезапно стал сухим как пыль. Прищурившись, он пытался понять, на что смотрит Ферен, но в путанице лишайников, среди густых ветвей было ничего не разобрать. Он вылез из седла и, держа руку на кинжале, подошел к сестре.
— Ферен?
— Она там, — шепнула Ферен.
— Кто? Я ничего...
— Она там!
Ринт оглянулся на тело. Культя шеи казалась сдавленной, края раны были разлохмачены. Вряд ли это следы острого клинка. Но как же? Волна холода прошла по телу, Ринт вздрогнул. Повернулся к Галаку и Вилю, что встали позади. Оба мужчины выхватили оружие, озирались во все стороны, отчаянно отыскивая врага там, где не было никого.
— Я оставил его позади, — сказал Ринт. — Никого вокруг — он был один. Клянусь.
— Она там! — кричала Ферен, указывая мечом. — Вижу!
— Там ничего нет, — зарычал Виль. — Ни женщины, ни зверя. Ферен...
— Азатеная! Ведьма, сойди и встреться с моим мечом! Тебе так нравилась моя кровь — дай же попробовать своей! — Ферен подбежала к дереву и сунула клинок в уродливое дупло. Кончик ударился с металлическим лязгом, меч тусклым проблеском вылетел из руки Ферен. Мелькнул мимо Ринта и приземлился, погрузившись в почву — туда, где могла бы лежать голова Раскана. Ферен отшатнулась, словно ее тоже ударили; Ринт ринулся поддержать ее.
Она извивалась в объятиях, сверкая глазами на дерево: — Убийца! Олар Этиль, услышь меня! Будь проклята! Во имя невинного мужчины проклинаю тебя! Отнятой у меня кровью проклинаю тебя!
Ринт оттащил ее. Метнул взгляд Галаку и Вилю. — Заверните тело и бросьте на коня! Нужно уезжать!
Женщина в руках бешено боролась, глубоко поцарапав его предплечья. Он мгновенно вспомнил девочку, содрогавшуюся в слепой ярости, и как пришлось ее держать, пока гнев не поглотила усталость. Она царапала его. Кусала. Она была страшна в своем праве.
Изо рта вырвался вопль, полный тоски по навеки потерянному, по тому, чего уже не изменить. Этот крик внезапно остудил ее, она обернулась и обняла брата. Теперь он ощущал ее силу, он отдавал ей свою слабость.
— Но где голова? — почти панически крикнул Виль.
— Пропала! — буркнула Ферен.
Брат и сестра крепко обнялись, и Ринт в этот миг осознал, что они обречены, что жизни их спаялись с этим мгновением, с нечистым холмом и зловещими деревьями — с безголовым трупом невиновного мужчины. Он видел, что впереди лишь кровь и убийства, падающие ливнем с неба. Он видел пламя и ощущал горечь дыма в глотке.
Он слышал, как Виль с Галаком несут тело к лошади. Виль выругался, заметив, что на лошади еще нет седла. — Положи его, Галак! Положи!
Ферен оторвалась от него. Ринт стоял, протянув руки, словно из объятий вырвали жизнь, оставив лишь пустоту смерти, и тупо следил, как сестра шагает за мечом. Она потянула, вытаскивая его, и спрятала в ножны — все движения лихорадочные, она двигается как женщина, знающая, что за ней следят все глаза, но с леденящей алчностью, не с восхищением. В груди заболело. Он видит это снова...
Так она нашла мужа — его тело в бесполезной, жалкой попытке сбежать из хватки горя... этот мужчина попросту бросил ее одну, выпучив глаза, разинутым ртом крича о трусости, пусть голос уже никогда не вырвется из этих губ... так она и двигалась, хороня себя под весом забот и неотложных дел.
Он чувствовал, как слезы бегут по щекам и бороде.
Что-то слетело из темной завесы листьев и шлепнулось почти у ног Ринта. Он поглядел: глиняная фигурка, скользкая от свежей крови. Тихий смешок донесся из непроницаемой путаницы над головой. Ринт выпрямился. Виль и Галак оседлали коня и посадили на него труп. Ремешками привязали руки, потом связали ремни мокасин — подарка Драконуса — туго связав ноги под брюхом скакуна.
Ринт смотрел на лодыжки, на неровно стертую толстую кошу подошвы. Прямо как на его сапогах.
— Ферен, — сказал он, — уведи их с холма.
— Ринт?
— Забери их, сестра. Я ненадолго.
Но она подошла, широко раскрыв глаза от страха. — Что ты хочешь сделать?
— Что-то бессмысленное.
Казалось, на его лице она прочитала ответ на свои обиды. Быстро отвернулась и поспешила к лошади.
Ринт пошарил в седельных сумках своего коня. Друзья влезли в седла и поскакали, Виль вел коня Раскана с мертвым грузом. Ринт вытащил фляжку масла. На обратном пути придется пользоваться сухими оселками, опасаясь ржавчины и плохой заточки — но тут уж ничего не поделаешь.
Он подошел к дереву, собирая по пути сучья, траву и сухие листья.
— Знаю, — заговорил он, раскладывая растопку у подножия дерева. — Знаю, что лишь отошлю тебя назад в огонь. А огонь, не сомневаюсь, не причиняет боли таким, так ты. — Он опустошил фляжку, обрызгав маслом ствол. — Если только... думаю, пламя наделено желаниями, а желания его — силой. Наверное, потому поджог дома налетчиками — это преступление, вызов. Сжечь до смерти — пробуждение пламени подлыми руками — думаю, это имеет значение. Думаю, это способно запятнать даже пламя.
Он вынул коробочку-огниво, в котором сохранил угольки костра. — Я делаю так, чтобы навредить тебе, Олар Этиль. Хорошо бы это сработало.
Он положил угли под большую скрутку сухой травы, посмотрел, как растекается дымок. Когда показались язычки пламени, отступил.
Огонь разрастался и нашел, наконец, масло. Языки вскарабкались по стволу, словно змеи. Нижние, обросшие черными гнездами лишайников ветви вспыхнули.
Ринт пятился от жара. Следил, как пламя перелетает с ветки на ветку, ползет все выше. Смотрел, как занимаются крупные сучья соседних деревьев. Раздавался нарастающий рев пожара.
Услышав ее стоны, он подошел к коню, вскочил в седло и ускакал.
Вопли летели до самого подножия холма.
Ферен уставилась на горящие деревья. Она расслышала бешеные вопли ведьмы и невольно улыбнулась.
Когда Ринт догнал ее, они одновременно отвернулись и пошли в селение.
На этот раз Азатенаи выходили из домов, глядели на увенчавшую холм стену пламени, на летящий серый дым. Потом поворачивались, молча следя за проезжающими погран-мечами.
Ферен дарила улыбку каждому, кто поворачивал к ней лицо.
Отец и сын скакали поутру бок о бок, почти не разговаривая. Вскоре после полудня Драконус внезапно натянул поводья и развернулся в седле. Он смотрел на восток, туда, откуда они ехали. Аратан сделал то же, но не увидел ничего особенного.
— Отец?
Драконус, казалось, чуть осунулся. — Раскан мертв.
Аратан промолчал. Он не хотел верить словам отца, но знал, что это правда.
— Она видела в том милость, — продолжал Драконус. — Есть ли разница?
Его убила ведьма? Он подумал о глиняной фигурке в седельной суме. Ему так не хотелось брать ее из отцовских рук. Лучше бы отец от него отказался. "Когда твоя любовь слишком сильна, чтобы вынести. Зови огонь, мальчик, зови огонь".
— Они нашли тело, — говорил Драконус. — Я и сейчас чувствую их ярость. Я был неосторожен. Безрассудно отвлекся мыслями. Но я ведь прямо показал, кого защищаю. Олар Этиль насмехается надо мной. Слишком часто мы уязвляем друг друга. В пепле прошлого, Аратан, всегда можно найти не желающие умирать искры. Будь осторожнее, когда ворошишь память. — Тут он глубоко вдохнул и, выдыхая, чуть содрогнулся. — Я ими восхищен, — произнес он.
— Кем?
— Погран-мечами. Глубоко восхищен. Они ударили по ней не ради меня, но потому, что были вправе. Олар Этиль ранена. Жестоко ранена. Аратан, — сказал он, снова берясь за поводья, — та, что несет твое дитя, замечательная женщина. Ты прав, что любишь ее.
Аратан потряс головой. — Я ее не люблю, отец. Я больше не верю в любовь.
Драконус глянул на него.
— Но, — признал Аратан, — она будет хорошей матерью.
Они снова поскакали. Ему хотелось думать о Раскане, но он не мог. Он оставлял мир позади, увиденные в том мире лица остаются в памяти. Кажется, этого достаточно. День простерся перед Аратаном, словно готов был стать бесконечным.
ДВЕНАДЦАТЬ
— Знаешь, кто я?
Юная женщина стояла на обочине и глядела на него.
Она была достаточно взрослой, явно созревшей, и расслабленная манера держаться вызывала похотливые мысли. Услышав вопрос, она кивнула. — Сын лорда Урусандера.
По любым меркам она выказывала слишком мало уважения, он готов был оскорбиться. Оссерк ощутил, как краснеет лицо — а эту свою особенность он всегда презирал. — Я еду к отцу, — заявил он. — Несу вести великой важности. Отныне, — провозгласил он, — ты узришь перемены в мире. Запомни нашу случайную встречу на заре. Скажи мне свое имя.
— Ренарр.
— Отец ждет меня с нетерпением, — сказал Оссерк, — но ради тебя я заставлю его подождать еще.
— Смею думать, недолго.
— На что это ты намекаешь?
— Ох, милорд, я уверена, что мир жаждет перемен.
Он привстал в стременах, озирая окрестности. Только что он пересек по броду безымянный поток, почти окружавший Нерет Сорр; впрочем, отсюда поселение было еще не видно, его скрывали низкие холмы. Кусты окружили пни вырубленных деревьев, заполонив низину. Заросли казались полными птиц, распевавших на тысячу голосов.
Заметив, что узкие штаны ее мокры, Оссерк понял — она тоже заходила в поток, хотя в руках нет бурдюков или ведер. Впрочем, он увидел сжатый кулак и догадался, что она прячет. От одной мысли внутри стало нехорошо. — Ты, значит, из деревни? Я тебя не встречал.
— Я не провожу вечера в тавернах, милорд.
— Разумеется. Но, похоже, ты знаешь мои привычки.
— Верно.
— Женщины сражаются за право сесть мне на колени.
— Рада за вас, милорд.
— Какая ты дерзкая.
Лицо ее чуть сникло, она отвела глаза. — Прошу прощения, если заставила вас так думать. Извините меня.
— Я не извинений желаю.
Он увидел, что такие слова ее напугали. Вовсе не этого он хотел. — Что ты прячешь в кулачке?
— Я не... не прячу, милорд. Но это личное.
— Камешек из потока.
Не поднимая глаз, она кивнула.
— Паренек из деревни?
— Он уже не паренек, милорд.
— Ну, только юнец мог заслужить твое внимание. — Оссерк дернул за повод запасного коня. — Ездить верхом умеешь? Я сопровожу тебя до селения. День жаркий, дорога пыльная. Вижу, у тебя даже нет обуви.
— Это же боевой конь, милорд...
— О, Кирил вполне спокоен и весьма заботлив.
Она взглянула на чалого жеребца. — Не знала, что вы холостите боевых коней.
— Кирил стал бы драться с конем отца, а этого нельзя было дозволить, это угрожало бы опасностью обоим — то есть мне и отцу — и отвлекало бы других лошадей. К тому же, — добавил он, — я устал с ним сражаться. — Поскольку она не желала двигаться, Оссерк вылез из седла. — Разумеется, я хотел отдать тебе Нез, ведь это и вправду безопаснее.
