Курт ответил не сразу, понимая правоту собеседницы и уже устав злиться на себя за то, что ничего не может противопоставить ее словам и действиям.
— Как вы сказали об Александере... — отозвался он, наконец. — У меня ведь тоже нет выбора, так?
* * *
'Моргенрот' Курт покинул, пребывая во власти головной боли, однако раздражало не то, что мозг раскалывался надвое, а тот факт, что боль была той самой, до сих пор ни разу за время этого расследования им не ощущенной — так резко, остро, словно от пыточного крюка, лоб над переносицей ломило лишь тогда, когда разум пытался осмыслить то, что уловил неосознанно, когда он что-то упускал из виду, не придав этому значения или позабыв. К своей гостинице Курт брел медленно, перебирая в памяти все сказанное, увиденное и услышанное, но всё не мог понять, к чему приложить мысль.
Он встал, как вкопанный, спустя минуту и развернулся, оттолкнув с дороги одного из прохожих и едва не споткнувшись о другого, устремившись по улицам все так же бегом, во второй раз за время этого дознания пожалев об отсутствии помощника. Людские толпы к этому послеобеденному часу стали гуще и крикливее, и сейчас как никогда прежде захотелось выкатить на запруженную празднующими площадь пушку, зарядить ее стальной сечкой и гаркнуть в эту вопящую и хохочущую орду, расчистив себе дорогу и водворив тишину...
К главным воротам Курт почти подлетел, вознеся благодарственные моления, когда среди пасмурных и совершенно не праздничных физиономий солдат увидел знакомое лицо — того самого, что рассказал о смерти Бамбергера две ночи назад.
— Снова на воротах? — уточнил он после приветствия, и страж неопределенно повел плечами:
— Да я почти всегда тут, на улицах редко... Майстер Гессе, — понизил голос солдат, — а верно говорят, что дом барона фон Вегерхофа разгромили этой ночью?
— Верно, — отозвался Курт хмуро. — Убили всю челядь и любовницу.
— Штриг, говорят...
— Верно говорят... Что-то в прошлый раз и ты не представился, и у меня как-то из головы вылетело, и не сложилось; как звать?
— Вилли, майстер Гессе.
— Вилли... — повторил он и, бросив взгляд вокруг, шагнул в сторону, потянув стража за собой. — Вообще говоря, именно потому я сейчас здесь — из-за стрига... Парни, мне нужна помощь.
— Вы нашли, где он прячется? — побелев, уточнил солдат почти шепотом, и Курт вздохнул:
— Если бы... Боюсь, все хуже. Или лучше, как знать... Не могу сказать тебе, как именно, но — я узнал, что стриг мог уйти из Ульма. Возможно, это не так, а возможно, я и не ошибаюсь; мне надо это проверить. От этого будут зависеть мои действия впредь.
— Понимаю... — растерянно проронил страж и неловко пожал плечами: — Но чем мы-то можем помочь?
— Мне надо узнать кое-что у привратной стражи, которая была на посту минувшей ночью и утром — до этой смены. Это, я так понимаю, немало народу, а я один, у меня это займет целый день, да к тому же — я ведь не знаю всех вас в лицо и по именам...
— Понимаю, — повторил солдат, — но... Я бы с радостью помог; вы ведь хотели б, чтобы я поговорил, верно?.. вот только я лишь два часа как заступил, и если сейчас уйду с поста — мне не поздоровится.
— Вали на меня, — отозвался Курт, не замедлив. — Скажи — я велел; после того, как сегодня я прилюдно нахамил одному из ратманов, и он это съел, никто не удивится ни тому, что я вздумал здесь распоряжаться, ни тому, что ты подчинился. Можно даже не лгать о том, что именно я просил выяснить — им это все равно ничего не скажет; да и сомневаюсь, что кто-то вообще будет спрашивать — всем здесь наплевать на мое расследование. И не думаю, что твое отсутствие заметят; а твои товарищи тебя не выдадут, верно? Наверняка прикроют не в первый раз — всякое ведь случалось за время службы... Брось, — отмахнулся он нетерпеливо, когда страж поджал губы. — Что же я — не человек? все понимаю.
— Турнут меня со службы, майстер Гессе... — тоскливо вздохнул страж, глядя поверх его головы на бойницу надвратной башни, и, наконец, решительно махнул рукой: — А, черт с ним. Если это вам поможет изловить того кровососа...
— Не уверен — предупреждаю откровенно. Вполне вероятно, сегодня мы узнаем, что его и впрямь больше нет в городе.
— Это тоже немало, — кивнул солдат, — пусть хотя бы так. Узнать, что бояться больше нечего — тоже хорошо. Хоть какая-то уверенность — хоть в чем-нибудь... Что надо спросить, майстер Гессе?
— Грузы на воротах досматриваются, — начал Курт, отступив еще на два шага в сторону. — Любые; от этого зависит ввозная пошлина — так?.. Мне надо знать, не провозили ли этим утром то, что вскрывать запретили — что-нибудь длинномерное вроде ящика локтей пяти в длину или гроба...
— Уж точно нет, — решительно оборвал его страж. — Понимаю, к чему клоните; но поверьте, майстер Гессе, если б через ворота кто-то вез гробы — наши парни не посмотрели бы, что заколочено; отрывая рыдающую родню от крышки, вскрыли бы и убедились, что там чисто труп, что не тварь. В этом — можете даже не сомневаться.
— Знаешь, если из города он ушел, я и сам не верю в то, что ушел таким образом. Он... Они твари гордые. Надменные. Мы для них никто, и вот так корячиться, чтобы провести нас, позорно прятаться в деревянном ящике — это лишь в крайних случаях, не настолько высоко они нас ставят. Да и — для этого надо довериться другому смертному, а это опасно... И все же спроси. И скажи — пусть передадут всем, чтобы впредь следили; ведь не обязательно должен быть гроб — просто что-то довольно вместительное, что не позволяют вскрыть.
— Есть ведь и речные выходы, — заметил солдат, и Курт кивнул:
— Есть. Но там спрятаться еще сложнее, еще опаснее — ну как перевернется его вместилище? Куда ему выплывать тогда ясным днем? А ночью уйти вплавь... Такой, как он, не станет мокнуть и пачкаться, скрываясь от людишек. Есть способ проще, каковым, если он и впрямь покинул Ульм, он наверняка и воспользовался. Скорее всего, он просто вышел из ворот ночью — своими ногами.
— Ночью ворота на запоре, майстер Гессе, — обиженно возразил страж. — И никто никому их не отопрет — не за мзду, если вы на это намекаете. Имперский город, дело серьезное; чем потом откликнется такое двурушничество — Богу одному ведомо, а мы проверять не собираемся. И так, знаете, Ульм в прошлом с землей сравнивали — кто знает, для чего вот такие ночами шастать будут? В этом отношении все серьезно, поверьте на слово. Понимаю, вы можете поспорить, дежурства на воротах — дело прибыльное, все знают, но это вот так, днем, по мелочи с какого торгаша срубить; ночью — все строго. А теперь уж тем паче, майстер Гессе. Наши все на ушах стоят.
— Но меня вы впустили, — заметил он, и тот кивнул:
— Впустили. Потому что — Знак и Печать.
— А если грамота, подтверждающая важную должность? Если бумаги с особыми полномочиями?.. Спроси и об этом. Не было ли этой ночью спешных 'гонцов' от совета или кого-то в таком роде. Однако и на такое он вряд ли пойдет — уж больно сложно. Не это мое основное подозрение. Мне, Вилли, надо знать вот что: не случалось ли у кого из стоящих на воротах провалов в памяти этой ночью.
Солдат нахмурился, даже отступив на шаг назад, глядя на собеседника непонимающе и настороженно, и отозвался не сразу.
— Это в каком смысле? — переспросил он, наконец, и Курт шагнул за ним следом, пояснив по-прежнему тихо, все так же поглядывая, не обращает ли кто излишне пристального внимания на их беседу:
— В самом дословном, Вилли. Видишь ли... — он помедлил, подбирая слова, и понизил голос еще больше: — Видишь ли, это одна из их способностей. Эти ребята, кто постарше и посильней, могут попросту приказать любому человеку сделать то, что они хотят. Между нами; так он вошел в дом барона этой ночью — снаружи, через дверь, через стену взял под контроль слугу, и тот отпер им двери.
— О, Господи... — проронил солдат едва слышно. — Так стало быть, все это напрасно — запоры на дверях, ставни, замки; все зря? Ничто не спасет?
— Если он захочет — он войдет, — подтвердил Курт со вздохом. — Мы в Конгрегации этих тварей изучили неплохо, и поверь в то, что я говорю. Это так. Обыкновенно они не напрягаются, ловят народ на улицах, но бывает и такое. Посему — если он покинул Ульм, если вышел, то вышел вот так — так же, как вошел в дом барона. Приказав его выпустить. Того, что делал под таким внушением, человек может и не помнить; не обязательно — но может, это зависит от того, насколько силен стриг и насколько глубоко он подчиняет. Это мне и надо выяснить, Вилли. Быть может, кто-то из твоих товарищей помнит, как отпирал ворота, как выпускал кого-то, не желая сам этого делать, и теперь молчит об этом, потому что уверен, что никто его не поймет. Но я — пойму. Или, возможно, пара-другая минут попросту выпала из памяти — у одного из них или, быть может, у всей смены разом, как знать. Если кто-то из стражей этой ночью внезапно обнаружил себя растерянным, забывшим, что делал только что, не помнившим, куда ушла часть времени — мне надо знать это. Если такое произошло, стало быть, он и впрямь вышел из города.
— Вот бы дай-то Бог, а... — с тоскливой надеждой проронил солдат и, повстречав его взгляд, смутился. — Понимаю, вам это не на руку, майстер Гессе, если он уйдет... простите, но не порадоваться не смогу. Понимаю еще, что, раз ушел от нас — придет куда-то еще, и там начнут люди умирать, и не по-христиански как-то выходит — дескать, не меня едят, и ладно; Бамбергер потому и погиб — потому что не так мыслил... Но у меня дети здесь. Семья. Не смогу не вздохнуть, если ваша мысль подтвердится. Уж простите.
— Я понимаю, — сочувствующе кивнул Курт. — Это нормально.
— А если его тут больше нет... Вы что же — за ним? Куда же? Как выяснить?
— Рано пока об этом, Вилли; не знаю. Одно точно — куда он, туда и я, пока не возьму гада за яйца... Так что же — могу я на тебя рассчитывать?
— Конечно, майстер Гессе, какие вопросы; вот только одна проблема: те, кто сменился, сейчас по всему городу разбрелись. Кто-то дома, кто-то нет... Один я набегаюсь. Сколько времени уйдет, чтобы достать каждого, кто на воротах стоял... Ничего, если я приятелям расскажу, в чем ваша мысль, и их привлеку к этому делу?
— Ничего, — дозволил Курт. — Даже неплохо. Быстрей управимся.
Тот скептически покривился в ответ, но лишь спустя два с половиной часа он понял, насколько страж оказался прав. Пройти от одного края города до другого и прежде было нелегко, а сегодня, казалось, эта задача была вовсе невозможной — к вечеру празднующих все более прибавлялось, они становились все разнузданней и возбужденней, толпы — все гуще и плотнее, и что начнется к ночи, когда и без того изрядно подогретые граждане свободного города дойдут до кондиции, страшно было и вообразить.
Предоставив солдату отлов основной массы соратников, уже сменившихся с дежурства, Курт обошел все ворота города, включая, вопреки собственным выводам, и речные, выяснив, что за время их смены никаких подозрительных ящиков, мешков и тюков вывезено не было. Навестив по пути несколько домов и съемных комнат, он побеседовал с доставшимися на его долю стражами, пребывающими на отдыхе после ночного бдения, не выяснив также ничего, что могло бы привлечь его внимания, и к главным воротам Ульма он возвратился уже к вечеру, когда солнце цеплялось кромкой диска за холмы на западе.
Похождения солдата увенчались большим успехом — это Курт понял, уже издали увидев кучку стражей, собравшихся у ворот, слушающих своего соратника с неослабным вниманием.
Ночная стража западных ворот незадолго до наступления утра, когда сон одолевает всего более, а тишина и безлюдье воцаряются даже в этом городе, внезапно утратила ощущение времени. Стражей было трое, прочие спали в караульном помещении при надвратной башне; еще минуту назад, по их словам, все сидели кружком, рассказывая устаревшие байки и анекдоты в сотый раз, дабы изгнать сон и развеять скуку, и вдруг каждый из них обнаружил себя в нескольких шагах в стороне, не помнящим, как прервал разговор и для чего отошел от круга света и тепла, создаваемого факелами. Некоторое время каждый прятал друг от друга глаза, полагая, что это странное оцепенение коснулось лишь его; к утру, открывшись таки друг другу и обсудив произошедшее, стражи рассудили, что о диковинном событии лучше всего будет умолчать.
— Так значит, нет больше штрига в Ульме, майстер Гессе? — с надеждой подытожил Вилли, и он лишь молча вздохнул.
Александер оказался прав, права оказалась Адельхайда — Арвид не солгал, говоря, что покидает город. И, как знать, быть может, если бы не убийство его птенца, он ушел бы из Ульма уже той ночью...
— И все же не расслабляйтесь, — отозвался Курт, наконец, не веря себе самому. — Мало ли что.
До гостиницы он добирался уже по сумеркам, с усталым раздражением уворачиваясь от празднующих горожан, с ужасающим мастерством изготовленных соломенных чучел и попросту палок, разряженных в ленты и листья. Ни одного поздравления с наступившим днем Пасхи Курт так и не услышал, зато пожелания со счастливым Днем дурака сыпались со всех сторон, в конце концов создав чувство, что сегодня майстер инквизитор отмечает свой день рождения, и ощущение собственной глупости сегодня было весьма уместно.
Уснуть он себе просто приказал. Этот полезный талант был открыт им в себе задолго до уроков Хауэра — когда единственным возможным способом уйти с улиц, спрятаться от окружающего мира были сны, когда усталость и уныние начинали граничить с отчаянием, а жизненный путь виделся не иначе как короткой темной улочкой с тупиком впереди, маленький Курт научился уходить от реальности по собственному произволению. Надо было лишь расслабиться, закрыть глаза и дышать — медленно, глубоко, стараясь не думать ни о чем, включая собственное желание уснуть. Пробуждался он также в четко назначенное себе время, длился ли сон минуты или же часы. Но если от неприятностей детства можно было уйти довольно легко, то проблемы взрослой жизни доставали его и там, в дальних краях по ту сторону сознания, и от такого сна Курт вставал разбитым, лишь чуть менее усталым и злым на весь белый свет и себя самого. Разум пытался постичь хоть что-то и там, в видениях, производя смутные решения и делая туманные выводы, а посему в последнее время подобным способом сомнительного отдохновения он старался не злоупотреблять, предпочитая потратить время на работу. Однако бывали дни или ночи, когда выбора не оставалось: работать было невозможно либо же не над чем, и такой отдых был все же куда плодотворнее бесцельного блуждания по комнате из угла в угол.
[1] Входите тесными вратами, ибо широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими // ибо тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их (Матф.7:13,14), (лат.).
[2] Должен, следовательно, можешь (лат.).
[3] характеристика, отзыв (лат.).
[4] а следовательно (лат.).
[5] Scharführer — командир отделения (нем.).
[6] долг зовет (лат.).
[7] один свидетель — не свидетель ('один свидетель — никто не свидетель') (лат.).
