— На связи! — почти в голос крикнул Радек. — Самолёт летает?! Вот как погода уляжется — сразу прилетай! Всё, жду! Конец связи... — устало закончил профессор и осел в кресле, закрыв глаза.
На следующий день
Сделав по пути посадку в Васильево, где биплан пришлось заправлять, для чего было собрано всё то небольшое количество топлива, что там оставалось, 'Орёл' приземлился на покрытом снегом выпасном лугу близ замёрзшего озера. На обратный путь бензина уже не оставалось, а потому самолёт нужно было оттащить под навес, где бы им занялся Погудин. Лётчику предстояло провести тщательный послеполётный осмотр своей машины.
На берегу Байкала с самого утра установилась прекрасная солнечная погода, потому Радек объявил новоземельцам о скором прибытии 'Орла'. Встречал биплан практически весь посёлок, к тому же многие были наслышаны о нём, ведь почти сорок ребят из Новоземельска были отправлены в Ангарск на его смотрины. Теперь же самолёт сам прилетел сюда. Тарахтенье биплана было слышно издалека, а поэтому успели собраться все, кто желал увидеть полёт 'Орла'. Люди обступили севший самолёт, с восторгом осматривая его. Погудина и Соколова сняли с крыла на руках и не сразу поставили наземь. Среди всеобщей радости только профессор Радек не выражал оной, стоя в отдалении, а потому Вячеслав не сразу его заметил. Однако едва он приблизился к Николаю, как тот, энергично пожав ему руку, сразу же потащил его в кабинет.
— Погоди, погоди! — рассмеявшись, проговорил Соколов, поглядывая на друга. — Ты мне последнее время решительно не нравишься!
Никогда прежде Вячеслав не видел профессора в таком непривычном для него состоянии. Внешне Радек был совершенно спокоен, но начальник понимал, за этим спокойствием скрывается сильнейшее эмоциональное напряжение. Николая выдавали глаза, к тому же...
— Да на наливочку, друг мой дорогой, приналёг? — удивлённо воскликнул Соколов. — Пойдём, самолёт посмотришь, пока оленью тягу не привели, а то утащат...
— Всё, ты закончил шутить? — совершенно непроницаемый взгляд профессора заставил товарища смолкнуть на полуслове.
— Так, — Соколов нахмурился и разом подобрался. — Хорошо, пошли, расскажешь, что с тобой стряслось из-за открытия аномалии.
— Посмотрим, что с тобой стрясётся, Слава, — не оборачиваясь, произнёс равнодушным тоном Николай, направляясь к раскрытым воротам посёлка.
Больше он ни слова не сказал, покуда не прошёл в свой кабинет и не опрокинул ещё одну стопочку ароматного напитка.
— Сядь, — учёный указал Соколову на обтянутое скрипучей кожей кресло. — А теперь слушай...
Вышло так, что после получаса разговора пришлось посылать жившую в доме Радека бабу Марфу в погреб за второй бутылочкой рябиновой наливки.
— Мой разум отказывается понимать все твои слова, — снова и снова повторял Соколов, покачивая головой. — Нет, я верю тебе, Николай, но... Это просто чертовщина какая-то!
— Для меня эта чертовщина началась в девяносто первом, — буркнул Радек.
— Это я уже понял и принял для себя, — поморщился Соколов, — все эти аномалии, переходы... Но это?! Сидят люди под водой и 'заряжают батарейки' от этих, как их там?
— Энергетические каналы...
— Ага, они самые. Да ещё люди им нужны, ишь! — начал прохаживаться Вячеслав, поглядывая на униформу, принесённую Радеком из подводной станции.
Профессор, нахохлившись, молча сидел в кресле с зажатым в ладони стаканчиком.
— Что ты сказал парням из наблюдательной группы? — остановился у окна Соколов.
— Ждать твоего решения, — проговорил профессор. — Понимают, что дело нечистое.
— Короче! Ты можешь сформулировать какие-то предварительные выводы, Николай? — изменившимся, резким и требовательным голосом спросил вдруг Вячеслав, глядя в глаза товарищу.
— Наверное, могу, — вздохнул тот. — Думаю, это именно те, кто устроил всю ту аномальную чертовщину на Новой Земле.
Вячеслав не выказал удивления, ожидая, что Радек продолжит. Вперив грустный взгляд в окно, Николай, проговорил:
— И даже понимаю, кто именно мог это сделать — например, Светлана Русакова.
— Почему она? — опешил Вячеслав. — Она же там главная?
— Это сейчас она старший контролёр, а семнадцать лет назад могла быть милым и улыбающимся младшим оператором, который случайно нажал не на ту клавишу.
— И это нажатие породило нас с тобой в этом мире? А потом и Сергиенко, Миронова и Матусевича? — невесело усмехнулся Соколов, наблюдая за мрачно кивающим другом. — Ну дела!
— Что наблюдатели говорят? — устало присел за стол Соколов, потирая ладонями раскрасневшееся лицо. — Всем уже растрезвонили?
— Наоборот, — вяло отмахнулся Радек. — Мужики сказали, чтобы ты на себя ответственность брал.
— Думаю, стоит провести собрание и поговорить с ребятами... Что? Что не так?
Вячеслав осёкся, видя, как Николай едва не поперхнулся компотом, только что принесённым Марфой. Профессор даже вскочил с кресла, стал прохаживаться, пытаясь собраться с мыслями, потом махнул рукой и негромко, но яростно, начал говорить, жестикулируя обеими руками:
— Ну какое собрание, Слава?! О чём говорить-то? Тут говорить не о чем! Ты думаешь, люди всё бросят: самолёт этот, завод, а ещё тех, кто нам поверил и поселился здесь с нами, и прочая, и прочая?!
— Зачем бросать? Нам необходимо сотрудничество, допустим, медицинская помощь...
— А что нужно им? Слава, ты так и не понял? Они такие же, как и мы, только более развиты. Им нужны только люди, ради этого они останавливают работу энергостанции! Ты бы видел лицо Светланы, когда я сказал, что нас целых три тысячи.
— Так, — решительно сказал Соколов, прекращая спор. — Пошли к наблюдателям, поговорим с ними!
— Нет, — твёрдо произнёс Радек, насупившись. — Сядь! Слава, тебя Смирнов выдвинул в лидера из-за того, что в самое сложное для нас время ты нашёл в себе силы сплотить весь наш коллектив и мобилизовал его на решение проблемы выживания и развития. Сейчас ты успокоился и хочешь коллегиального мнения?
— Почему нет? — настороженно проговорил Вячеслав.
— От тебя ждут решения, а ты хочешь услышать их совет? Нужно раз и навсегда закрыть вопрос с этой аномалией, жить и работать только ради будущего своей страны и своих детей.
Соколов, тяжко вздохнув, снова сел в кресло и задумался. Слова старого друга били не в бровь, а в глаз! Всё верно. Принимать решение нужно здесь и сейчас.
— Срыть этот холм к чёртовой бабушке, что ли? — негромко произнёс Вячеслав.
Радек в ответ лишь пожал плечами.
— Важно понять, что этот мир, который дышит и живёт вокруг нас — наш дом, — неторопливо произнёс профессор.
— И только мы должны определять свою судьбу! — закончил Соколов, хлопнув ладонью по подлокотнику кресла. — Всё! Пошли на воздух, проветриться надо.
Царство Русское, Москва — Нижний Новгород. Март 7154 (1646).
Долга Владимирская дорога. Тянется она от Москвы перелесками и полями до Владимира, далее идёт сквозь леса, мостами перебираясь через реки до Нижнего Новгорода. Дорога древняя, дорога торговая. Двигались по Владимирке купеческие обозы, обгоняя скитальцев, богомольцев и прочих странников. Шли длинные государевы обозы. В каждом городишке, что стоял на дороге, возникало торжище, в каждом селе появлялся свой торжок. И ремесленник, и крестьянин продавал на них свой нехитрый товар. Не только честной народ кормился с Владимирки трудом своим, но и лихие людишки, укрываясь в густых лесах, промышляли разбоем.
С этой дороги начинался долгий путь из Москвы в Сибирь, через Владимир, Нижний Новгород и далее. Когда-то по Владимирке с огромным войском прошёл великий государь Иоанн Васильевич, впоследствии прозванный в народе Грозным, за то, что грозен он бывал ворогам Руси. Взявши Казань, он открыл для Руси дороги в Сибирь, в заволжские степи и кипчакские, ногайские или киргизские степи, а Владимирская дорога продолжила свой путь на восток, став дорогой Сибирской. С тех пор дорога стала стратегической, между перегонами на ней стояли дворы, где можно было не только сменить усталых лошадей, но и сытно поесть, и переночевать. Окрестный народ занимался торговлей, извозом да работой при постоялых дворах. Ангарские караваны тут хорошо знали, привечая за щедрость, потому лошади у сибиряков всегда были свежи и кормлены, сани чинены, а люди сыты и веселы. На каждом постое хозяин двора почитал за честь лично рассказать Павлу Граулю про прошедший осенью караван со свейскими полонянниками. Также, почитай, на каждом дворе к каравану пытались прибиться люди, ради оной просьбы ожидавшие ангарцев долгими месяцами, перебиваясь случайной работёнкой. Брали не всех, иначе обоз разросся бы до невообразимых размеров. Да и невозможно было принять более определённого количества людей. Потому как дьяк Ангарского приказа, обретавшийся в приказной избе Нижнего Новгорода, получал от своего владимирского коллеги полный список ангарского санного каравана, а сам, в свою очередь, передавал с сопровождением такой же, но с дополнениями, далее.
В начале второй седмицы марта показались стены и многочисленные маковки церквей крупного города.
— Новагород Низовских земель! — молодой воин в немецких одеждах указал на горизонт плёткой. — Вона, стены уж недалече!
Рука его, пораненная в скоротечной схватке на торговых рядах близ кремлёвских стен с одной из ватажек сторонников Никиты Романова, уже зажила. С тех пор молодец и горячность свою умерил, признав непререкаемый авторитет Павла Грауля. Андрей, поставленный покойным Глебом Ивановичем Морозовым охранителем при сёстрах Милославских при попытке бегства их из Москвы, происходил из беспоместных детей боярских, служивших боярину. Глеб Морозов очень дорожил Андреем и хотел ещё сильнее приблизить его к себе, одарив сотней четей земли за верную службу. Но не успел... Однако Андрей службы не бросал, со двора Ангарского не бежал, да и податься ему было некуда — ни кола ни двора. В отеческом Рославле никого из родной семьи уж не осталось — моровое поветрие всех в могилу свело, а кто и остался — тот в монастырь ушёл. Весть о том Андрею пришла ещё в начале осени.
Поначалу Милославские хотели бежать в Литву, к родичам, но Грауль отговорил — Русь была в силе, а посему польский король Ян Казимир не станет Никите Ивановичу препятствий чинить, выдаст беглецов, как пить дать. Ведь перед полякам маячила скорая война со шведами за Поморье и Ригу, а потому гневить московского государя они не станут, уповая на его помощь в борьбе со Швецией. Павел же настойчиво предлагал гостям уходить вместе с караваном в Нижний Новгород, а там и до Сибирского царства. В конце концов, Анна, сестра старшая, уговорила Марию бежать в Сибирь.
— Коль уж свейский канцлер с семьёю убежища в Сибири ищет, что же нам мыкаться средь давно оставленной родни? — долгими вечерами убеждала Анна Марию, чья подушка постоянно была мокрой от слёз, проливаемых по супругу. — Люд и царь там православный, русский — нешто в Литве ждать окрика Никиты Ивановича любо тебе станет? Нет уж, сестрица, лучше к царю Сибирскому уйти, а там, даст Бог, домой вернёмся.
И вот месяц спустя обе вдовствующие сестрицы Милославские — Мария, супруга преставившегося государя, и Анна, жена убиенного толпою городской черни боярина Морозова, уж целый месяц как находились среди членов семьи Оксеншерна, державших путь в далёкую Сибирь. Вместе с ними в путь отправилась немногочисленная родня, уцелевшая после расправ и насильственных пострижений в монашество, а также служки. Из-за оного ангарский караван, уходивший из Москвы в начале февраля, увеличился на сорок человек.
После того как московская замятня улеглась, на Ангарский двор тайно приходили жалкие остатки некогда могущественной семьи Милославских. С ними, как и с Морозовыми, Никита Иванович Романов расправился прежестоко. Брата Бориса Морозова, Глеба Ивановича, схватили у Варварских ворот в тот же декабрьский день, когда он упросил Грауля спрятать сестёр Милославских. А утром следующего дня его окоченевшее тело нашли в полынье. Были умучены и остальные люди, бывшие с ним. Немногим тогда удалось спастись. Никита Романов чувствовал себя всесильным властителем в Москве, а потому сразу же расправился со своими врагами. Чернь московская и зажиточные горожане, купцы да большая часть бояр его в этом поддерживали. Ведь обе низвергнутые фамилии прославились в народе лишь мздоимством и стяжательством, используя при этом своё положение при дворе.
А в начале февраля по Москве пошёл слух о том, что вскоре будет собираться Земский Собор для утверждения Никиты Ивановича на царство. Именно утверждения его, а не избрания среди иных претендентов, как некогда был избран государем Михаил Фёдорович, первый из Романовых. Теперь же, по старшинству, государем надлежало быть Никите Романову.
Оку ангарский обоз пересёк уже в сумраке мартовского вечера и, оставив в стороне стены нижегородского кремля, взял несколько южнее, к фактории. Ворота были загодя открыты, и вскоре обширный двор заполонили повозки. Забегали работавшие при дворе пареньки, помогая возницам распрягать лошадей, уводили животных в тёплые конюшни. Новый начальник фактории, Александр Марков, бывший морпех-срочник, встречал караван вместе с гостями из приказной избы города — то были таможенный дьяк, два целовальника и стрелецкий голова с двумя бородачами в тёмно-синих кафтанах. Служилые обогнали повозки при переправе, прибыв на двор первыми. Из-за прежних царских указов досмотр груза и проверка численности людей в караване были чисто формальными, и предъявленная Граулем проездная грамота дьяка вполне удовлетворила. Но более всего чиновников интересовали последние вести из столицы. Павел пригласил гостей к столу, за которым пообещал всё подробным образом рассказать. В Нижегородской фактории ангарцам надлежало пробыть лишь двое суток, после чего следовало поспешать далее на восток, чтобы вскрытие зауральских рек переждать в Хлынове. А пока они с Марковым после короткого разговора, от которого у начальника фактории волосы встали дыбом, направились в радиоузел, чтобы оставить радисту текст для передачи.
— У меня в гостях семья шведского канцлера, — в очередной раз, словно пробуя слова на вкус, с усмешкой протянул Александр Марков, пропуская его вперёд по расчищенной от снега дорожке. — Нарочно не придумаешь!
— Привыкай, Саша, то ли ещё будет, — похлопал Грауль Маркова по плечу.
— Останется турецкого султана сюда притащить! — рассмеялся начальник фактории.
— Сложная задача, — ухмыльнулся Грауль, — но коли надо будет — выполним!
— Кстати, тебя монашек какой-то дожидается, — вспомнил Александр. — Мне ничего не говорит, но у него письмо от нашего попа.
Этим письмом, наконец, дал о себе знать и ангарский священник отец Кирилл. В фактории Грауля ожидал посланный им человек, который сообщил Павлу о стараниях священнослужителя в деле учреждения сибирских епархий в царстве Сокола. Что было важней всего, отцу Кириллу предстояла встреча с Патриархом царствующего града Москвы и всея Руси Иосифом, известным своим благоволением книгопечатанию и заботой о распространении просвещения. Можно было надеяться, что патриарх не будет возражать против основания на берегах Амура, а то и Сунгари, и Уссури монастырей — об этом священник сообщал в своём письме.
