— Не с господином Репейсом, а с товарищем Репейсом. Да, это он. Он искал меня, хотел отнять ларец — подтвердил Рыжая борода.
Ироним Евстратиевич начал судорожно креститься и что-то быстро шептать.
— Каким образом? — спросила Карина Карловна, обращаясь, как показалось со стороны, к самой себе, но Эдуард Арсеньевич поспешил к ее словам добавить свое мнение.
— Чего удивляться, мать твою, это же товарищи. Зачем я ввязался во все это. Теперь точно товарищ Репейс заберет все мои достижения — Эдуард Арсеньевич, впадая в истерику, сел на стул, уронил голову на руки, не стесняясь остальных присутствующих.
— Ты Эдя в своем уме или как? Чего ты устраиваешь!!! — закричала Карина Карловна.
Эдуард Арсеньевич не пошевелился и ничего не ответил. Карина Карловна раздраженно выдохнула, произнесла пару матерных слов, повернула голову и впялилась в лицо Иронима Евстратиевича, который с окаменевшим видом произнес.
— Говорил тебе Ваньша, что сон мне был. Смеялся ты надо мной, сейчас, что скажешь? — грозным голосом, несоответствующему щуплому виду с наполовину выщипанной бородкой проговорил Ироним Евстратиевич.
— Что это и есть посланник нечистого? — набитым ртом (несмотря на всю нервозность), произнес Иван Васильевич.
— Какой еще посланник нечистого? — поднял свою голову от стола Эдуард Арсеньевич, следующим движением он проглотил налитую в стопку водку, которая стояла прямо перед его носом.
— Сон мне был, что явился к нам в село, этот самый посланник. Теперь я понимаю, в чем дело. Предупреждение мне было.
Ироним Евстратиевич под воздействием очередной дозы спиртного преобразился, почувствовал уверенность. Сейчас он выглядел торжественно, как будто готовился через какое-то время вступить в схватку с посланником нечистого, да что там посланником — мог бы он, если принять еще ровно две порции, выйти на самого нечистого, но только не переборщить, три будет много, и тогда нечистый без проблем одолеет Иронима Евстратиевича, и вряд ли поможет ему в противостоянии Иван Васильевич с теткой Ефросиньей, и тогда не удастся заслужит полное прощение отца Питирима.
— Что делать будем? — обратилась ко всем Карина Карловна.
— Я на улицу не выйду, упаси бог, от этого Архипа Архиповича. Он уже переродился, еще на фабрике он был иным, а сейчас и подумать страшно — испуганно, опережая всех, заявил Рыжая борода.
— Я могу походить, посмотреть, если что нужно — спокойно предложил профессор.
— Нам нужно в первую очередь посмотреть ваш мемориал Иван Васильевич — резонно, подумав, сказала Карина Карловна.
— Это можно — ответил Иван Васильевич.
— Скажите господин хороший, а сколько коров у вас в стаде? — неожиданно и совершенно не в тему, спросил Рыжая борода.
Иван Васильевич поднял на того удивленные глаза, затем ничего не понимая посмотрел на окружающих, которые молчали, то ли от желания услышать ответ, то ли от неожиданности вопроса.
— Немного, голов пятьсот, наверное — по-прежнему плохо соображая, ответил Иван Васильевич.
— Здорово — закатив глаза произнес Рыжая борода, спокойно взял со стола графин с водкой и, не обращая внимания на своих соратников, наполнил полный фужер (в нем до этого был сок), заглотил содержимое внутрь, громко отрыгнул, после чего опомнившись, произнес, слегка смутившись.
— Я дико извиняюсь, господа.
Мемориал ‘’Памяти августа 1991 года’’, откровенно разочаровал Карину Карловну, тоже самое, по всей видимости, испытывал и Эдуард Арсеньевич. Инна с Рыжей бородой остались равнодушны к модерновому объекту искусства, а Иннокентий Иванович с интересом изучал важнейшее, как символ эпохи произведение творческой мысли. Сам Иван Васильевич Подкулачник не пытался как-то рекламировать или нахваливать свой мемориал. Он лишь зевал, затем подкашливал и снова зевал.
— Что-то не так, дорогой Иван Васильевич? — спросила Карина Карловна, услышав пятый или шестой зевок.
— Спать что-то тянет. Комнаты вам приготовлены. Тетка Ефросинья свое дело знает.
— Баньку, нам бы приготовить — нагло предложил Эдуард Арсеньевич.
— Вечером будет, даже две — снова зевнув, ответил Иван Васильевич.
— Как-то не очень отражает радостное событие, ближе к похоронной панихиде. Вы не обижайтесь Иван Васильевич — честно произнес Иннокентий Иванович.
Иван Васильевич не стал спорить, а лишь произнес.
— Да уж.
Мемориал действительно выглядел странно. Это был памятник в виде гранитного обелиска, в основании которого была уложена зеленоватая мраморная плитка. Гранит имел металлическую рамку, которая давно некрашеная, заржавела. На верху этой конструкции находился металлический цветок кустарного изготовления. Еще имелась надпись: ‘’В честь событий открывших прямую дорогу к обогащению и свободе’’. Ни числа, ни года, при этом не было, а трава пролезла через стыки мраморной плитки. Птицы постарались не меньше, и, кажется, приблудная свинья сделала подкоп с одной стороны мемориала.
Сам он находился на заднем дворе, возле двух больших строений складского назначения. Забор высотой не менее двух метров ограждал произведение искусства от посторонних глаз, он же создавал постоянную тень, делая мемориал еще ближе к кладбищенскому памятнику.
Иван Васильевич подозвал невзрачного мужичка в доисторическом фартуке, стоявшего с метлой в отдалении от соратников, осматривающих мемориал.
— Иди сюда, каналья
Тот быстро подбежал к Ивану Васильевичу, заискивающе улыбнулся и снял серую кепку перед важными гостями хозяина.
— Давай, наведи здесь полный порядок. И вообще, почему ты здесь не хера не убираешь? Не пойму что-то?
— Так барин, не было указаний, мне на этот счет. Ефросинья Петровна ничего не говорили — промямлил мужичок в фартуке, его глазки испугано забегали.
Иван Васильевич недовольно вздохнул, снова произнес.
— Да уж.
— С сегодняшнего дня, чтобы полный марафет был. Понял?
— Понял барин. Чего здесь не понять.
— Да еще краску возьми… — здесь Иван Васильевич засомневался, какую лучше выбрать.
— Позолоту нужно — подсказала Карина Карловна.
— Да возьми эту позолоту. Если нет, то Гришке скажи, чтобы привез.
— Слушаюсь барин.
— Иди уже, людям смотреть на тебя противно.
— Тунеядец сразу видно — вставил свое умозаключение Рыжая борода.
— Естественно, что тунеядец. Они все тунеядцы сраные. Спасу нет, на это дело. Только вот, где взять хорошего холопа. Трудно у нас с этим — угрюмо согласился с Рыжей бородой Иван Васильевич и при этом с сомнением глянул на самого рыжебородого...
…— Здесь они голубчики, никуда не делись — довольный самим собой произнес Архип Архипович.
— Кто из местных сказал? — спросил Митрофан Андреевич.
— Не понадобилось этого, обошелся без всяких расспросов — гордо объявил Архип Архипович.
— Я уже с десяток человек расспросил. Никто ничего не знает. Один старичок по имени Игнат, сказал мне.
— Вроде строил Подкулачник какую-то гадость у себя во дворе. Пьяный, он об этом говорил с гордостью, только точно не знаю, давно было.
— Так — эта мерзость, у него во дворе? Я думал, где-то в открытом поле — огорчился Архип Архипович.
— Специально для нас, он, что ли готовил свой памятник — засмеялся Митрофан Андреевич — Давай присядем — предложил Митрофан, и они уселись на вкопанную в землю скамейку.
— Ты Архип не рассказал, как узнал, что они здесь — напомнил Митрофан Андреевич.
— Рыжую бороду видел, собственной персоной, на балконе у Подкулачника. Здесь Митрофан, ошибки быть не может. Теперь скажи, что делать будем?
— Что делать? Что делать? Сам пока не знаю, у нас еще два дня в запасе. В общем нужно ларец добыть или извлечь, да и уничтожить.
— Уничтожать мы будем?
— Думаю, без помощи наших товарищей, мы и извлечь его не сможем. Уничтожать тоже вместе.
— Можно у меня в топке его спалить. Ничего не останется.
— Хорошая мысль Архип. Нужно сказать товарищу Репейсу, только думаю, они и сами знают, что с этим дерьмом делать.
— Когда все закончим, будет ли надежда на возвращение нормальной жизни?
— Трудно сказать. Дело, ведь сложное, иначе не скажешь. Сразу вряд ли вернутся хорошие времена, но уверен в одном — нет иного пути. Затмение, каким бы долгим не было, не длится вечно. Это тебе Архип — мое мнение.
— Согласен с тобой. Только видится мне, вот что Митрофан. Главное совсем не в тех, кто в здании ‘’Грядущего общества’’ заседает, и не в тех, кто с ними вместе капиталами владеет.
— В чем же тогда? — с интересом посмотрел Митрофан Андреевич на Архипа Архиповича.
— Дело Митрофан, в таких вот придурках, как этот с рыжей бородой. Очень много развелось такого элемента. Мозги у них застряли между котлетой из куриных костей и унитазом — с досадой махнул рукой Архип Архипович.
— Дело говоришь. В этом и есть пока, что главная проблема. Сложно заставить человека, понять, что он должен быть человеком, когда вокруг столько дешевых соблазнов. Когда, кажется, им, что они из себя что-то представляют, а на самом деле просто расходный материал для хозяев Толстозадова.
— У Толстозадова тоже хозяева есть?
— А ты, как думал. Это иллюзия, она и управляет всем. Обман миллион раз умноженный на обман.
— Получается снова просвещение необходимо. Все на круги своя вернулось — тяжело вздохнул Архип Архипович.
— Есть несколько способов. Мне больше нравится радикальный, когда используются для достижения цели, те же приемы, что принимает против народа наш противник.
— Это как?
— Просто тот же обман, как временное средство. А уже затем необходимая обработка по секциям и отделам.
— Ну почему тогда приходится ждать? Разве прямо сейчас нельзя начать?
— На это я тебе ответить не могу. Как говорится, компетенции не имею, но определенно думаю, что еще очень многое определяется временем. Для того, чтобы его сдвинуть мы с тобой и находимся сейчас здесь.
— Время штука сложная.
— Ты даже не представляешь Архип, насколько сложная.
— А товарищи; Репейс, Ефимози, Николай Тимофеевич, ты Митрофан — можете быть у нас постоянно?
— Нет, Архип, пока таких возможностей.
— Тогда надо всех этих деятелей отправить в ваше время. Там работы много; дороги строить, лес валить, да и много чего еще.
Митрофан Андреевич довольно засмеялся, реагируя на слова Архипа Архиповича.
— Если бы это было возможно. Взять их всех, да и отправить, то здорово бы было — Митрофан Андреевич дружески похлопал Архипа Архиповича по плечу.
— Сегодня свяжусь с нашими товарищами. Будем ждать сюда подмогу. Приедет Ефимози, весело будет Архип — добавил к сказанному Митрофан Андреевич…
…— Плохо дело Ваньша. Слушай меня и на ус свой блудный мотай — горячился Ироним Евстратиевич.
— Чего ты завелся, как муха возле говна вьешься — с легким неудовольствием отреагировал Иван Васильевич.
— Предчувствие у меня. Не выйдет ничего, если сам Толстозадов не поможет, или не пришлет кого для подсобления нам в столь ответственном деле — страстно, запинаясь, говорил Ироним Евстратиевич.
К этому времени он уже успел поспать, переодеться.
—Может этого Леопольда Сигизмундовича? Все будет хорошо. Зароем этот ящик под мой мемориал и к столу — праздновать — пробурчал Иван Васильевич.
— Ты так и не понял ничего. Думаешь, что посланник сатаны будет на это спокойно смотреть, позволит нам все сделать.
— А что, по-твоему, он сделает? Вампиров с вурдалаками пришлет мне в хату — не сдавался Иван Васильевич.
— Отберет у нас ларец, и пикнуть не успеем.
— Тебе Евстратиевич крест животворящий тогда на что? Зачем нацепил его на грудь? Созывай всю святую рать. Вместе будем ларец закапывать — не сдержался Иван Васильевич.
— Ты Ваньша и вправду дурак. Думаешь, что все просто. Так же как дураков односельчан обманывать. Здесь дело почище будет, это тебе не крестьяне наши — недоделанные.
— Я, Евстратиевич, работаю на благо отечества, на благо всего ‘’Грядущего общества’’. Все у меня в этом плане по закону, а если сомневаешься, то наведи справки у господина Скупидомова. Съезди к нему, он все-таки представляет наш уезд в общественном собрании ‘’Грядущего общества’’.
— Ты что Ваньша обиделся. Я же не про это, сравнить хотел, чтобы ты понял. Не у кого из нормальных людей в нашей округе, нет сомнения в твоей кристальной честности и всеобъемлющей преданности. Не нужно мне к Скупидомову ездить. Я тебе о другом говорю — импульсивно выговорился Ироним Евстратиевич.
Иван Васильевич многозначительно с чувством заслуженного удовлетворения, принял слова старого друга.
— Гости наши где? — спросил Ироним Евстратиевич, выпустив пар и заметно успокоившись.
— В бане они — ответил Иван Васильевич.
— Что все вместе? — чуть не подскочил со стула Ироним Евстратиевич.
— Нет, конечно, что глупость говоришь. Главная баба с делегатом, профессор с рыжебородым, а девка, позже, одна мыться будет — обстоятельно пояснил Иван Васильевич.
— Делегат, кажется, Карине Карловне — не муж. Как же это? — насупился Ироним Евстратиевич.
Иван Васильевич предчувствуя знакомое развитие разговора, тяжело вздохнул.
— Такие люди, а нравственность на том же уровне — возмущался Ироним Евстратиевич.
— У тебя Евстратиевич, если бы прибор работал, ты другого мнения, тогда бы придерживался — засмеялся Иван Васильевич.
Ироним Евстратиевич еще больше насупился. История о его несостоятельности была старая и, к сожалению, для Иронима, известная многим. Случилось это просто, как говорится: на раз, два, три. Супруга Глафира надеялась на воскрешение состоятельности, где-то год, может чуть больше. Затем ее терпение лопнуло, тем более она была моложе благоверного на пятнадцать лет. Ладно бы так ушла, но она еще не постеснялась поведать о своем бабьем несчастье всей округе, используя при этом красочные описания неспособности Иронима Евстратиевича. Добавляя ироничные метафоры, многое еще, и все в отместку за то, что Ироним Евстратиевич в течение этого года, изводил свою жену ревностью и нравоучениями. В итоге он проиграл сражение, но не войну за всеобщую нравственность.
