Из Гермионы словно выпустили весь воздух. Тоскливая горечь, доносимая узами, сменилась такой мукой, отчаянием и нежеланием жить, что у Гарри слезы на глаза навернулись. Глаза девушки, полные безысходности, глянули прямо ему в душу, и Гарри, ничего не соображая от охватившей его необходимости заставить ее перестать так чувствовать, поймал ее руку и, ощутив некоторое не то колебание, не то нежелание, с силой дернул и притянул почти вплотную к себе. Теперь Гермиона была так близко, что он мог чувствовать тепло ее тела. Он вынудил ее облокотиться на стол рядом с ним, обнял за талию и, вздохнув, уютно уложил свою лохматую голову ей на плечо. Связующая магия заработала, уравновешивая состояние девушки за счет парня, но ему было все равно; главное, чтобы ее душа перестала истекать кровью.
— Ненавижу, когда ты так делаешь, — возмутилась Грейнджер спустя несколько минут, но не отстранилась, лишь закрыла лицо руками и тяжело прислонилась к нему.
— Знаю, — признал он и потерся о нее подбородком, как кошка, метящая территорию. — Но и чувствовать, как ты выцветаешь изнури не могу, — теплые ладони сдвинулись, пальцы принялись очерчивать небольшие окружности на ее теле, и все внимание Грейнджер тут же переключилось на него. Ее рука непроизвольно взметнулась к его темным волосам, погрузилась, помассировала кожу, непреднамеренно в точности повторяя действия пальцев Гарри на ее талии и бедре. Гермиона наслаждалась и тем и другим: редкой откровенной чувственностью ласки Гарри и шелковистостью его колючих волос. Ей всегда ужасно нравились его волосы, их необузданность и своенравие, она сходила по ним с ума, впрочем, как и по самому Гарри. Гермиону привлекала его дикость, неотступность и нежность, которая, казалось, пронизывала всю его сущность.
Мгновение рая — и Гермиона бессильно уронила руку. Мир, привнесенный в ее душу Поттером, смог умерить все негативные чувства, кроме беспокойства о самом нужном человеке на свете.
— Ты всегда помогаешь мне, а сам всегда и со всем справляешься в одиночку, — печально сказала она. — Меня никогда нет рядом, когда я тебе нужна.
— Ты занимаешься незаслуженным самобичеванием или напрашиваешься на комплимент? — улыбнулся Гарри и с облегчением заметил, как губы Гермионы помимо воли тоже дрогнули в намеке на ответную улыбку.
— Как это случилось? — тихо спросила она, надеясь получить ответ и боясь дождаться желаемого.
— Случайность, — вздохнул он и слегка изменил положение на ее плече, чтобы получить возможность видеть ее лицо в профиль — такое красивое, и печальное, и измученное. Прости его бог, но еще более прекрасное от того, что печальное. — Разумеется, я ничего не знал, а потому и предвидеть подобных последствий не мог.
Гарри вздрогнул, вспомнив, как шею пронзила невыносимая боль, и, поймав свое отражение в зеркальных стенах ритуального зала, увидел раскаленный обруч на ней. В сравнении с последующими событиями блекли все шрамовые кошмары и стократное Круцио от Лорда. Он переживал Ад — только для того, чтобы едва проклятый ограничивающий силу ошейник упал к его ногам, освобожденная рассвирепевшая магия разрослась, развернулась, расцвела буйным багрово-красным цветом и устремилась наружу ослепительным солнцем. Ему показалось, словно он мгновенно вспыхнул внутри. Гарри едва успел сжать кулаки, чудовищным усилием воли пытаясь направить горячий, как вулканическая лава, поток в привычное русло, а в отражениях зеркального зала уже полыхала сверхновая...
Гермиона в его руках напряглась и невольно отшатнулась, и Гарри вздрогнул, как от пощёчины, понимая, что разделил навеянное разговором воспоминание с ней.
— Извини, — пробормотал он.
Грейнджер возмущенно мотнула головой и шагнула ближе, встав перед ним настолько близко, что касалась его сомкнутых коленей. Гарри увидел тёплые золотистые крапинки в таких знакомых увлажнившихся глазах; слезы прилили то ли из-за новорожденного солнца, чьи лучи через воспоминание едва не выжгли обоим магам глаза, то ли от видения лучшего друга, который, выгнувшись, рухнул на колени и, задыхаясь, выл от боли в обожженном горле.
— И ты был совсем один... — прошептала Гермиона, мягко лаская его щеку.
— Не совсем, — уклончиво сказал Гарри, борясь с желанием зарыться в ее ладонь и прикоснуться поцелуем к тонкому запястью. — Практически сразу меня с головой накрыла волна холода и появились Защитники, — заговорил он, стараясь абстрагироваться от навязчивого желания. — Они впитали всю магию всплеска и даже погасили остатки пожара, занявшегося в доме. И знаешь, оказалось, что двойственность лика у Зверя на самом деле от того, что при достаточной силе заклинания их действительно двое: волк и Гримм. Даже не представляю, как они смогли достигнуть компромисса и являться на обычный призыв, объединившись, не устраивая каждый раз смертельный бой за это право, что было бы вполне оправдано, учитывая, что оба по натуре своей — весьма агрессивные существа. Они и соколица — хищники, потому и заступники разрушительной стихии, не в пример Патронусам. Хотя, признаю, Сохатый был действительно красив, — Гарри прикрыл глаза, и Гермиона получила образ: величавый олень в ореоле оранжевого сияния, круп — однородное жидкое пламя, а рога полыхают языками, как это обычно бывает у Зверя со шкурой. — Труднее всего оказалось потом — не дать магическому потоку сломить волю и не сомкнуть кольцо, но объявился Фоукс, и я заполучил новую анимагическую форму. В теле феникса без угрозы быть распыленным у меня появилась возможность спокойно обдумать положение
— И ничего умнее нового ограничителя тебе в голову не пришло, — печально сказала Гермиона. — Все странности твоего поведения из-за этого?
— Этот то ли более сильный, то ли качественнее. Хотя я думаю, что, учитывая, как часто моей магии приходилось в детстве бороться за мою жизнь, не исключено, что ей со временем просто удалось подточить действие артефакта. Отсюда и стихийные выбросы в условиях экстремальных опасностей. Знаю, может, это и глупо, но мне пришлось действовать быстро, и в тот момент ничего, кроме очевидных плюсов, мне в голову просто не пришло. Я понемногу снижаю уровень блокировки, чтобы тело смогло полностью адаптироваться к новым возможностям, как бонус — я могу полностью скрыть магическую ауру.
— Покажи мне, чем это было спровоцировано, — попросила девушка.
— Мия, — поморщился он, отворачиваясь, — ты только-только заканчиваешь осваиваться с новыми знаниями. Я не хочу сейчас грузить тебя событийной частью. Меньше всего в этой жизни я хочу причинить тебе боль. Ты же помнишь, чем чревато переживание моих негативных эмоций.
Гермиона помнила. При всем желании ей не забыть дня, когда Гарри признал, что не хочет ее. Она наклонилась немного и посмотрела на его профиль, отмечая про себя сильные, мужественные черты лица. Она не видела в них гнева или злобы — только усталость, смирение, своего рода заявление об отставке, и решила не упорствовать.
— Не показывай, просто скажи, почему ты очутился в зале для ритуалов, — подавив дрожь воспоминаний, тихо заявила Гермиона.
— Я заключил сделку, — признал Гарри со вздохом.
— Но Ари... ты же... — задохнулась девушка, не зная, как высказать свои сомнения и не обидеть его при этом. — В контракте можно предусмотреть такое количество уловок. Ты консультировался с юристом? Ты уверен, что...
— Успокойся, не было никакого контракта, — руки легли ей на талию, удерживая от возобновления метаний. — Только две стороны, у каждой их которых было то, что необходимо другой. Простой обмен. Все, что я накачал в твою прелестную головку при передаче, все знания — результат этого соглашения.
— Что ты должен? — девушка в его руках заметно напряглась.
— Своего первенца, — ляпнул он и тут же понял, какую глупость сморозил, когда вместо того, чтобы рассмеяться, Гермиона едва не лишилась сознания. — Прости, тупая шутка, — девушка прожигала его взглядом, и он поспешил успокоить ее, не желая выслушивать нотаций. — На самом деле я ничего не должен. При ритуале вскрылись новые обстоятельства, аннулировавшие мои обязательства.
Еще мгновение она испепеляла юношу медленно нежнеющим взглядом и вдруг придвинулась к нему еще ближе. Колени Гарри оказались зажаты между ними, не сомневаясь, Гермиона надавила всем телом, заставляя их раздвинуться, и прильнула вплотную, настолько близко, что чуть ли не впивалась в крепкие мускулы его груди, а лицом уткнулась в изгиб его шеи. Удобство самого Гарри, охваченного опасной смесью ужаса, стыда, наслаждения и возбуждения, в этот момент волновало ее меньше всего. Минуту или десять Гермиона безвольно и бездумно прижималась к нему, позволяя магическим узам ликвидировать дисбаланс аур и восстановить гармонию, нарушенную тяжелым разговором.
— Почему все дерьмо этого мира должно свалиться именно на твою голову? — потерянно прошептала она и почувствовала, как задрожала его грудь, ей послышался его тихий смех, как всегда, когда он собирался выдать очередную глупую шутку. Струя воздуха ударила его в плечо — она выдохнула:
— Заткнись, ладно? Просто заткнись.
И он замолчал, лишь успокаивающе поглаживая ее по голове, словно маленького ребёнка, пока она тихо роняла слезы ему на плечо, и думал, что никогда не привыкнет к тому, что кто-то так сильно о нем переживает.
Гермиона ощутила, как по щеке скользнул легкий поцелуй. Такой незамысловатый жест, но внезапно стало нечем дышать. Девушка слегка отклонилась, вглядываясь в до боли знакомое лицо Поттера. Она знала о нем все, все в нем ей нравилось и было любимо: такие небрежные, но в то же время изящные манеры; бронзовая кожа, так и напрашивавшаяся на поцелуи и пробу вкуса; непослушные волосы, в которые хотелось зарыться пальцами; яркие зелёные глаза, иногда темневшие от каких-то мрачных мыслей. Ее завораживала постоянно исходившая от Гарри сила, ее восхищала страсть, с которой он жил. Но сейчас всем ее вниманием завладели его губы. Возможно, кто-то посчитал бы их слегка тонковатыми, но, по мнению Гермионы, от этого его рот лишь выглядел более мужским — твердым и сексуальным. Все, чего она сейчас отчаянно желала — поцеловать этот рот, провести рукой по широким плечам, груди и спуститься по мускулистому животу к... впрочем, последнее далеко за пределами дозволенного в их отношениях. Что однако не мешает ей получить все возможное.
Гермиона наклонилась к нему, ее губы едва коснулись его губ, и вернулась обратно. Предложение, возможность и немой вызов: «Останови меня!», который бросали ее глаза. Сделав глубокий вдох, Гарри ответил на ее взгляд и почти сказал, что в этом нет необходимости и он уже восстановился от истощения магического ядра, но замер, поняв, что это — не о нем. Она нуждалась в заверении, и он был рад ей в этом помочь. Гарри кивнул, и Гермиона притянула его голову к себе. К его удивлению, она подарила ему глубокий поцелуй. Он не смог остановить себя, целуя ее в ответ и слегка поддерживая за спину.
Пусть все — иллюзия и ложь, пусть Гермиона думает, что это не всерьез, ему довольно и того, что, пользуясь такой возможностью, он может ее целовать. Всё будет великолепно, пока она не знает, насколько в действительности ему это нравится.
Глава 24
Тишина. Кто бы знал, что каждый раз она способна звучать иначе? Давить тяжестью на сердце, мучить недосказанностью, вызывать слезы печалью, или нагнетаться ожиданием взрыва, звенеть, как перетянутая тетива, готовая послать насилие и смерть, вспыхнуть ссорой, истерикой и скандалом. И кто знал, что Поттер так мастерски способен играть на всех этих оттенках одного банального явления?
Драко Малфоя не покидало ощущение, что все, произошедшее в Больничном Крыле в тот памятный день, было всего лишь очередной постановкой, точно рассчитанной мизансценой, призванной внушить определенные мысли, а в какой-то момент и страх. Он все еще помнил жуткое ощущение воцарившегося холода, омываемого лишь льдом молчания Поттера, гипнотически завораживавшего, как танец смертоносной змеи, наползавшего и грозившего раздавить в своих объятиях.
Люциус нанимал для него лучших наставников, но его учитель риторики и близко не подвел Драко к подобной степени владения ораторским искусством. Да и зачем далеко ходить? Самое большее, чего могли добиться такие признанные корифеи в тонких играх на чужих нервах, как отец и крестный — это умение держать паузу, что крайне раздражало, волновало или тревожило собеседника, вынуждая заполнить тишину и заставляя говорить, потеряв осторожность. Их молчание могло напугать, но ни в коей мере не внушить ощущение склизкого тела, обвивавшего горло и сжимавшего все туже и туже. Такое, судя по слухам, было под силу только Темному Лорду и, как оказалось, Поттеру. Ведь даже после того, как всё было им сказано и сделано, и его койку переместили в изолятор, в атмосфере все еще бренчал отголосок тишины, готовый в любой момент взорваться тысячами вопросов и требованием ответов на них. Разыгранная студентами комедия пролила масло на воду, оставив ее спокойно-умиротворенной, но с привкусом тревожного ожидания. Странно, но создавалось отчетливое впечатление, что люди из окружения Поттера играли всегда и во всем, и помимо воли Драко стал задаваться вопросом: а какие же они на самом деле — эти ненавистные гриффиндорцы?
Родной факультет Малфоя, как и весь магический мир, жужжал подобно растревоженному улью. Слизерин по сути своей представлял идеальную наглядную модель для демонстрации протекающих в обществе социально-светских процессов. Престиж и значимость рода были прямо пропорциональны ступени студента в иерархии факультета, и сейчас они переживали череду мини-революций. Драко с содроганием думал о возможности вскрытия позора собственной семьи, несмотря на то, что Люциус категорически отверг вероятность подобного развития событий. Пару раз он даже просыпался с криком посреди ночи от кошмара, ведь, как оказалось, одного сквиба в энном поколении могло быть достаточно в их снобистской среде, чтобы безвозвратно утратить место лидера Слизерина. Вменять друг другу этот позор было куда более безопасно, чем злить сильных мира сего, обличая Пожирателей Смерти среди аристократической элиты. Только не после очередной статьи в «Пророке», детально описывавшей, какие именно заклятья рабства и собственности соответствуют описанию и характеристике Поттера, а следовательно, могли послужить первоосновой для Темной Метки.
Однажды Драко довелось услышать от пришлых выражение «буря в стакане». Поттер развел именно ее, и никто не обратил внимания, как грамотно он это сделал. Магический мир зачитывался сенсационными откровениями госпожи Скитер, и Драко небезосновательно предполагал, кто на этот раз платит ушлой журналистке. Низвергнутая и полностью утратившая свое положение и популярность, Рита сумела вернуться в зенит славы, уже совершенно по-другому ведя свои дела. Каждая статья, каждый факт и событие, описанные ею, имели документальное подтверждение. На Хогвартс обрушилась лавина сов. Ежедневно Дамблдор получал вопиллеры от возмущенных граждан, и далеко не все он успевал уничтожить прежде, чем они успевали проорать шквал обвинений и упреков в его адрес. Ему доставалось и как опекуну Гарри Поттера, и как директору школы, не способному обеспечить безопасность детей и перекладывавшему свои прямые обязанности на плечи простых школьников. Из собственных источников слизеринцам доподлинно было известно, что такому же натиску подверглись Министерство Магии и Аврорат, на которых как из рога изобилия лились обвинения в некомпетентности, произволе и неумении исполнять свою работу.
