— В деревне тихо, — добавил я, прислушиваясь.
И верно, на таком расстоянии я уже должен был слышать хотя бы лай собак, но сейчас была лишь звенящая тишина. Даже вездесущих ворон не было.
— Пожаров нет, дома целы, двери... — лихорадочно обшаривая деревню взглядом, подмечал он только ему понятные детали. — Биджу, не вижу отсюда, — ругнулся он.
— На улицах никого, — добавил я, моё зрение позволяло чуть большее. — Двери в дома закрыты. И не поминай больше хвостатых, я не люблю этого.
— Значит на них не напали, — с облегчением подытожил охотник. — Хорошо, не буду.
— Ты боялся, что на них нападут, — медленно протянул я. Ну что же, недомолвки стали понятны. — Ну а теперь ты мне расскажешь всё. Расскажешь правду.
Правда оказалась сложной. Сложной и неприятной, как и всегда. У местных деревень сложились свои специфические отношения с их владельцем. Тот осерчал и приказал своим солдатам быть с деревенскими строже. Слово за слово, дело за делом, а тут ещё повышение оброка, новый рекрутский набор, что ещё больше осложнило местные отношения. А деревни были ещё крупные, богатые по меркам местных, не поднималась рука у их владельца решить дело силой, не хотел он терять столько денег.
— Спускаемся в деревню, я хочу понять, что здесь всё-таки случилось, — прервал я поток слов охотника.
Обыск в деревне не дал нам почти ничего. Абсолютно целые дома, пусть и не лучшего качества, все, как один, с закрытыми дверьми. Внутри тоже ни следа разрушений. Насторожило меня только то, что нигде не было повседневных предметов быта, ни тебе горшков, ни одежды или сельхоз инструментов. Пусто и чисто.
Запахи... Я глубоко втянул в себя воздух. Запах трав, немного навоза и чего-то скисшего. Металла крови нет.
— Они ушли, — подтвердил мою догадку охотник, после обыска уже третьего такого дома. Везде пусто, чисто и ничего ценного. — Ушли сами, собрали самое ценное, вывели скотину и все в лес. Почти как мы когда-то, — вспомнил он что-то своё и нахмурился. — Верно и к ним пришли...
— И они решили укрыться от беды, — закончил я за него. — Ладно, всё же это не та деревня. Сколько отсюда до Могами?
— Вот через лес этот перебраться, а оттуда полями, — указал он. — Совсем близко, может местные даже туда и ушли, родственников тут полно.
Алая плёнка Покрова привычно облекла моё тело, а охотник, пусть и с неохотой, но занял своё место у меня за спиной.
Привычные запахи леса ударили мне в нос, едва я зашёл под кроны лесных гигантов. Покров ещё более усилил мои чувства, заставляя чихнуть от резкого оттенка металла.
Они были все тут. Десятки и сотни людей, мужчины, женщины, дети — все они лежали на увядающей листве медленно осыпавшегося леса. Нигде он не осыпался, а вот сейчас сама природа попыталась хоть так прикрыть их. Распоротые глотки, выпотрошенные животы... Внутренности тянулись по земле за некоторыми телами, они были ещё живы, пытались спастись даже тогда. Кровь... свежая кровь везде, её было настолько много, что кое-где она образовывала лужи, которые никак не могли просочиться сквозь землю, настолько она была уже влажной. Она не сворачивалась, сегодня было холодно, отчего мне становилось ещё хуже. Она собиралась ручьями, стекая дальше в лес. Ни птиц, ни диких животных, только тишина и сотни человеческих тел с распоротыми глотками. Вопрос с излишне самоуверенной деревней решили раз и навсегда.
Отпустив мои плечи, Тору скорчился у ближайшего куста в приступе рвоты. Едва он пришёл в себя, как его снова начало рвать — его рука, которой он опирался о дерево была красного цвета.
— Я иду дальше. — Струи вонючего дымка потянулись у меня из-под ног, мокрая листва занялась весёлыми язычками пламени.
* * *
— Мы не заплатили, мы не заплатили... А-а-а... не заплатили... — чужой плач заставил меня сменить направление. — Прости, прости, прости...
У подножия корней могучего дерева сжался в комок неизвестный. Грязный, в местами порванной одежде, он лежал и тихо рыдал, периодически шепча то извинения, то проклятия. Его ноги были залиты кровью, сочащейся из многочисленных ранок на стопах — он долго бежал по лесу без обуви.
— Я не причиню вреда, — остановившись в нескольких шагах от него, я убрал Покров. — Я рядом, я помогу тебе, не бойся.
— Прости, прости... Не надо! — визгливо вскрикнул он, забиваясь ещё глубже и дальше от звуков моего голоса. — Прошу, я всё сделаю, прошу...
— Ты знаешь его?
— Нет не знаю. Сейчас его разум безумен, — тяжело вздохнул охотник. — Надо отвести его в Могами, он может быть единственным выжившим из прошлой деревни. Эй, мы не собираемся вредить тебе! Позволь нам помочь!
Сжавшись ещё сильнее, он продолжал всхлипывать.
— У нас нет времени на тебя... — выдернул я его из укрытия, заставляя встать.
— Биджу, — выдохнул Тору, забывая про моё предупреждение. — Его глаза...
— Да
Вися у меня на вытянутой руке, он продолжал всхлипывать и просить прощения за неизвестный проступок. Этот несчастный и никому не нужный комок ещё живой человеческой плоти, комок неописуемой боли и страха, он продолжал молить, смотря на меня пустыми глазницами, из которых ещё текли слёзы.
— Отведи его в деревню, — передал я калеку охотнику. — Я пойду дальше.
Кровь и отчаяние пропитали эту землю — это было заметно сразу. Холодный ветер ударил мне лицо, едва я вышел из-под защиты леса. Там, у меня за спиной, остался Тору, поклявшийся, что доведёт раненого.
Тихо. Настолько тихо, что можно услышать шелест травы под порывами едва заметного ветерка. Неприятно, особенно в холод. Деревня открылась передо мной с высоты поросшего сейчас уже мёртвой травой холма. Присмотревшись к деревне можно было заметить множество точек-людей, стягивающихся куда-то к центру.
'Ма-ма', — прошептал ветер, донося до меня чей-то голос.
'Хочу жить, — рухнула на мою эмпатию новая волна отчаяния. — Жить'.
Это не из деревни. В тишине звонко лязгнул металл — звук с севера. На север от деревни, туда дальше в поле, через которое шла узкая тележная колея. Делая извилистую петлю, разбитая грунтовка огибала несколько холмов, то теряясь, то появляясь вновь, до тех пор, пока не скрывалась в лесу. Только когда я добрался до опушки этого леса мне повстречался первый человек.
— Э-э-э, — вышел на дорогу типичный такой местный солдат. Чуть больше узоров на броне, катана на поясе в дополнение к нагинате в руках — это офицер. Он шёл ко мне вытирая полотенцем влажные руки. — Дальше нельзя. Топай обратно.
Чуть в стороне, прикрывая его, стояло ещё несколько солдат, двое лучников и ещё четверо с нагинатами. Катана была только у подошедшего ко мне.
— С чего бы?
'Ма-ма...' — снова дохнул ветер.
— Я так сказал, вот почему, — поправил он шлем. — Вали давай, я не посмотрю на то, что ты не из местных будешь, — нахально прищурился он.
— Что вы забыли здесь? — шагнул я к нему ещё ближе. — Что?
— Назад! — рявкнул лучник. Два лука оказались нацелены на меня, солдаты с нагинатами пошли в обход.
— Не подходи, — выставил перед собой такую же нагинату офицер, пытаясь отпугнуть меня. — Покажи руки, медленно опустись на колени...
'Я не хочу...' — стон-хрип, царапающий ухо.
'Ну не бойся, — мягко ответил другой голос. — Я знаю, что страшно, но это надо сделать. Просто отвернись, закрой глаза и не смотри. Давай, просто отвернись'.
'Прошу, прошу...'
— От тебя пахнет кровью, ты знал? — втянул я в себя ставший таким тяжёлым воздух.
Он мыл руки — разрозненные пазлы картины сошлись в единый рисунок.
— Стреляйте, — раздался приказ.
Шагнув вперёд, я ушёл от двух стрел и тычка острием нагинаты мне в живот от офицера. Перехватив оружие за древко, я вывернул его из рук врага, следующим движением выбивая зубы убийце, да так, чтобы юшка кровавая полетела, и рванул вперёд, прямо туда, где, согласно моему чутью, была сама смерть. Незадачливые воины, потрясая оружием и не прекращая материться бросились за мной, оставив своего товарища.
— Убери руки, руки убери!
— Прошу! — визг ударил по ушам, прорываясь сквозь плотную листву.
— Не закрывайся! Держи этого барана, он схватил меня за ногу! — голоса звучали лихорадочно и даже весело. — Аха-ха... Режь его уже, он же брыкается, — со смехом продолжил молодой голос.
— Отойди и смотри, как надо! Дай ему по голове, чего он у тебя ещё дергается! Да стой ты на месте, я сказал! На-на, мразь, ещё раз дёрнешься, станет больнее, понял? Кивни, дурак, если понял. Вот, дошло наконец.
Густые ветви разошлись в стороны, и я выбежал на лесную поляну. Поставив человека на колени, бородатый солдат навалился ему на спину, заставляя встать на четвереньки. Быстрыми колющими и режущими ударами длинного кинжала он бил по плечу, по шее, пока его товарищ оттягивал назад руки жертвы. Десятки тел с разорванными глотками устилали всю поляну. Ещё несколько стражников стояли в стороне, контролируя ряд сидящих коленях крестьян.
— Нежнее, нежнее режь, — раздался тот самый голос, который до меня донёс ветер. — Ты же плечо рубишь, смотри, где горло и там режь, не мучай человека.
Он продолжал вырываться, пытаясь опустить голову и прикрыть горло. Продолжал сучить изо всех сил ногами, пытаться сделать хоть что-то. Держали крепко, держали привычно, как делали это не один раз.
— Хватит, — алый поток артериальной крови наконец извергся на эту землю, тогда как человек был ещё жив.
От одного открывшегося вида у меня кружилась голова. Рефлекторно, от всей этой ситуации, от запаха крови, что бил тугой волной металла в ноздри, от этих темных луж, вокруг неподвижных тел, звериный оскал рвался наружу и вставали волоски на шее.
Они стояли и смеялись, чувствуя себя повелителями жизни. В них я видел искры страха и безумия — они осознавали, что делали, боялись, но продолжали. Горло за горлом, как в наваждении. Они ждали этого, они жаждали этого, продолжения того, что было в прошлой деревне. Залитые по локоть кровью руки, длинные кинжалы и бешенство пополам с восторгом в глазах. А вот у ребят-надсмотрщиков одежда была чиста — сегодня они ещё не успели приступить к своему развлечению, но уже стояли и приплясывали в нетерпении, дожидаясь своей очереди. Что заставило их пойти на подобное — поломанная психика или желание следовать примеру товарищей? Я не знаю.
Я ведь знал, что такое случится рано или поздно. Знал, но гнал от себя эти мысли. Гнал, пытался быть в стороне, каждый раз находя оправдание своим поступкам, пусть зачастую и надуманные. Знал, знал, знал... и что я могу теперь сказать, глядя прямо в эти глаза, в эти ещё такие живые глаза? Ведь в моих силах было остановить это безумие.
'Прости я не хотел?'
'Я не смог?'
'Это не моё дело и не моя проблема?'
Пульс давно ушёл в потолок, давление так же превышало все мыслимые пределы. Я задыхался.
— Прекрати!
— Эй, да что такое? — швырнул бородач свою жертву наземь, полностью оборачиваясь ко мне. — Мужик, ты вообще кто такой? Мы выполняем свою работу, тебя ебёт как? Или тоже хочешь? — слизнул он алую каплю с кончика кинжала. — Так у нас ещё есть, — кончик кинжала указал на лежащих людей. — Там в селе этого скота полно ещё, на всех хватит!
'Режем скот', — в памяти невольно всплыли другого такого же наёмника. И ухмылка, кривая такая ухмылка, из-за чего я принял это за шутку.
Так называемый 'скот' был. С разорванным горлом этот человек был всё ещё жив, вопреки всему и вся. Свернувшись прямо в луже собственной крови, зажимая рану от ножа, он тяжело дышал, с присвистом и хрипом вбирая воздух. Я уже знал про такие раны, курсы первой помощи мне успел преподать Кролик, максимум полминуты и его не станет.
'Не станет! Не станет! Не станет!'
— Вы все сделали это... — мироощущение вокруг невидимо дрожало, сотрясаясь от волн ужаса и гнева беззащитных людей. Как скот, резать глотки просто потому, что им это нравится. Просто! Им! Нравится! Им! Хочется!
Я смотрел ему в глаза и видел, чувствовал одно только недоумение. Он считал это нормой жизни, считал это своим правом — правом сильного. Он не понимал, что сейчас произошло. Моя эмпатия потрошила его мозг, пытаясь найти хоть что-то, хоть малейшее оправдание. Его не было, ему просто нравилось делать это, повинуясь животным инстинктам и бурлящим в крови гормонам. Нравилось день за днём ощущать ауру страха, нравилось чувствовать и демонстрировать свою силу.
Я не смотрю на тебя, но знаю, что ты смотришь. Я знаю, что ты умираешь, я вижу, как истекает капля за каплей твоя жизнь. Я никогда не говорил с тобой и даже не встречался, но чувствую тебя как себя. Эмпатия, проклятая ты... Прости меня, прости, за то, что ты умрёшь сегодня. Единственное, чем я могу тебя утешить — это свершить месть за тебя.
Ты смотришь одним единственным глазом, ведь второй вытек из-за побоев, и из него по щеке стекают редкие соленые капли. Крик и мольба о пощаде не задевают и лишь внутри горит радость от звука ломающихся костей.
Отошли на второй план маскировка и скрытность, Покров занял своё место. У них не было и шанса, да они и не пытались сражаться, сразу же бросившись в сторону такого близкого леса. Попытались. Не ушли. Кости хрупки, а с развороченными суставами и болевым шоком человек не уйдёт точно. Три солдата вспыхнули свечами от потоков моего огня, превратившись в живые факелы, остальные переломанными фигурами развалились на земле.
Без жалости и сожаления. Они заслужили.
Выбежали из-за спины те солдаты, что преследовали меня. Зря, один горизонтальный удар хвоста перерубил их всех. Последнему повезло меньше, ему оторвало обе ноги по бедро. Теперь он оказался на месте тех, кого он убивал сегодня.
Сейчас я совершаю настоящее преступление, нападая на людей владельца этой земли. Только теперь мне уже не важно, кто это, если он позволяет подобное.
— Ты скажешь мне, кому служишь. Ты скажешь всё, — сдавил я чакролапами ноги самому главному из них. — Ты скажешь, куда ушли остальные, я не поверю, что вас тут был один десяток. — Срывая горло бородач завопил, когда чакролапы провернулись, превращая его ноги в фарш из мяса и костей. — Ты скажешь всё, — моя эмпатия вонзилась ему в мозг, ломая личность. Это не шиноби, это простой человек, так что сопротивления не было. — Ты ответишь за всё, — его глаза вскипели от жара вонзившейся в них чакры, когда я добрался до его воспоминания о брошенном ранее ослеплённом мужчине. — Глаза за глаза... Вы все ответите, — обернулся я к уцелевшим, подтягивая их ближе с помощью хвостов. — А позже я прощу вас. Всех и каждого.
* * *
— Их было двенадцать, — я стоял перед толпой хмурых и озлобленных людей. Сотня, нет, даже больше, мужчин от ещё сущих подростков до стариков стояли и смотрели на меня и тех, кто лежал за моей спиной. — Их было двенадцать, — продолжил я. Собраться с мыслями было сложно. — Осталось трое, они ваши. Я отдаю их вам.
— Не-е-ет... — прохрипел позади меня единственный у кого осталось зрение. — Почему?
— Я их простил, — первый раз я выпустил Покров на виду у стольких людей, но сейчас это было не существенной мелочью. Их это тоже совсем не волновало. — Я их простил и теперь оставляю здесь.
