— Всего — это чего? — всё-таки перебил я.
— Подсказок вокруг тебя — туча. Не тупи. Но для начала — у тебя задание есть? Есть. Вот и вперёд. И, Лёш, правда, ну не тупи, а? Сам смотри по сторонам и думай. Я не могу всё время вокруг тебя крутиться и вытаскивать тебя из жопы. Да я даже советами тебе рискую так, что мало не покажется. Давай сам тоже, да? Да, насчёт советов. Будь предельно осторожен с Инфаньяти. Лучше держись от него подальше. В крайнем случае, не верь ни одному его слову. Будет советовать делать что-то — не делай ни в коем случае.
— А он — как ты, да?
— Не как я. Не важно. Просто избегай его. Не светись перед ним. Иначе может быть очень, очень нехорошо.
— Мне?
— Тебе в первую очередь.
— Ага. А эти... инквизиция? С ними как?
— С ними пока неясно... Это я о своём, не обращай внимания. На вилле они тебя достать не должны, а там — сделаешь, что надо Фаринате, и будешь им уже не интересен. Просто в город пока не лезь.
— А вот эту веточку ты мне дала...
— Тут уже я ступила. Дура была, мне уже... Короче. Дала, и дала. Пользуйся теперь, чего уж тут. Она, кстати, не одноразовая уже, к сожалению.
— Ну, если такие проблемы, так держи обратно.
— Поздно. Всё уже. Не сыпь мне соль, ладно?
— Ладно, конечно. Хотя суть проблемы я не уловил.
— Проблемы... — она хмыкнула. — Проблема в том, что артефакт этот уже замечен, и отменить этого уже никак нельзя.
— Ну, вроде как это не первый артефакт у меня. Иродия мне ножик подогнала, Инфаньяти, опять же, какую то фигню выпить дал, нифига не обычную валерьянку, кстати. Это как?
— Иродия...— Лила покачала головой. — Этим... Короче, Иродии не возбраняется творить что вздумает. Имеет право. И Инфаньяти этот тоже... Не Иродия, конечно, но что можно ему, никак нельзя мне. Ой, Лёш, опять мы не о том. Вобщем, я пойду уже, пора мне. А ты не светись, я сказала. Сиди тихонько, делай своё дело, и всё будет хорошо. Верь мне.
И она спокойно сошла с дороги. Думаю, за теми кустами, что скрыли её, уже никого нет. И в округе её нету. А я остался. Стараться ей верить. Только не получалось.
— Кто это была? — Лоренца подползла поближе и, растолкав баулы со скарбом, устроилась поудобнее рядом.
— Это? — я задумался. Как, в самом деле, её, Лилу эту, объяснить? Хотя бы даже Лоренце? — Родственница одна. Дальняя. Случайно в городе встретились. Она тут где-то живёт неподалеку.
— А... — взгляд хомячка стал очень подозрительным. — А на каком языке вы с ней говорили?
Чё? Чё-чё? На каком языке? Как на каком языке? А я что, ещё какие-то знаю? Быстрый просмотр своих свойств подтвердил, что я до сих пор курлыкаю только на тосканском диалекте. Но сомневаться в том, что Лоренца слышала нечто другое, я не мог. Лоренца — не дура и слух у неё нормальный. Тогда... А что я, собственно, туплю, а? Или Лила — действительно, простая прохожая?
— У нас на севере так говорят. В некоторых местах.
— А ты с севера?
— Ну да, — тут я даже и не соврал ведь.
— А откуда?
— Ну, неподалеку там есть такой город, Моска называется.
— Моска? Какое смешное название ["москва" и "муха" по-итальянски звучат и пишутся совершенно одинаково]. Это в Миланском герцогстве?
— Нет, дальше.
— Уууу. Дальше уже горы, я знаю.
— Вот за ними.
— Далеко, — сказала она.
— Далеко. — согласился я. Очень.
Двор виллы очень злой подводной лодкой барражировал мессер Матиро ди Тавольи. При нашем появлении, он сфокусировал свои перископы на мне, от чего я почувствовал себя в перекрестье прицела. Обнаружив цель, он стал разгоняться в моём направлении, словно торпеда, разве что пузырькового следа позади не оставлял. Хотелось куда-то спрятаться, но это было бы не солидно. Щас рванёт, только и успел подумать я.
xxiv
[Год 1263. Август— Сентябрь]
"Всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться"
— В.И. Ленин
Жаркий август закончился в беспокойной Фиренце суматошно и не мирно. Сам я тогда в город не выбирался, но слухи переносились слугами как говно мухами на лапках — понемногу, постоянно, и с характерным жужжанием. Кроме того, с нами были мессер ди Тавольи с двенадцатью благородными рыцарями, и не менее благородное семейство дельи Абати. Это не считая саму Фиону. Ко всем благородным и от них периодически мотались посыльные — у всех были либо дела в городе оставлены, либо имущество, которое требовало пригляда и бережения даже в хозяйское отсутствие. Фиону опять же не считаем, к ней никто не мотался. Вобщем, о происходящем в Фиренце мы были в курсе. Первый день после устроенного мной пожара и, как следствие, неожиданного бунта населения, недовольного правлением гибеллинов, был самым критическим. Фаринате не удалось утихомирить горожан малой кровью. Наличных бойцов, чтобы продемонстрировать силу везде, не хватало и лидер гибеллинов стал наносить удары точечно. В бунтующие кварталы врывалось несколько десятков хорошо вооружённых, озверевших от крови головорезов и убивали всех без разбору. Где-то они встречали сопротивление, где-то горожане разбегались или пытались прятаться по домам. Помогало горожанам это мало — сопротивлявшихся убивали на месте, убегавших догоняли или перехватывали, прятавшихся вытаскивали из домов. На пол и возраст никто не смотрел. На стенных крючьях, предназначенных для вывешивания праздничных ковров, висели хозяева домов, кто-то повешенный по всем правилам, за шею на верёвке, а на кого не хватало верёвки — подвешивали на крюк за нижнюю челюсть. Те умирали дольше, оглашая улицы жуткими криками. Кто бунтовал, кто нет — особо уже не разбирались. Крюков на всех было не достаточно, поэтому остальных просто резали, как свиней, и улицы в буквальном смысле тонули в крови. Не знаю, была ли оправдана жестокость Фаринаты, имеющая целью запугивание населения, хоть и была понятна, но в любом случае она сработать не успела: пока граждан принуждали к миру в одном приходе, они забывали о страхе в другом. Очаги спонтанных бунтов множились, как фурункулы, и грозились слиться в огромный гнойный карбункул. Солнце затянуло густым, чёрным чадом распространяющихся пожаров. Под ставшим низким и недобрым небом Фиренцы то и дело истошно голосили отчаянно не желавшие умирать люди. Все городские ворота наглухо закрылись. Среди гвельфов пошли слухи, что к городу уже подходит французское войско Карла Анжуйского и скоро ненавистные гибеллины будут изгнаны. Слухи были ложными, а если бы и нет, то горожанам после входа иностранных — к тому же королевских — войск вряд ли стало бы жить слаще, но пополаны о том не задумывались. Городская верхушка собирала в своих дворцах наиболее доверенных ополченцев и готовилась к худшему. Или к лучшему, если удастся вернуть власть. Хорошо ещё, наёмников в городе почти не было. По улицам носились разномастно вооружённые толпы агрессивных мужиков. Горлопанили во славу справедливости, коммуны, и его святейшества, вспоминали про хартию Фридриха от какого-то мохнатого года, но больше смотрели, как бы чего урвать и на пути им было лучше не попадаться никому, даже и самому Фридриху. Могли и в дом ворваться. В таких случаях везло тем, у кого всего дома — одна комнатушка с земляным полом и не имеется пригодных к употреблению баб. Все лавки и мастерские позакрывались. Отцы семейств прятали жён и дочерей в самых дальних и тёмных закутках. От массовой резни относительно немногочисленных гибеллинов спасла только старая традиция фирентийцев сосредотачиваться на близком и тщательно помнить обиды на него. И в то время, как четыре из шести сестьер уже готовы были договориться и собрать единое ополчение, в самых сильных сестьерах, в кварталах Санта Мария Новелла, Сан Джиминьяно, Санта Кроче, Карро, Випера и Леон-Бьянко, консортерии десятков семейств под шумок пошли выяснять отношения друг с другом. Личные счёты оказались важнее, на радость получивших неожиданную передышку гибеллинов. А там и сын Фаринаты, Лапо, привёл три сотни латников из Сиены. В масштабах почти стотысячного города этого было бы мало, если бы горожане сумели сорганизоваться, но этого, при наличии даже такого подкрепления, Фарината им сделать уже не дал. В одну ночь были взяты Консистория, дворец Консулов и Барджелло, где засели приоры, консулы, и капитаны со своими личными гвардиями. Приоров и капитанов пустили под нож. Среди консулов потерь почти не было — эти, в отличие от первых двух, были местные уроженцы и Фарината не стал окончательно портить отношения с Цехами, взяв золото вместо крови. Я ожидал, что под шумок Фарината разберётся и с папским нунцием, ибо он-то и был главным гнойником в Фиренце, без которого гвельфам затевать бунты и смысла не было, если уж совсем в корень посмотреть, но дом нунция, хоть и был окружён, штурмовать никто не решился. Для моего ума такой пиетет перед папой понять сложно, но для местных это в порядке вещей. Травануть понтифика они могут, а пока жив — надо уважать и всячески ку делать. Поэтому и епископа тоже никто трогать не стал, и вся коллегия инквизиции вместе — я так подозреваю — с клятыми братьями Альфонсо и Бартоломео пребывала в здравии и благополучии, хай им грець. С нунцием было тем обиднее, что, несмотря на уверения обоих, и Фаринаты, и Лилы, я не забывал о письме Никколозо с моим описанием и требованием заполучить живым, и о странном интересе Бонуомо Инфаньяти, который называет себя викарием, но непонятно — чьим. Вкупе с уверенностью, что инквизиция — организация большая и инерции действия у неё на десяток таких Ружеро хватит, я на вилле себя в безопасности отнюдь не чувствовал. Не верил я, что вот просто так все возьмут и про меня забудут. И Фаринате не верил. Ну, а Лиле верить — и вовсе надо наивным быть. Времени у неё объяснить нет... Как же! С ликвидацией верхушки гвельфов перспектив у спонтанного бунта уже не осталось, но успокоения это, как ни странно, не принесло. Пожар давно сошёл на нет, бунт потерял всякую цель и логику, но не жестокость и не жажду обогащения. Несколько дней и ночей шла нескончаемая бойня, где правили бал месть, нажива, и первобытные инстинкты. Потом объявился, наконец, Гвидо Новелло. Где он до сих пор шлялся я не знаю, понял только, что он был назначен Манфредом Сицилийским в Тоскану в качестве герцога. Логику, по которой какой-то сицилийский король назначает герцогов за тридевять земель в Тоскане, я пока тоже не понимал. Такое вмешательство окончательно поставило Манфреда под удар сразу с нескольких сторон: обозлённого до белого каления папы, французского короля, и без того претендующего на Неаполь и Сицилию, и кастильско-леонского короля Альфонсо, который по маме Елизавете тоже был Гогенштауфеном и непосредственным правнуком ажнак самого Барбароссы. И если с наместником Петра всё и так было ясно, нашествия анжуйца в любом случае было не избежать, а кастильца можно было пока не принимать в расчёт, то вот четвёртый недовольный — арагонский король Хайме Завоеватель, имевший сильный флот и успешно громивший мавров уже несколько десятилетий — это было серьёзно. У Арагона тоже были виды на юг Италии, пока неоформленные, но явные. Новоявленный тосканский герцог привёл с собой до трёх тысяч войска. Город оцепенел от страха: весёлый междусобойчик, который фирентийцы праздновали уже несколько дней, мог оказаться лишь прелюдией к тотальному выпиливанию населения поголовно. Позакрывались — невиданное дело — церкви. По улицам, кто в рясах, кто в рубище, срывая голоса в уличных проповедях и гневно потрясая кулаками, пошли бродить попы и монахи, предрекая беды и грозя карами. За попами сворами голодных собак всюду таскались нищие и прочее неприкаянное отребье, не нашедшее пока, чем и с кого поживиться. Смотрели зло, хищно, волками. Хоть и собаки. Беды и кары им уже были не страшны, они ждали, когда те падут на других. Попы обещали что вот-вот Урбан четвёртый сначала отлучит герцога вместе с его королём и Фаринатой от церкви, а потом пришлёт свою армию. Но увы им, с этим в данный момент у папы были проблемы: не так давно пала Латинская империя и на престол восстановленного Восточного Рима взошёл деятельный и амбициозный император, Михаил Палеолог, раскатавший губу не только на Пелопоннес и Балканы, но и на весь юг Италии в том числе. Урбан тут же начал готовить против того крестовый поход и уже безуспешно подвергал интердикту Геную, отказавшуюся разорвать отношения с восточным базилевсом. А у Манфреда был козырной король в рукаве: беглый латинский император Балдуин предложил ему в обмен на приют права на Константинопольский трон. Манфред по какой-то причине предложения пока не принял, хотя не понятно, чего он тупил: все притязания испанцев, фанцузов, и самих понтификов на Королевство Обеих Сицилий были как раз связаны с сомнительной легитимностью Манфреда как короля, ведь наследником этой короны был Конрадин, его племянник, родной и законный внук императора Фридриха II, король Иерусалима, герцог Швабский. В позапрошлом году парень официально вступил в права как герцог, а дальше — пропал, и его опекуна подозревали в причастности к этому исчезновению с целью сохранения своего трона. Доказательств только не было. Но вот прими он предложение Балдуина — и будет совсем иной расклад, тут уж сомнений у католической части христианской Европы по поводу прав на трон не останется. Пусть трон далеко, но всё равно трон. Не знаю, как прогрессивная католическая общественность отнеслась бы к тому факту, что вообще-то в Константинополе уже есть император и никуда деваться не собирается. Скорее всего, сей факт был бы проигнорирован, как несущественный. Ибо схизма уже случилась, а действующий император католиком не был, папой не утверждён, и таким образом никакими правами престол не обладал. Но это если Манфред ограничится полумерами. Может быть и радикальный вариант: южная Италия в полном составе станет лишь частью Восточного Рима. Как и говорил тогда Фарината — вместе с отрывом от престола святого Петра в пользу константинопольского патриарха. Это Урбану вообще поперёк горла. Если Манфред туда ещё и Фиренцу утянет, то всей католической Италии и власти папы — хана. Вот как раз совсем недавно под интердиктом была вся Португалия целиком. Второй громкий интердикт, и опять неудачный. Португалия продержалась больше года и в конце концов Урбан вынужден был сдаться и отступить, признав-таки брак короля Альфонсу законным, а сына короля — наследником. Причём никаких уступок от строптивого португальца папа не получил — ни денег, ни усиления влияния кортесов, ни замены епископа Лиссабона. После таких репутационных потерь Урбан, прекрасно осознавая риски, резких движений делать не станет — ведь помимо геополитических проблем ушлый сын французского сапожника имеет проблемы ещё и со многими итальянскими семьями на самом Апеннинском полуострове. Было это следствием того, что вскоре после своего избрания неместный папа значительно расширил коллегию кардиналов, причём все они оказались французами. Итальянские же подданные Урбана давно забыли, что французы, в сущности, фигня: среди пап бывали и евреи, и африканцы, и арабы, и вообще непонятные далматинцы. Сомнительные и нелегитимные наследники древней Римской Империи с неприязнью косились на галлов. Кроме того, в финансовых делах Урбан сделал ставку на одну единственную олигархическую группировку — сиенских банкиров, настроив против себя всех остальных, особенно тех, кому он, окончательно расколов Италию на два лагеря, запретил взыскивать с должников. Эти маленькие гешефты значительно помогли ему материально, но в результате страх римского понтифика перед собственными кардиналами, епископами и паствой был настолько велик, что он ни разу даже не переступил ногой городскую черту Вечного Города, предпочитая отсиживаться в Витербо, и его гвардия нужна была ему самому. Кроме того, папская гвардия сама по себе невелика, а армия собирается по большей части из войск знатных семей епископатов да наёмников, а их всех поди ещё собери. Так что, никого в помощь не дождавшись и убедившись, что герцогские войска, лишь частично взявшие под охрану стратегические объекты в самом городе, а частично рассредоточившиеся по окрестностям, контролируя дороги, никого вырезать не собираются, Фиренца, наконец, утихомирилась. Неделю с улиц убирали трупы. Хоронить пришлось развозить по загородным кладбищам — в городе всех погибших по-человечески, с подобающими песнопениями, телодвижениями и прочей нахрен трупам не интересной ритуалистикой похоронить не успевали — не хватало квалифицированных попов. А трупы настоятельно, посылая сигналы запахом и цветом, просились в землю. К середине сентября всё окончательно устаканилось, пооткрывались ворота, и к нам заявился Гвидо. Не Новелло, конечно, а который Медичи. Заявился счастливый и гордый, как орёл, который только что вылупился, но уже знает, что все зайцы в поле и беспризорные куры — его, по праву формы носа. Кстати о курях. Первым делом наш орёл понёсся к Паоле — хвастаться подвигами. Я, прослушав эту саморекламу из-за угла, поделил всё на десять, из остатка извлёк квадратный корень, и выходило, что купцом орлу, к его счастью, уже не быть — Лапо поклялся сделать из него рыцаря. Не сейчас, понятно, но потом, потом, обязательно. А всё потому, что по дороге в Сиену им довелось попасть в засаду... ну, это по его рассказу, я же думаю, что имел место обычный безликий дорожный рэкет. На политические пристрастия жертв решившим воспользоваться ситуацией коммерсантам-экстремалам было наверняка наплевать. Гвидо сопровождал Лапо не в-одиночку, понятное дело, но именно он оказался рядом, когда на его господина напали двое гопников. На этом, в принципе, долгий рассказ о его подвигах можно было бы и закончить, ибо, влекомый идиотской мечтой и олигофренической тягой к героизму, он ринулся грудью защищать сюзерена от вражеской стали. Тут ключевое слово — грудью. Всё. Конец документального фильма. Дальше он не помнит. Потому как получил не в подставленную грудь, а по дурной башке. И правильно, я считаю. Грудь-то тут причём, если проблема — голова? Гвидо, конечно, сериал продолжил, но поскольку он несколько часов оставался бессознательной тушкой, а следующие несколько дней провёл в койке, то эту, уже фантастическую, сагу о его приключениях можно смело отнести к разряду былинных сказаний о сказочных богатырях. Впрочем, кроме меня его невероятная одновременная недееспособность и деятельная активность никого не смущали. Ну, получил герой кистенём по голове, ну отключился, ну скачет при этом на врага с мечом в руке, истекая кровью — бывает. Квантовый перенос. Релятивистское смещение. И лежание в койке не мешало ему при этом подавать господину советы, за которыми тот к нему обращался с регулярностью пригородной электрички, и советы те, конечно же, тут же признавались весьма мудрыми и своевременными. Обкатав нервнопаралитическое действие своего эпоса на Паоле, Гвидо повторил его вечером на остальной женской аудитории. Ожидаемо, героических подробностей только прибавилось и градус бреда совсем уж зашкалил, а Гвидо потерял всякую наглость: ведь среди слушателей была и сама Паола, которой уже были даны показания на предыдущем допросе. Но, опять же к моему удивлению, Паола новым байкам была вовсе не против, только сладко маслянилась при взглядах героя на неё. Не иначе как благодарные слушательницы все несостыковки списывали на парадоксы сингулярности. Ну, не мне на переносы и парадоксы жаловаться. Где бы я сам без них был? То-то. Возвращению нашего блудного попугая я был искренне рад. С ним у меня вернулось ощущение какой-то миросозидательной законченности и эмоционального равновесия, как при закрытом гештальте, и появилась тяга к активности. Конечно, я и так эти две недели не бездельничал. Совершенно неожиданно, дел оказалась куча. Во-первых, Матиро чётко обозначил, что возложенные синьором на меня обязанности никто не снимал. Это означало, что всё, связанное с проектом Россини, ложилось на мои плечи. То есть, организация разбора завалов и восстановительных работ, поиск и наём дополнительных работников, поиск и возвращение в строй сотрудников обезглавленного КБ, поиск переводчиков с арабского и китайского, восстановление производственной цепочки, включая поставки исходного сырья и материалов, что, в свою очередь, влекло за собой устранение логистических лакун и поиск возможных поставщиков или посредников. Организационных вопросов возникало — вагон и маленькая тележка каждый день, причём вокруг — чуть ли не гражданская война, а помощников у меня только двое: мой опыт завлаба и мой же здравый смысл. На местных переложить было нельзя ничего. Я повторяю: ничего! Понятия не имею, откуда тут берутся такие, как Да Винчи и тот же Россини, но вокруг меня реально одни идиоты. Ладно, не буду никого оскорблять. Просто тупые. Образования им не хватает, вот. Дворяне в этом отношении были получше, но их припрячь к работам было тоже невозможно, пусть и по другим соображениям. Остальным, чтобы было сделано хоть что-то, надо было внедрять в куцый мозг специальную программу, пошагово описывающую каждое простейшее действие в последовательности, иначе — непредсказуемый результат или тотальное зависание системы. Как пример: распорядился расчистить от груд полусгоревших брёвен и обрушившихся стен предположительный очаг возгорания. Ну, то есть, взрыва. Работа тупая, тяжёлая и объёмная, но интеллекта совершенно не требующая, так что даже прикинув возможные последствия, катастрофы я не ожидал. Сам, в сопровождении Матиро и ещё двух рыцарей, отправился в Вольтерру где был шанс найти поставщика клея. Вот тоже совершенно дебильная ситуация: если что-то от мастера надо, должен сам переться и договариваться. Не только меня касается — вообще на всех распространяется. Ладно, съездили. С клеем решили в принципе, то есть заключили договор о намерениях, так как вот прямо сейчас он мне не нужен, да и денег нет, но знать, где брать — уже хорошо. Один контакт налажен. До Вольтеры нашими темпами — день туда, день там, чтобы по ночухе не путешествовать, да день обратно. По возвращению на месте катаклизма я обнаружил прекрасно, до грунта расчищенный квадрат, обозначенный лишь фундаментом, и почти полностью заваленную мастерскую вместе — блять! — со станками и останками этого долбанного ракетомёта! Заваленную камнями, землёй, головёшками, и даже тем мусором, что они собрали вокруг. Вы думаете, они поняли, почему я на них ору? Да нихрена! А куда, типа, нам это девать было, не на двор же складывать? Тут же и скотина, и люди ходють. Ёппперный театр... Теперь боюсь отлучиться хоть на минуту. Постоянно какая-то херня. А за переводчиком надо ехать как минимум в Геную, а то и в Милан придётся. Сюда он переться вряд ли захочет, так что придётся там ещё торчать, пока не переведёт. Кошмар, что здесь за это время будет. И всё это было только во-первых. Во-вторых, мне надо было заниматься собой. Опыта бы мне побольше, уровень там повысить, навыки, опять же. Думаю, это бы меня усилило и значительно повысило мои шансы на выживание, в случае чего. Да я бы и рад, да только вот как? В драки надо было лезть? Так это не игра, хоть для меня это и не совсем верно, но тем не менее. Всё вокруг — как и у нас, с поправкой на век только. И вот если бы мне в моём родном городе, в родном двадцать первом веке, захотелось бы "прокачаться", как бы я это делал? Ну, без последующего визита суровых парней в шлемах и масках, с автоматами в руках и добротой в сердце? Ото всех не отобьёшься ведь, а в тюрьме не покачаешься. Общество давно уже научилось справляться с такими супергероями, даже с целыми их толпами. Местные были в этом плане ничем не хуже, а порядки даже жёстче. Начни я выходить за рамки — тут же прилетит ответка, пусть без масок, но шлемы и ласковое слово для меня найдутся. Можно бы не обращать внимания на смерть, но с ростом характеристик она только становится мучительнее, а ведь и так не миньет сама по себе. К тому же есть ещё два аргумента против прокачки со смертями. Первый: возрождение, боюсь, не гарантировано. Вот кажется мне, что я "возрождаюсь" не совсем в том же самом месте. Каждый раз хоть немного, но всё по-другому. И это не даёт мне отбросить сомнения по поводу виртуальности происходящего. Да и Лила, кстати, тоже сказала, что всё абсолютно реально. Опять же, никто, кроме меня в таких способностях тут вроде не замечен, никто уровней набирает, навыков не качает. Что, виртуальность для меня одного? Да ладно! Поэтому, хоть отношение у меня к ней сейчас непростое, кое в чём Лиле приходится верить на слово, когда сказанное ею не противоречит логике и остальным фактам. И вывод такой, что с тем обилием оговорок про массу ошибок при перезагрузке, в очередной раз я могу просто стать одной из них, только успешно исправленной. Так что лучше я буду живым, чем прокачанным. Второй аргумент — это то, что даже успешное возрождение отбросит меня в исходную точку. Так бы оно и ничего, но появляюсь я тут уж совсем никакой, и несколько дней уходит только на восстановление. Хоть какое-то. Даже сбежать из дома не могу, пока меня к Фаринате не оттащат. И — всё сначала. Долго. Трудно. Нудно. Одно и то же, за исключением уже упомянутых нюансов. По кругу. И без шансов улизнуть и "покачаться". Просто тупо мочат на месте, в случае чего. От этого опыта не набирается. И, как уже как-то говорил, исчезают те, с кем был рядом и успел подружиться. Будем реалистами — человек один не живёт. В окружении Фаринаты я — просто мелкая сошка, служка неприглядный. Там мне отношений не наладить. Так и буду вечным слугой, и карьера соответствующая. Для местных это в порядке вещей, они привыкли, но мне нужен свой круг, где я — по меньшей мере равный остальным. Лучше, конечно, чтобы я главным был. Я не знаю ещё, как буду устраивать своё будущее, особенно в свете последних откровений, но не в качестве слуги это уж точно. Даже если слуга из высшего эшелона. Не вынеся общение за пределы очерченного мне круга, это невозможно. Конечно, Гвидо и девчонки далеко не идеальный вариант, тут надо бы кого рангом повыше, из благородного сословия, но для такого я и сам ещё слишком мал, и шансы на такое чудо нулевые. Слуге в благородный круг не попасть, это, ребята, не кинематограф. Переметнуться к гвельфам, которые благородных магнатов прессуют и вроде как республиканцы по политическому вероисповеданию, так себе вариант. Во-первых, это всё агитация и пропаганда. Правят у гвельфов всё так же благородные, просто таковыми считаются другие, называются по-другому, да правила их игр отличаются. Причём игры так и остаются внутренними, для своего круга. Во-вторых, у них на меня зуб а отношение в минусах, что означает спонтанную агрессию на месте моего обнаружения. Нет, к ним мне дорога закрыта. Так что, перефразируя, плоха Маша, да наша. Опять же, Паола. Да и Лоренца. Та вообще. За что меня в Стинке ударила, спросил, так она логично объяснила: "дурак"! Фыркнула и ушла. А я почему-то подумал, что, походу, да. Короче, помимо организационных работ, приходилось выкраивать время на себя. Помня недвусмысленные советы Лилы, пытался чертить что попало на чём попало, где попало и когда попало. Прогресс был мизерный. Опыта вообще никакого. За организационные успехи капало, а за черчение — почти нет. Как его тогда качать — чёрт знает. Возможно, изготовление какой-нибудь сложной хрени по своему чертежу и двинуло бы прогресс к светлому будущему, но чтобы сделать что-нибудь, надо иметь из чего и чем, а у меня ни того, ни другого. Было ещё подозрение, что не вся моя чертёжная продукция была жизне— и работоспособна. Может, это играло. Например, начертил я, в порядке эксперимента, простейший плуг, причём стопроцентно деревянный, как я его представляю. Несколько часов, в совокупности, угробил, прорву чернил и бумаги извёл. А результата — ноль. Хотя по моим задумкам его можно было как икеевскую мебель одной отвёрткой — в данном случае топором — собрать, ничего не собралось. И поди гадай: то ли чё, то ли почему. А то ли эта конструкция вообще несовместима с мирозданием, как безалкогольная водка. А ведь и чернила и бумага денег стоят. Печаль. Гарантированно удачно у меня получалась до сих пор только одна вещь — бумажные самолётики. Их я мог чертить и делать до бесконечности, но опыт дали только один раз и прогресс шевельнулся только на первом. Жаль только, что кроме муравьёв мои самолётики перевозить никого не могли. Да и летали недалеко. В-третьих, помимо "игрового" развития, за моё физическое состояние взялся мессер ди Тавольи, запрягший меня махать мечом. К этому делу тут же подключился ещё один энтузиаст — Бокка, и они взялись меня гонять в четыре руки. Так-то я не против, понимаю, где я и когда. Случаи — они ведь обязательно представятся. Вопрос времени. Так что лучше заранее готовиться. Но избитому телу и слипающимся от недосыпа глазам объяснить это было трудно. К тому же это сильно затрудняло мне то, что было в-четвёртых. А в-четвёртых было — думать. Очевидно же, что мне все врут. Ну, пусть не все. Лоренца, например, не врёт. Или, там, Маша. Но не суть. Если вокруг цифра — мне врут даже мои собственные органы чувств. Да, Лила сказала, что мир — реальный, такой же, как и мой в будущем, но не сказала, что тот же самый. Здешнее будущее может оказаться совсем не моим. Вся эта беготня со спасением себя и девчонок, сопряжённая с болью и смертями, изрядно выматывала, но тем не менее думать на эту тему я не переставал и у меня по этому поводу завелась пара мыслишек, не слишком утешительных, к сожалению. Смущали меня несколько моментов, особенно появление богини. Вернее, её дочки. Не важно. Никаких богов нету, ребята, вот в чём фокус. Это точно. Всякая религия проистекает из одного — из невозможности для живого разума понять свою суть и принять конечность своего существования. Ну и естественного страха смерти и необходимости самоуспокоения. Я вот тоже перед смертью чем только не занимался, даже Лиле верил, хоть и атеист. Смерть, она, знаете ли, такая ещё штука. Но это чистая психология. А вот в реальности — тут либо здравый смысл, либо боги. Тем более сочетание языческой Дианы с единым христианским в одном флаконе. В смысле территориально. А там что — мусульманский единый подтянется, индийские и прочие? Кроме того, Диана современных ведьм, мне кажется, сильно отличается от классической как нарративом, так и по сути. Какая, нахрен, Иродия? Какой Люцифер? Что за гремучая смесь? Доморощенное мифотворчество какое-то. Но ведь факт налицо. Феда, сука, пинала вполне так реально, падла. И ножик у меня божественный вполне вещественный был. А потом непринуждённо дематериализовался. Получается что — есть то, чего нет? С другой стороны, магия же у меня есть? Конечно, можно вспомнить, что магия — это интерпретация физики теми, кто её в школе не учил, и что любая высокая технология неотличима от магии, но тут-то какая такая огненная технология у меня у самого в руке? Магия самая и есть, а её, по логике, без богов быть не может. Иначе — откуда? Да, люди постепенно приближаются к такому уровню, что для Эллады времён Троянской войны, например, вполне себе божественный. Но я же про настоящих богов. Или люди могут-таки доразвиться и до этого? Создавать жизнь, в том числе разумную, создавать миры? Наделять избранных сверхъестественными способностями по своему выбору? По моему опыту, конечно, нифига. Да и нельзя нам такого позволять. Мы ж люди. Короче, с богами тут непонятка. Если, конечно, они действительно боги. Инфаньяти, опять же, занозой в мозгу сидит. Для обычного священника он что-то слишком необычный. По осведомлённости про меня и мои проблемы — мама родная, по тактико-техническим характеристикам — терминатор. И про магию в курсе, и своих не жалеет. Не такие уж они и свои для него, получается. А что это был у него за эликсирчик, которым он меня отпоил? Точно это не церковная 'святая' вода. И отношение к нему Лилы странно опасливое. Явно они одного поля ягоды. Только сорта у них разные. Оба притворяются полезными, но как минимум один — ядовитый. Оба типа помогают, только Лила сама меня сюда засунула, каким-то образом, и объяснить ничего не хочет, а викарий... пока только один раз помог, правда безвозмездно. Но что я знаю о его целях? Наивно верить в человеческую заботу о ближнем я не собираюсь. Кстати о помощи и том эликсире. Где он такой надыбал? За всё время тут я ни разу ни о чём подобном не слышал. Ну, если не считать сказок о живой воде. Я в практическом смысле. И Лила веточку Феды где раздобыла? Я её пока не использовал, но даже из короткой инструкции по эксплуатации ясно, что сидит там та самая настоящая тварюка собственной персоной, а вовсе никакая не китайская реплика. И как Лила её туда умудрилась засунуть? Сомневаюсь, что Феда туда добровольно залезла, как джинн в бутылку. Выходит, что либо по силе Лила намного превосходит, либо у неё связи покруче, чем у самой Иродии. В любом случае, моя старая знакомка выходит за пределы, очерченные тем самым здравым смыслом. И при этом, заметим, викария она, не скрывая того, побаивается. И после этого я должен был себя тут чувствовать в безопасности только потому, что выехал из города? Нет. Не чувствовал. Просто выхода не видел пока. Линять некуда. Что Лила, что Инфаньяти, меня без труда отследят, не сомневаюсь. Какой-то GPS трекер в меня где-то вмонтирован, не иначе. И ведь не они одни. Оставим пока нелогичность богов, вспомним собственный опыт, который свидетельствует: где зёрнышко, там и колосок где-то был. Значит и другие боги объявятся рано или поздно. И их последователи тоже. Но самые агрессивные уже тут, скоро начнут костры жечь с человеческим мясом. И вот их внимания и внимания их хозяина я боялся, пожалуй, побольше даже, чем Феду. Скрыться от них в тотально религиозной стране, сбежав из Трамонтаны, даже мечтать не стоит. Поэтому пока я делал то, чего от меня и ожидали: восстанавливал КБ, чертил, и тренировался. Девочки мои в сельскую жизнь вписались легко и элегантно: заняли маленький домик на две комнатки, Маша с Паолой потихоньку своё ремесло практиковали — врачевание местных болезных, Лоренца таскалась за мной, суя нос во все щели и изводя меня своим любопытством. Я поначалу опасался демонстрации таких способностей со стороны тётки и старшей племянницы, но оказалось, что чем дальше от города, тем причудливее становится сочетание христианства и местных суеверий, а иногда и откровенного язычества. Библии тут никто в жизни не читал, ибо и не умели, и не имели права [до семнадцатого века читать и толковать Библию имели право лишь рукоположенные священнослужители. Обычным прихожанам было строго запрещено не только читать Священное писание самим, но даже просто иметь в доме, за что полагалась смертная казнь], а потому библейские истории обрастали, как дно корабля полипами, невероятными наслоениями, зачастую меняя изначальный текст до неузнаваемости. Волшебство, несмотря на то, что прямо и недвусмысленно не признаётся Библией, в фольклоре распространено повсеместно; отнюдь небиблейские персонажи — феи, волшебницы, колдуньи и прочие магические существа — живут чуть ли не под каждым кустом или холмом и не стесняясь, с охотой, помогают рыцарям и прочим добрым людям. Есть среди них, конечно, и зловредные, но с ними уже разработаны средства борьбы, которые, опять же, никакого отношения к библейским сказкам не имеют. Но это всё не мешает местному люду искренне считать себя католиками и чуть ли не ежедневно посещать церкви. Хотя, если посмотреть на виллан хоть несколько минут, можно увидеть, что крестятся они гораздо реже, чем отгоняют нечистую силу — коей, опять же, в Библии ни следа нет — другими жестами: одни универсальные, как рогулька пальцами; другие специфичны, как вдруг от сглаза подержать себя за яйца у мужчин. У многих женщин, если порыться в их одёжках хорошенько, можно найти спрятанный маленький глиняный фаллос — оберег на удачу и от всяческих бытовых напастей, обычно сработанный профессионалами и купленный втихаря из-под полы, но зачастую самодельный, слепленный корявенько, зато с любовью и всеми возможными подробностями. Впрочем, если уж так разобраться, обмахивание себя крест-накрест, как и поклонение картинкам на деревяшках, это тоже чистое язычество, адаптированное к новым реалиям столетия после смерти того, кто с ним боролся. Вобщем, настороженности или враждебности ведовство Маши и Паолы ни у кого не вызвало. А Лоренца начала присоединяться даже к моим тренировкам с Боккой. Ди Тавольи её гнал, а Бокка — нет, только учтиво улыбался и показывал, как лучше махать прутиком. Оружия ей, конечно, никто не давал.
