С оным на пороге столкнувшись — откуда-то Леший возвращался. Увидев мою персону, просто лучащуюся улыбкой, начальство хмыкнуло, да в кабинет меня запустило.
— Вернулись уже, Ормонд Володимирович, — совершил леший открытие, за стол уместившись. — И как посольство ваше?
— Вы знаете, Добродум Аполлонович, я на вас даже не злюсь, — мечтательно сообщил я потолку. — Потому что посольство это — просто пиздец какой-то, — честно сообщил я.
Нахмурившийся Леший на меня эфирное диагностическое воздействие произвёл, нахмурился сильнее и выдал:
— Шок. Что с вами, Ормонд Володимирович?
— Это уже не шок, — хмыкнул я. — У нас, Добродум Аполлонович, в самолет франки бонбу подкинули, — широко улыбнулся я.
— Шутите? — выпучило очи начальство, посмотрело на мою рожу ехидную, и бросило: — Докладывайте.
— По прибытии был принят товарищем главы посольской Управы Лидом Доггерти, — начал я. — Вел себя принимающий неестественно, однако уверил, что все торговые неурядицы — “недоразумение”. Амбианум, к слову, перевёл скупку вин на полисную централизацию, — дополнил я, на что Леший кивнул. — А потом подписал это, — извлёк я договор.
Леший договор принял, очи выпучил. Положил бумажку на стол, очи протёр, почитал, ногтём пошкрябал, да и уставился с подозрением на меня.
— Вы, Ормонд Володимирович что, франка огнём пытали?! Так тогда и действия обратные вполне возможны, — несколько растерянно, но не без ехидства выдал он.
— Вижу, оценили, — покивал я. — Вот только договор сей Даггерти подмахнул менее чем через минуту после его явления. Взгляд бросив небрежно.
— И вы в своём репертуаре, заподозрили… хотя да, продолжайте, — сам себя перебил Леший.
— В уже в полёте настоял, дабы пилот проверил самолёт. Результатом проверки стало обнаружение “бонбы на смеси кислородной и обогащенном огнероде. С эфирными конструктами на срабатывание, неизвлекаемость”, — процитировал я по памяти. — Покинули самолёт.
— Пиздец какой-то, — ошалело выдало начальство. — Что с вами такое, Ормонд Володимирович? Вот простейшие же посольства, а у вас что ни раз — то приключение.
— Начальство у меня доброе и заботливое, — отернился я. — Или вы думаете, Добродум Аполлонович, что я удовольствие от этих приключений блядских имею?!
— Не думаю, — отрезал Леший. — И не материтесь при начальстве! Да и мне не стоит, — признал он.
— По обстоятельствам, — обтекаемо ответил я. — Далее, после эвакуации оказались в треугольнике Гент-Брокель-Антверпен. Принял решение направиться в Антверпен, поскольку нужных средств на самостоятельное путешествие не имел. А самостоятельный путь виделся чреватым как опасностями, так и возможной проверкой от франков нашей судьбы. Встретился с хэрсиром Аскульдром, попросил помощи с дорогой. Оплатил, пилоту Акамиру Душановичу потребно компенсировать десять гривен, кстати. Как и самолёт. Ну и вот он я тут.
— Спутники ваши? — полюбопытствовал Добродум.
— В трапезной Управы, ожидают, — ответил я.
— Аскульдру много поведали? — осведомился злонравный Добродум.
— Про факт покушения “франкского Полиса”, не более. Самого не назвал, от эфирной связи отказался, по причине того, что объявляться живыми до прибытия в Вильно находил неосмотрительным.
— Возможно и так, — задумчиво протянул начальник. — Ладно, ведите своих спутников, побеседую. И цените, — намекнул он на персону свою в качестве собеседника.
— Ценю, — буркнул я, покидая кабинет.
Прихватил кузину и пилота, ну а пока Леший из них жилы тянул, в смысле, вёл доверительную беседу, я кропал отчёт. Как раз к концу беседы окончил. Леший компенсацию посулил, да и выпроводил посторонних. Я же ему на стол бумаженцию шмякнул.
— Доклад, Добромир Аполлонович. А с вас для товарища Лады Бореполковны подтверждение для ведомства снабжения и довольства управного, как и премия обещанная, — выдал я.
— А вы… — зачал было Леший.
— Домой я, Добродум Аполлонович. Не взыщите, но зае… устал я немного, — поправился я. — Так что пару дней меня в Управе и не ждите, хоть увольняйте.
— Пару дней отдохните, — барственно махнул лапой Леший. — Да, кстати, родственнице своей передайте на подпись. На службе будете — занесёте, — протянул он мне обязательство о неразглашении дел посольских на бланке.
Покинул я начальский кабинет, в приёмной руку Акамиру пожал, в его компенсации всего и вся уверил, да и прихватил Ладу под руку.
— А куда мы? — полюбопытствовала сестрица.
— Дела закроем и по домам, — ответствовал я, направляясь на склад управный.
Улыбаясь Серонебу так, что боялся, что у меня щёки лопнут, передал распоряжение Лешего, с коим старик исчез в недрах и явился через пару минут с платёжным поручениями, причём одно — мне.
— Распоряжение, — буркнул он, на мой вопросительный взгляд, воздевая перст к начальственному этажу.
— Лада, погоди меня несколько минут, — попросил я, на что кузина понятливо кивнула, да и склад покинула. — Серонеб Васильевич, а есть ли у вас карта Европы? — широко улыбнулся я, кладя на стойку саквояж и остатние деньги с посольства.
— А на что тебе? — прищурился дед, в ответ на что я лишь шире улыбнулся. — Принесу, — проскрипел он.
И принёс. Я мелочь собрал, монетки на карту положил, потыкал в неё перстом.
— Глядите, Серонеб Владимирович, видите? — вежливо осведомился я.
— Вижу, Орм. И что дальше что? — осведомился старик.
— А то, сволочь ты престарелая, — оскалился я. — Что тут наш самолёт взорвался. Совсем взорвался. И шли мы пешком, — указал я перстом от монетки, падение символизирующей до Антверпена. — Пешком, Серонеб. А в нас стреляли, жадина ты этакий! И ежели ты ещё раз, начнёшь мне своё “не дам”... — уже реально завёлся я.
— Погоди, Орм. Взорвались? Стреляли? — вопросил дед, на что я просто кивнул. — Дела… Это ж с чего так-то?
— А головой подумать? — отернился я. — Багровые дожди — шутка, по-твоему? Не быть Миру старым, — вещал я.
— А ведь и вправду, — вздохнул старик. — И экипировку надо подбирать иную, да и маршруты для экспедиций иные. Бес с тобой, буду выдавать потребное, — махнул он на меня лапкой. — Но не сразу! Не положено!
— Не сразу, и бес с вами, — уже успокоено ответил я. — Главное — молодых снаряжайте достойно, — уточнил я.
Бес с дедом, если ему без нудежа жизнь не мила. Но вот реально, мне, может, и не особо надо, а вот та же Люцина с ним ругаться не будет. И получит цербик какой, ни панциря, ничего. А сей хмырь зловредный ликовать будет: имущество уберёг, как же!
Прихватил явно подслушивающую кузину, оттягал до кассы, денежку немалую как она получила, так и мне премия упала вполне приятная.
— Ты как сама-то? — поинтересовался я.
— Да хорошо всё, — хмыкнула Лада. — В караванах и поопаснее бывало. А полетала просто замечательно, — аж заблестела она очами. — А ты вырос, толстячок Орм, — протянула она руку, дождалась кивка и потрепала за щёку.
— Тогда подпись, — протянул я документ, который после ещё одного хмыка она подписала. — Тебя в гости звать? — несколько неуверенно уточнил я.
— К лешему, — отмахнулась Лада, сама же улыбнувшись двусмысленности. — Хоть и в порядке я, но денёк отдохнуть не помешает. Так что я домой. Бывай, братец.
— И ты бывай, сестрица, — уже вслед ей ответил я.
А добравшись до дома, себя держал, улыбался, поужинал. А на ложе в Милу вцепился. И она в меня. Так и заснули, друг друга в объятьях сжимая.
18. Карнавальное новоселье
Проснулся на рассвете, от нервической дрожи. Мила, к счастью, спала, так что занялся я мозгами своими. Вопросы “за что со мной так?” и “да что ж за невезуха?” и даже “завтра война?” я послал в далёко. Мне тут всякими гадствами сволочей импортных психику корёжит, не до мелочей всяческих. И после длительных разборов мыслей, действий и поступков своих я несколько успокоился. Хотя, конечно, после подобных стрессов надо бы не пару дней в спокойной обстановке, а всю седмицу.
А ежели, мать его, в следующем посольстве гадость учинится, то плюну на всё и буду в посольства ездить исключительно в доспехе эфирном, с тяжелым вооружением! И весело помахивая тяжёлым термическим излучателем у носа переговорщиков, вопрошать: “Скока-скока?” — похихикал тихонько я.
А вообще, “везение” у меня выходит уровня “бог”. Я бы, признаться, предположил, что меня Капут бриттский проклял, потому как подобные “судьбокрутные” воздействия, не имеющие даже теоретических обоснований, были именно прерогативой богов. Но “ах какая невезуха” у меня началась чуть ли не с первого посольства. Погонял я в башке вариант “леший путь заплёл”, но пришёл к выводу, что об этом думать смысла нет. Начальство у меня гадское, змейское, ежели он и вправду леший глумливый, законспирированный, то бес признается. И тут либо в чело его стрелять сходу, либо терпеть. Вариант служебного диалога с помощью эфирострела в сердце моем теплоту поселил, но разум идею, как излишне радикальную, отмёл.
А вот что мне реально надо делать, так это “маску” или “архетип персоны”. Этакую психологическую “шкуру”, которая не только вовне демонстрирует, что маску одевшему потребно, но и создаёт этакий “изолятор-анализатор” для внешних раздражителей. И работает сознание с ними в этаком “масочном карантине”, до нежного нутра стресс не допуская.
Не сказать, что лучший выбор, но с такой службой я либо кровлей уеду в дали неведомые, либо реально маньячиной стану с эмпатией в отрицательных значениях. А значит, нужны фильтры, а маска психологическая есть самый надёжный и временем и поколениями проверенный фильтр. Притом, сказать, что “маска” — вполне лицедейство, и нельзя. Такая же часть личности, как и прочее, просто некие черты редуцированы, некоторые гипертрофированы. А некоторые придуманы, но по мере маски ношения.
Собственно, “Тернистый Терн” — также маска, просто вполне себе фамильная, обусловленная воспитанием, средой и, чем бес не шутит, генетикой. Но надо больше маски, фамильная не тянет, разумно заключил я, да и стал себя представлять таким, каким надо в текущих реалиях быть.
А ещё мне надо с Артемидой проконсультироваться, а то в экспериментах своих психологических как бы до реальной патологии психической не доэкспериментироваться. Собственно, прикинул я, другого психологиста я уже столь глубоко “внутрь” не допущу. Цветёт паранойя и социопатия на служебных дрожжах, ох, цветёт, хмыкнул я.
Мила проснулась, встречена была улыбкой ласковой и играми любовными, да и сама, как цветочек, расцвела. Вот, мысленно одобрил я, так и надо. И мне хорошо, и подруге. А вовне шипы поострее. С зазубринами. И мортиру осадную сверху, не без ехидства дополнил я, демонстрируя окружающему миру оскал маски.
После чего, уже довольный и спокойный, с подругой позавтракал, да и предались мы с ней разнузданному затовариванию. Точнее, заехали мы первым делом (и наконец) в Управу Социального Довольствия, да и получили по ордеру компенсацию за Капутом украденное. Весьма увесистая сумма вышла, учитывая то, что денежку мою, в квартире хранящуюся, также компенсировали.
Поехали после в ангар самокатный, где Мила показала на самокат, ей глянувшийся. Купить сама всё же не решилась, что и верно — самокат был приглядный, относительно небольшой, вот только на одарённых рассчитанный. Так что отловленный приказчик был озадачен “таким же, только на дизельном движителе”. Такой же не нашёл, но вполне пристойный аналог предложил. Вообще, Мила явно к “катафалкам”, коими были самокаты большинства моделей, явно испытывала… ну скажем так, некоторое опасение. Не в смысле вообще, а явно опасалась их, такие огроменные, водить, даже умозрительно.
Впрочем, против недомерков уж совсем был против я, так что подобрали мы в итоге пристойный самокат, вполне компромиссный вариант между хотелками нашими.
— А сейчас мы куда, Ормонд? — довольно поблескивала глазками подруга уже в недрах нашего, семейного мобиля.
— Работная Биржа, — ответствовал я. — Нужны слуги в дом, да и новоселье у нас намечается, так что надо и временно слуг нанять. Правда, думаю я и решить не могу, — признался я.
— О чём, Орм? — резонно поинтересовалась подруга.
— Да кого брать, — ответствовал я. — На рабов средств хватит, вот только…
— Не надо рабов, — решительно отрезала Мила. — Не те объёмы трудов у нас, чтоб раб потребен, а то и не один бы был. Раб — это ответственность и труд немалый. О досуге и состоянии его постоянно печься надо, что оправданно лишь тогда, — задумалась она и продолжила, — когда работы много, но несложная она. А нам поля не пахать, кладку не класть, площади не мести. И выходит, что раб больше забот принесёт, чем от них избавит.
— Да, тяжка доля рабовладельца, — с некоторой внутренней иронией выдал я, на что подруга серьёзно покивала.
Ну, в общем, и сам не особо хотел, не из-за бредней скудоумных Мира Олега, а потому как Мила права, да и хотелось слуг понадёжнее. К которым раб относиться не может в принципе, как от любой ответственности бегущий.
В Работной Бирже же, этаком центре трудовых ресурсов, как политических, так и частных, мы отловили специального чина-консультанта. Который, будучи заряжен парой золотников, в кабинет нас отвёл, хотелки наши записал. Да и скрылся в недрах канцелярских на четверть часа, явившись с бумаженциями.
— А ты непременно хочешь пару семейную? — полюбопытствовала подруга, просматривая со мной бумаги.
— Да. Объёмы трудов у нас на двоих велики, дом не столько в уходе ежедневном, сколько в поддержании и присмотре нуждается. Да и домик для слуг… В общем, пара средних лет, ищущая этакий пансион. Нам не помешают, полезны будут, да и на себя им время с достатком будет, — ответил я, на что подруга кивнула.
Вроде бы нужную пару с рекомендациями присмотрели, на что чин кивнул, адрес записал и пригрозил потребных нам людей пред очи наши аж вечером явить, по адресу указанному.
