Подбородок Клинтана потемнел, а в его глазах вспыхнул гнев.
— Аллейн прав, — сказал Дючейрн. — Эти каперы явно являются частью скоординированной чарисийской стратегии. Общие расходы Кэйлеба из собственного кармана — это артиллерия, которую он позволяет им покупать, и даже это стоит только времени его военно-морскому флоту, поскольку я совершенно уверен, что литейные заводы, отливающие эти пушки, в процессе показывают кругленькую прибыль без каких-либо фактических субсидий от короны. И как только у них закончатся чужие корабли для атаки, все они будут доступны для принятия на военно-морскую службу в качестве легких кораблей сопровождения конвоев и крейсеров. Это не только вредит его врагам и помогает его собственной экономике, но и высвобождает его флот, чтобы сконцентрироваться на Эмерэлде и Корисанде, заставляя наших союзников сосредоточить всю свою ограниченную сохранившуюся военно-морскую мощь на усилиях по защите торговли, которая у них осталась. И одновременно, как только что отметил Аллейн, давая чиновникам таких мест, как Харчонг, сильные личные стимулы к активному сотрудничеству с ним и указывая тем правителям, которые еще не входят в его список активных врагов, что он может сделать то же самое с ними, если потребуется.
— Тогда, очевидно, нам нужна контрстратегия, не так ли? — сказал Тринейр.
— Да, я бы сказал, что это было разумное замечание, — согласился Дючейрн с легкой иронией.
— Это просто, — прорычал Клинтан. Остальные трое посмотрели на него, и он фыркнул.
— Робейр, ты только что указал на то, как уничтожение торговых флотов наших союзников повредит им. Это не моя область знаний, но это твоя, и я полностью готов принять твой анализ. Но если для них важна доставка, то для еретиков в Чарисе это еще важнее. За весь их проклятый флот и за всех их проклятых каперов нужно как-то платить, и пиявки платят за них деньгами, которые они высасывают из экономики материков. Отрежьте этот доход, и вы лишите их возможности финансировать свое противодействие Божьей воле.
— Это достаточно верно, — признал Дючейрн, наблюдая за Клинтаном прищуренными глазами.
— Ну, для этого нам не нужен никакой "каперский" флот, — резко сказал великий инквизитор. — Все, что нам нужно сделать, это приказать закрыть все материковые порты для чарисийских перевозок. Нам не нужно топить или сжигать их корабли, чтобы сделать их бесполезными для Кэйлеба и его товарищей-отступников.
Тринейр нахмурился, выражение его лица было задумчивым. Мейгвейр, казалось, разрывался между согласием с Клинтаном и скептицизмом по поводу кажущейся простоты его радикального предложения. Дючейрн, с другой стороны, покачал головой.
— Это будет не так просто, Жэспар, — сказал он почти нежно. — В этом замешано слишком много людей и слишком много средств к существованию. Даже лучшие из мужчин, столкнувшись с необходимостью обеспечивать свои семьи, будут испытывать сильное искушение продолжать тайно общаться с Чарисом, если придется выбирать между этим и финансовым крахом. И не заблуждайтесь на этот счет, для очень многих людей, вовлеченных в любое успешное исключение чарисийских судов из наших портов, последствием будет разорение.
— Если это так, то так оно и должно быть. — Ни в голосе, ни в выражении лица Клинтана не было никакой гибкости. — Это борьба за главенство Самого Бога в Его собственном мире, Робейр. Учитывая это, финансовые невзгоды кучки торговцев и лавочников — незначительная цена, которую нужно заплатить, если это ослабит руку нечистой силы Шан-вей.
— Может быть, — ответил Дючейрн. — Но так это или нет, на самом деле не имеет значения, Жэспар. Вопрос в том, сможем ли мы вообще убедить или заставить этих ваших "торговцев и лавочников" сделать это. И, если быть до конца честными, даже если мы преуспеем в этом, последствия для наших собственных потребностей, если мы намерены перенести войну на Чарис, вполне могут быть значительными.
— Когда на улицах Теллесберга вырастет трава, потому что им некому будет покупать их товары или фрахтовать их корабли, нам не нужно будет платить за какие-либо "требования", чтобы свергнуть Кэйлеба и его вечно проклятых советников, — парировал Клинтан. — То, что будет неудобством для нас — возможно, даже серьезным — будет фатальным для Чариса. Как ты думаешь, как долго Кэйлеб продержится, когда его поклоняющиеся деньгам чарисийцы поймут, что все их королевство обанкротится, а вместе с ним и они сами? — Он издал голодный смешок. — И как только они набросятся друг на друга, как сброд, которым они и являются, сколько военной мощи потребуется, чтобы смести осколки?
— В этом он прав, Робейр, — тихо сказал Тринейр, и Дючейрну пришлось кивнуть.
— Да, верно. Предполагая, что мы могли бы проводить в жизнь такую политику.
— Все, что нам нужно сделать, это отдать приказ, — холодно сказал Клинтан.
— Не в этот раз, Жэспар, — не согласился Дючейрн, противостоя гневу великого инквизитора из-за безмятежности своей собственной вновь обретенной веры. — Рыцари земель Храма не имеют полномочий просто отдавать подобные приказы и видеть, как им беспрекословно подчиняются. Не тогда, когда искушение — даже необходимость — ослушаться их будет таким сильным.
— Шан-вей с "рыцарями земель Храма"! — прорычал Клинтан. — В любом случае, нам пора перестать танцевать в тени.
Выражение лица Дючейрна застыло. Гнев великого инквизитора продолжал перерастать в ярость, и совершенно неожиданное неповиновение, проявленное Диннисом, даже перед лицом своей мучительной смерти, разожгло всегда вспыльчивый характер Клинтана до белого каления. Хуже того, в некотором смысле заключительное заявление Динниса, хотя оно и было прервано, поставило под сомнение мотивы "храмовой четверки". Никто — по крайней мере, никто за пределами совета викариев — не был готов сказать об этом открыто, но тот факт, что собственный архиепископ Чариса был готов обвинить не Чарис, а Церковь, в самом начале невыразимых мучений и смерти, нанес совершенно неожиданный удар по власти храмовой четверки. Действительно, как бы Дючейрну ни было неприятно это признавать, это нанесло удар по авторитету самой Матери-Церкви.
И это также подорвало стратегию Замсина по проведению различия между Церковью и рыцарями земель Храма, — подумал он. — Диннис не обвинял рыцарей в нападении на Чарис; он обвинил нас, нас четверых и даже саму Мать-Церковь. И если кто-то поверил ему, когда он заявил о невиновности Чариса до того, как мы напали на него, это также подорвало аргумент о том, что все это результат какого-то давнего еретического заговора чарисийцев, который наконец-то просто вышел на чистую воду.
— У меня есть полномочия отдать приказ об этом на основании непререкаемых полномочий инквизиции по борьбе с ересью и вероотступничеством, где бы они ни возникали, — продолжил Клинтан.
И с каких это пор какой-либо великий инквизитор обладает такой властью? — задумался Дючейрн. Внутри Церкви — да. И власть призвать светских лордов поддержать Мать-Церковь против ереси в их собственных землях. Но чтобы произвольно приказать им закрыть свои порты для другой страны? Чтобы диктовать условия, на которых их подданным разрешается зарабатывать на жизнь, необходимую для того, чтобы прокормить собственных детей? Ни один инквизитор никогда не претендовал на такую власть! С другой стороны, когда какой-либо другой великий инквизитор сталкивался с угрозой, стоящей перед нами?
— Это было бы прямой эскалацией, — отметил Тринейр. — Это сняло бы ответственность за нынешнюю ситуацию с Чариса, по крайней мере, в какой-то степени, и возложило бы ее на Мать-Церковь.
— И, — добавил Дючейрн, — если мы это сделаем, это также усилит давление на нас — на Мать-Церковь — с целью предпринять мощные военные действия против Чариса, что, боюсь, мы едва ли в состоянии сделать.
— По крайней мере, до конца этого года, — согласился Мейгвейр. — Даже после того, как мы построим корабли, потребуется время, чтобы подготовить для них экипажи. Это не значит, что у нас есть неограниченный запас моряков, который, похоже, есть у Чариса.
— Кого волнует, что это "эскалация"? — возразил Клинтан. — Это война между Божьей Церковью и Его врагами. Между Светом Лэнгхорна и вечной Тьмой Шан-вей. Вместо того, чтобы притворяться, что это не так, пришло время рассказать всем верующим правду о тщательно спланированном и долго готовившемся восстании Чариса против законной власти Бога и Его управителей здесь, в мире. Мои агенты сообщили мне, что в тавернах и на улицах уже ходят слухи о неповиновении Стейнейра и так называемом заявлении этого ублюдка Динниса на смертном одре. Пришло время нам открыто признать истинную природу борьбы, время открыто призвать всех верующих присоединиться к священной битве против этого гнезда Шан-вей. Лучше открыть рану очищающему воздуху и осушить яды сомнений, прежде чем они еще больше заведут на пути разврата.
Задумчивый взгляд Тринейра стал еще более хмурым, как и у Дючейрна. Как бы сильно он ни боялся и не доверял последствиям вспыльчивости Клинтана, в том, что он только что сказал, было многое. Чарисийцы, по крайней мере, никогда не пытались притворяться, что они не бросали вызов авторитету Матери-Церкви. На самом деле, они напечатали тысячи копий текста вызывающего письма Стейнейра великому викарию и распространили их во всех портовых городах Сейфхолда. Инквизиция изъяла все экземпляры, которые смогла найти, но Дючейрн был уверен, что все еще много их осталось циркулирующими. И тот факт, что Стейнейр выразил свое неповиновение в терминах вызова коррупции Церкви, а не в каком-либо доктринальном споре — помимо, конечно, доктрины о верховной власти великого викария — не прошел незамеченным.
И в сочетании с заявлением Динниса, это действительно задело Жэспара за живое. Но сам факт, что в его рассуждениях столько же гнева, сколько и логики, не обязательно делает их недействительными. Как и тот факт, что он искажает подтверждения.
Стейнейр прав в одном. Возможно, мне неприятно это признавать — я действительно ненавижу это признавать, — но совет викариев коррумпирован. Мы коррумпированы, и нам давно пора навести порядок в нашем собственном доме. Но как бы он ни был прав в этом, сначала мы должны сохранить этот дом. Мы не можем позволить кому-то разрушить единство Матери-Церкви, которое существовало с самого Сотворения, каким бы оправданным ни был его гнев и призывы к реформам. И если это правда, то мы должны открыто противостоять реальной природе битвы, с которой мы сталкиваемся. И, — печально признал он, — если это потребует от нас... искажать некоторые детали, чтобы сохранить целое, какой выбор у нас действительно есть?
— Итак, то, что ты рекомендуешь, — это открытая энциклика великого викария? — спросил Тринейр. — Не только для распространения среди епископов, но и для распространения с амвонов?
— Это именно то, что я рекомендую, — пожал плечами Клинтан. — Понимаю, что она должен быть тщательно составлена, и это потребует размышлений и займет некоторое время. Но считаю, что пришло время выложить все наши карты на стол.
— Если мы поступим так, как ты предлагаешь, Жэспар, — сказал Дючейрн вслух, — это уменьшит масштаб и гибкость доступных нам стратегий. Если мы проведем эту черту открыто перед всеми Божьими детьми, тогда эти дети справедливо будут ожидать от нас действий. Действовать так смело и решительно, как того требует от нас Бог. Однако, как только что сказал Аллейн, у нас не будет такой способности действовать в ближайшие месяцы.
— В любом случае, потребуются месяцы, чтобы наше послание распространилось и по-настоящему дошло до людей, — парировал Жэспар. — Мы можем передать наши директивы соответствующим светским правителям и разослать нашу энциклику по всем церквям на материке в течение пятидневки, используя семафор. Но даже после того, как мы это сделаем, простым людям потребуется время, чтобы переварить то, что мы им сказали. И Матери-Церкви понадобится время, чтобы сформировать и направить их естественное и неизбежное чувство возмущения.
— Если мы объявим священный крестовый поход, — сказал Дючейрн тщательно нейтральным тоном, — пути назад быть не может. Любая возможность того, что мы сможем убедить духовенство Чариса или его народ добровольно и с покаянием вернуться в объятия Матери-Церкви, исчезнет навсегда. Единственное, к чему можно будет обратиться, — это к мечу, а не к разуму или увещеваниям.
— Это решение уже принято, — мрачно сказал Клинтан. — Это было сделано, когда Кэйлеб и Стейнейр решили отправить свое адское письмо и открыто присягнуть на верность Шан-вей.
Дючейрн внутренне содрогнулся, вспомнив другой разговор, когда Жэспар Клинтан за бутылкой вина почти случайно довел их до того, что они без предупреждения обрекали целое королевство на огонь и разрушение. У Дючейрна не было никаких сомнений в том, что они несут главную ответственность за сохранение Церкви и ее авторитета как последнего смертного гаранта душ всех людей повсюду. Тем не менее заявление Клинтана глубоко обеспокоило его на нескольких уровнях. Во-первых, из-за того, что это подразумевало относительно того, кто на самом деле принял первоначальное решение прибегнуть к насилию. Во-вторых, потому что это резко подчеркнуло пропасть смерти и опустошения, в которую Клинтан был готов бросить любого, кто встанет на его пути. И, в-третьих, потому что Клинтан действительно верил в то, что он только что сказал.
Это по-настоящему страшно, не так ли, Робейр? — задумался он. — Этот человек — великий инквизитор Матери-Церкви, хранитель святости ее доктрин и моральной прямоты ее священников. Достаточно плохо думать, что он все еще готов принимать решения в такое время, по крайней мере частично, на основе циничного прагматизма. Но если хранитель Божьего учения способен искренне убедить себя верить во все, во что ему нужно верить, чтобы соответствовать его собственным целям, сохранить свою собственную базу власти в Церкви, тогда где истинный гарант этого учения?
У него не было ответа на этот вопрос. Возможно, Бог покажет ему один из них в конце, но Он явно не собирался делать этого до того, как храмовая четверка примет свое решение от имени всей Церкви. И несмотря на все его сомнения в мудрости предложения Клинтана или в том, что побудило его сделать это, Дючейрну нечего было предложить в качестве лучшего ответа.
— Жэспар прав, — сказал Мейгвейр. — Робейр, пути назад не стало с тех пор, как сюда, в Храм, прибыло письмо Стейнейра. Ты знаешь это так же хорошо, как и все мы.
— Да, полагаю, что знаю, — вздохнул Дючейрн. — Просто мысль о том, сколько людей умрет, заставляет меня желать, чтобы я этого не знал.
— Смерть — это лучше, чем заслуживает любой еретик. — Голос Клинтана был холоден, его мясистое лицо было высечено из гранита. — Чем скорее многие из них присоединятся к своей темной госпоже в Аду, тем лучше для всего тела Божьих верующих.
А как насчет всех людей, которые не являются еретиками, Жэспар? — безмолвно спросил Дючейрн. — А как насчет детей, которые будут убиты вместе со своими родителями, когда ты сожжешь города Чариса? Была ли у этих невинных возможность выбирать между ересью и правдой? А как насчет тех чарисийцев, которые остаются верными Богу и Церкви и все еще стоят на пути святых армий, которые ты предлагаешь направить на уничтожение их соседей? А как насчет реакции — а реакция наступит на днях, — когда остальная часть Чариса поймет, что обвинения Стейнейра в коррупции были полностью оправданы? Собираешься ли ты бороться с коррупцией? Откажешься от своего собственного положения власти и богатства? Начнешь подходить к доктрине и вопросам веры с подлинно открытым и принимающим умом?
