Соня спросила: — А дельфины?
К сожалению, свист дельфинов показал энтропию Шеннона не более третьего или четвертого порядка. Они превзошли большинство приматов, но ненамного.
— Думаю, в конце концов, они были слишком заняты развлечениями, — задумчиво сказала Соня.
Том все это время хмурился. Теперь он спросил: — А сигнал от материнской штуки? Что говорит нам об этом ваш анализ?
— Он проходит тест Ципфа, — сказала Роза. — А что касается энтропии...
Она провела новую линию на своем графическом изображении языков растений, шимпанзе, дельфинов и человека. Слегка наклоняясь, она уходила в правую часть графика, далеко за пределы человеческого.
— Результаты анализа неопределенны, — сказала Роза. — Как вы можете себе представить, мы никогда раньше не сталкивались с подобным сигналом. Помните, что человеческие языки достигают восьмого или девятого порядка по Шеннону. Этот сигнал, речь Мораг, по меньшей мере, тридцатого порядка. Думаю, мы должны признать, что речь Мораг действительно содержит своего рода информацию. Но изложенную в фантастически заумной форме. Как будто она содержит слои вложенных предложений, перекрывающиеся изменения времени, двойные, тройные, четверные отрицания, и все это втиснуто в каждое предложение...
— Боже, — сказала Шелли. — Неудивительно, что мы не можем этого понять. — Ее голос звучал обескураженно, даже униженно.
Мне тоже было не по себе от этой мысли. Новые яркие искусственные умы, такие как Гэа, несомненно, получили бы более высокие оценки, чем мы, по подобной шкале — но, по крайней мере, их создали мы. Это было по-другому; это вообще выходило за рамки возможностей человечества. Внезапно нам пришлось бы привыкать делить Вселенную с разумными существами иного порядка, чем мы.
— И, — сказал я, удивляясь, — это исходит из уст моей покойной жены.
И снова мои слова вывели Тома из себя. Он встал, отодвинув свой стул. — Нет, — крикнул он. — Это не она. В этом-то и суть — разве ты не видишь? Что бы ни оживляло эту фальшивую оболочку, что бы ни произносило эти чуждые слова, это не она. — И он выбежал из помещения, не оглядываясь.
Соня поспешила за ним, одними губами прошептав мне — Извините.
Встреча закончилась. Я остался с терпеливым изображением Розы в виртуальной реальности и графиками, которые прокручивались в воздухе вокруг нее.
Я извинился за Тома.
— Дай ему время, — сказала Роза. — В конце концов, это странное дело. Его мать пытается поговорить с вами...
— Если это Мораг.
— Ты веришь, что это так, не так ли? Но мы сталкиваемся с этой странной смесью эмоциональной силы — в конце концов, она твоя жена и мать Тома, вряд ли могут быть более сильные эмоциональные узы — в сочетании с этой странной символической сверхсложностью. Ей нужно что-то сказать нам, это кажется ясным, но она, похоже, не знает, как это сделать.
У меня не было ответа. Я просто сидел там, моя голова и конечности отяжелели; я чувствовал себя просто ошеломленным всем, что я узнал.
Роза внимательно наблюдала за мной. — С тобой все в порядке?
— Думаю, да. Все это сложно осознать. — Я потер виски. — Так много всего происходит, так чертовски много. Я пытаюсь продвигать проект с гидратами. Пытаюсь разобраться с Томом, Джоном и всеми остальными. Даже с Шелли. Даже с вами. И у меня есть это дело с Мораг, которое, кажется, становится все более странным. Я не хочу никому причинять боль, Роза. Особенно Тому.
— Я знаю это, — мягко сказала Роза. — Ты думаешь, что слаб. Не так ли, Майкл?
Я пожал плечами. — А что еще я должен думать?
— Ты потрясен. Окружен эпохальными событиями в нашей истории; находишься в центре необычайного шторма. И в то же время подвергаешься этим необычайным манипуляциям и посланиям.
Я выдавил улыбку. — Посланиям с того света?
— Конечно, откуда-то еще. Мы еще можем узнать, что между всеми этими разного рода странностями в твоей жизни есть какая-то связь, и все станет еще сложнее.
Именно так, как намекал ее брат, с беспокойством подумал я. Но в моей жизни было достаточно теорий заговора.
Роза сказала: — Но в разгар бури ты продолжаешь идти, Майкл. Ты продолжаешь стараться сделать все возможное для всех. Знаешь, ты напоминаешь мне святого Христофора.
Я попытался вспомнить свои католические предания. — Покровителя путешественников?
— Да. История гласит, что он предложил перенести младенца Христа через реку. Но ребенок становился все тяжелее и тяжелее. Ребенок сказал Христофору, это потому, что он несет на своих плечах тяжесть всего мира. И все же Христофор продолжал идти, шаг за шагом, пока не завершил переход. Это именно то, что ты делаешь, Майкл, и будешь продолжать это делать, пока не достигнешь другой стороны. — Она улыбнулась. — Я вовсе не думаю, что ты слабый.
Раздался тихий перезвон. Очевидно, Роза тоже это услышала, потому что ее, как и меня, потревожили в ее святилище в Севилье.
Звонок был от Джона. Мой дядя Джордж, брат Розы, умирал.
Когда Алия вышла из своего единения ипостасей, Рит увез ее из вызывающей клаустрофобию древности Земли обратно в сравнительно знакомые пределы своего корабля, который терпеливо следовал по своей медленной орбите вокруг старой планеты. Вшестером Алия, Дреа, Рит и Кампоки сидели, сбившись в кучку, в каюте Алии, пока она пыталась описать свой опыт.
— Как увлекательно, — сказал Рит. — Ты начинаешь даже без ощущения себя. Затем приходит ощущение событий, разрозненных в твоем сознании. Ты должна научиться последовательности, порядку, разделению. Как замечательно, что время опережает пространство! Повторяет ли филогения космологию?
Дреа обняла сестру. — Рит, ты не можешь заткнуться? Алия, ты говоришь, что видела лицо Майкла Пула?
Алия вздохнула. — Я думаю, да. Но смотрела изнутри головы недоношенного ребенка. Умирающего ребенка.
Рит сказал: — В эпоху Пула даже очень маленькие младенцы были врожденно запрограммированы реагировать на человеческие лица. Эволюционный пережиток очевидной полезности. Не исключено, что ты разглядела его лицо.
— Я узнала это событие, — прошептала Алия. — Рождение. Я видела это много раз, в резервуаре. Я даже стала свидетельствующей это снова после того, как вышла, чтобы проверить.
— Ребенок был от Пула, — подсказала Дреа.
— Его второй сын. Умер от порока сердца. Мать тоже умерла — Мораг. Это был инцидент, который сформировал всю последующую жизнь Пула. Я видела это много раз.
— Но никогда изнутри, — мрачно сказал Рит.
— Да. Не таким образом...
Теперь Алия поняла. Она прожила жизнь ребенка, всю его жизнь от зачатия до смерти. Ей казалось, что она отсутствовала восемь месяцев, хотя для остальных прошло всего восемь часов. Это был второй уровень Искупления. На этом более высоком уровне вы не наблюдали за жизнью извне, в отличие от концептуальной простоты свидетельствования; вы видели ее изнутри. Вы проживали это удар за ударом, с момента зачатия и до окончательной смерти, и вы разделяли каждую частичку ощущений, каждое чувство, каждую мысль. Все, чего у вас не было, — это воли.
— Это была не самая лучшая жизнь, — сказала Алия. — Меньше восьми месяцев — поначалу это время мало что значило. Но я пережила все это.
Дреа покачала головой. — Какой смысл проходить через всю эту боль? Это так нездорово.
— Думаю, что могу понять теорию, — сказал Рит. — В основе Искупления лежит желание искупить вину, перенеся прошлое в себя. Возможно, этого можно достичь через примирение, объединение себя с фигурой из прошлого. Свидетельствование было первым шагом. Но, при переходе на этот второй уровень, страданиях вместе с этой фигурой, проживании такой жизни, боль прошлого может быть, — он махнул рукой, — в достаточной степени усвоена.
Бэйл скептически сказал: — В достаточной степени для чего?
— Чтобы избавиться от этого странного сверхчеловеческого чувства вины.
Сиир рассмеялся. — Так это правда, стоящая за нашей славной Трансцендентностью, нашим сверхчеловеческим будущим? Все это просто мрачная ностальгия по материнской утробе?
— Я все еще говорю, что это болезненно, — сказала Дреа.
После дня, проведенного на орбите, Алия спустилась на Землю. Она снова встретила Леропу в сгущающихся тенях разрушенного собора.
— Рит говорит об Искуплении, — сказала Алия. — Он говорит, что, соединившись с фигурой из прошлого, наверное, можно искупить его боль.
— Рит — мудрый человек, — сказала Леропа.
— Итак, я объединилась с умершим сыном Пула.
— Да. Второй уровень — это единение ипостасей с прошлым, союз субстанций, скрытых за внешними различиями, тривиальностью расположения в пространстве и времени. Ты почувствовала маленькую радость этого бедного ребенка, его боль. И ты никогда этого не забудешь, не так ли?
— Нет, — горячо возразила Алия. — И это искупление?
— Это начало, — сказала Леропа.
Алия нахмурилась. — Я должна сделать это снова?
Леропа, казалось, удивилась вопросу. — Конечно...
— Я снова должна прожить целую человеческую жизнь?
— Это не так уж плохо, — сказала Леропа. — Субъективное время, время ипостаси, проходит быстрее, чем внешнее. Например, чтобы соединиться с самим Майклом Пулом на его жизнь, длящуюся почти сто лет, потребовалось бы всего несколько дней.
— Но для меня это сто лет, — сказала Алия, -. Сто лет быть пойманной в ловушку, беспомощной, в каком-то измученном теле прошлого. Как я могу это пережить?
— О, но ты бы выжила. Ты сильная, я вижу это. И тогда, конечно...
Алия увидела это сразу. — Мне пришлось бы сделать это снова. Еще одна жизнь, которую нужно пережить. И снова, и снова. — Но настоящее было поверхностью, окружающей огромный океан прошлого; мертвых было намного больше, чем живых. — Сколько жизней я должна прожить, Леропа?
Леропа нахмурилась. — Если тебе приходится спрашивать об этом, как я уже говорила, ты не понимаешь природу Трансцендентности.
— Сколько?
— Все, — просто сказала бессмертная.
Это была высшая логика Искупления. Целью было искупление не чего-то из прошлого, не каких-то человеческих страданий, которые оно содержало, а всего этого. И как этого можно было достичь по частям? Таким образом, Алии, как и каждому свидетельствующему, пришлось бы пережить все человеческие жизни, которые предшествовали ей: Майкла Пула, его второго сына, его семью, его предков и их прародителей вплоть до того момента, когда человечество было потеряно, возможно, сто миллиардов их — и, заглядывая вперед, всех его потомков, могущественного поколения Ликующих, охватывающего всю Галактику, и за ее пределами. И в будущем за всеми этими наблюдателями придется наблюдать самим — и тогда появятся наблюдатели, которые будут наблюдать за наблюдателями — снова и снова, рекурсивная цепочка наблюдателей за наблюдателями.
Конечная логика заключалась в том, что каждый бессмертный человек должен прожить жизни и впитать боль каждого другого.
— Без сомнения, процесс станет более эффективным, — невозмутимо сказала Леропа. — Но количество встреч всегда ограничено. И конечность превращается в ничто перед лицом бесконечности.
Алия вспомнила серьезный, печальный голос Рита: "Чтобы понять Трансцендентность, ты должна понять бесконечность, Алия". — Но вся эта боль, умноженная снова и снова, комбинаторно, навсегда...
Леропа развела руками. — Это искупление. Искупление должно причинять боль. Для существа с бесконечными возможностями, такого как Трансцендентность, что может послужить искуплением, кроме как заплатить бесконечную цену?
Алия попятилась. Это безумие, подумала она, но не осмелилась сказать этого. — Я не хочу этого.
Леропа нахмурилась еще сильнее. — Ты предпочитаешь смерть жизни? Малость бесконечности? Ты уверена?
— Я не готова.
Леропа склонила голову. — Бери столько времени, сколько тебе нужно. Но я буду здесь, ждать тебя. Всегда. И помни, — позвала она. — В Искуплении есть другие уровни, которые тебе еще предстоит увидеть...
Алия повернулась и побежала к шаттлу.
Было огромным облегчением снова вернуться на орбиту. Но у Дреа были кое-какие новости с "Норда" — плохие новости.
Мы собрались вместе, чтобы обсудить, что делать: оставшиеся родственники Джорджа, Джон, Том, моя мать, я, даже Роза, все сбились в кучу, как ведьмы виртуальной реальности, бормочущие что-то у него за спиной.
Нам сказали, что никто из нас не должен был лететь в Англию. Джордж совершенно ясно дал понять, что мы все поднимем такой шум и понесем такие расходы, которые поставят его в неловкое положение. По его словам, он даже не хотел видеть посетителей виртуальной реальности. У каждого из нас была своя жизнь, и так далее, и тому подобное. Не думаю, что это кого-то обмануло. Но когда парню было восемьдесят семь, и он умирал; я думаю, у него было право на небольшую неразбериху.
Конечно, мы должны были увидеть его, по крайней мере, виртуально. Джон согласился еще раз потрясти мошной. Но мы решили, что не будем ходить толпой, в виртуальной реальности или нет, как в преддверии похорон, которые, по словам врачей, состоятся не раньше чем через год. Мы ходили по одному или парами. Том пошел первым, с Соней. Джордж, несомненно, захотел бы встретиться с ней, но у него была своя гордость; мы знали, что он чувствовал бы себя счастливее, встретившись с ней лицом к лицу, пока он еще в состоянии устраивать шоу.
Пока Том наносил визит, я продолжал свою работу на Аляске, над проектом гидратов. Роза и Гэа продолжали анализировать посещения Мораг, но я какое-то время не уделял этому больше внимания. Дело Мораг всегда заставляло нас ссориться, я с Джоном, Том со мной; это отдаляло нас друг от друга. В такое время, как сейчас, все это казалось тривиальным, второстепенным, какими бы поразительными ни были последствия.
Затем, через неделю после визита Тома, я отправился сам.
Джордж был рад меня видеть. Это было очевидно, приятно, болезненно.
Он захотел еще раз прогуляться, что меня удивило. Итак, мы вышли из его дома, снова сопровождаемые его помощником-роботом Гэа. Джордж повел меня в сторону от ухоженных дорог с серебристым покрытием, и вскоре я обнаружил, что иду по озелененной центральной полосе одной половины огромной двухполосной проезжей части, как их называют в Англии.
Дорога представляла собой мощную ленту, вившуюся между рядами домов, магазинов и фабрик. Светофоры и дорожные знаки, беспорядочно разбросанные по обочинам, в основном сохранились, но зеленая и белая краска знаков давно выцвела до неразборчивости. Само асфальтовое покрытие уступало место зелени. На больших участках оно заросло сорняками, травой и несколькими яркими полевыми цветами — "пионерскими видами", — сказал Джордж, тыкая палкой в поры дорожного покрытия.
Для моего тела на Аляске была середина ночи, и я чувствовал себя сбитым с толку, слегка уставшим от смены часовых поясов. Впечатлений от того свежего английского дня, от виртуального солнечного света на моих виртуальных щеках было достаточно, чтобы заставить мое тело отреагировать, разбудить меня. Но было странно видеть этот зеленый ковер, расстилающийся передо мной, как длинный, узкий участок парковой зоны, совершенно пустой, если не считать нас самих.
