Влажная, холодная земля. Треск сорванных древесных веток в жадном пламени.
— Много еще чего могу...обычно этому, знаешь, годами учат. Десятками лет, столетиями. А то, что назубок выучили, в Метку — и передают...следующему. Чтоб ему, значится, не страдать уже так же да с тем же. Что говоришь? Нет, нас таких немного. А те что есть, прячутся обычно. Мимо пройдешь — человек, что с него взять? А он на самом деле...знаешь, вот потому-то говорить тебе и не хотел. Людьми себя они...мы не считаем. Не принято это. Много чего еще не принято — тайны выдавать, например. Нет, тебе можно, ты...такой же. Как я. Уж я-то знаю...
Ветви прогорают. Ветви что-то шепчут, рассыпаясь в черную пыль.
— Мог бы я тебе рассказать — и матери твоей открыться. Было бы тогда иначе все, было бы...ну, как у нас обычно бывает. Учил бы тебя, а ты бы учился. В лесу бы не жили, работа была бы...да хоть на Клуб этот, чтоб он треснул...что? Что за Клуб? Ну это я тебе потом расскажу, времени-то у нас много. Переехали бы с тобой...не знаю, да хоть в Бухарест, хотя бы. Веришь, нет — сам там ни разу не был. Пришло бы время — передал бы тебе Метку, и ты бы после меня...после...
Судорожный вдох. Пелена на глазах — и будто бы вовсе не от дыма.
— Мог бы я тебе рассказать, да только не хотел. Почему? Ну, я сказал уже — мы вроде как не люди, а что-то...кто-то скажет, что выше, кто-то — что ниже, а по всему выйдет, что просто...другое. По другим законам живем. Будь я таким магом, как полагается, учил бы тебя...всякому, учил бы, что смерть — она за плечом всегда...
Взгляд, скользящий по ограде. Трудно глядеть, трудно дышать.
— Учил бы тебя, говорю, а у нас обычно так учат, что клочки по закоулочкам...боли не обреешься. Одни Цепи пробудить в первый раз — страх как больно. А чтобы получилось, чтобы от боли той не окочуриться на месте, годами снадобья специальные пьешь. Думаешь, все на том? Ага, как же. Боль — она с тобой всегда будет. Как ток по Цепям пойдет, так сразу...вот я бы тебя и учил...через боль. Меня вон, знаешь как немец лупил? Живого места на теле не было. А я-то тебя, так, всего раз ведь из-за той чашки выпорол...
Взгляд скользит куда-то прочь, к железу и камню. Протянутая рука разрывает снег, сдирает застывший наст.
— Это что у нас? А, игрушка твоя. Помню, помню, любил ты ее, когда помельче был. Мамка твоя сшила из обрезков. Я ей еще сказал, что на медведя не больно-то похоже, а она смеялась только...пуха потом принес, набил. Грязный он какой-то, слушай. А глаз левый где? Не бережешь ты совсем...подарки-то...
Рука аккуратно возвращает смятый предмет на прежнее место. Накидывает сверху снега горстями.
— Вот потому, знаешь, и говорить тебе не хотел. Книжки, игрушки...нет у мага времени играть — взрослеть надо, вставать на ноги. Учиться, чтобы себя защитить мочь, чтобы...вперед идти, силу собирать, власть за хвост ловить. Чтобы...других под себя подминать, кто слабее. А кого-то и вовсе...ну, ты понимаешь. Жизнь чужая — она для мага так, пылинка.
Глаза невыносимо жгло. Хотелось отвернуться, хотелось закрыть их и не открывать больше никогда — но взгляд, будто прикованный, цеплялся за крупные буквы на камне.
— Не хотел тебе говорить. Не хотел, чтобы ты магом был, потому как сам от мага родился. Потому как маг меня учил и потому что знаю, каково это. Не хотел, ты уж прости. Никогда не хотел. И себе о том давно еще мечтать запретил. Думал, что смогу прожить...честно. Человеком прожить. Думал, что раз уж у меня ничего не вышло, так может хоть ты...сынок...
Вдох. Выдох. Встать, подняться, возвращая к жизни негнущиеся ноги. Опереться о шершавый березовый ствол.
— Ты уж...прости меня. Прости, что...так вот. А даже не простишь — пойму, одно только мне скажи. Скажи, как мне...куда...скажи только, хорошо? Скажешь — и я позвоню. Позвоню им, договорюсь обо всем, работать буду. Хорошо работать, обещаю тебе. Никто не уйдет. Кровью умоются. Магом буду. Кем родился. Только скажи. Скажешь — домой пойду. Мать твою не оставлю. Ни за что не оставлю. Вместе к тебе ходить будем. Человеком останусь. Кем стать хотел. Скажешь...скажешь ведь? Скажешь?
Единственная слеза — слишком уж холодная, чтобы получилось спутать с очередной дождевой каплей — скатилась по щеке куда-то прочь. Встать. Отряхнуться. Отбросить волосы с лица.
— Знаешь, я ведь не со зла...такой. Знаю ведь, что черствый. Знаю, что говорил мало. Знаю, что сейчас сказал больше, чем...за день тебе обычно говорил. Знаю. Все знаю. Но ты не скажешь? Не скажешь ведь? Не скажешь...мне...
Нервный шаг по мокрой земле. Брызги грязи на бушлате.
— Значит, не скажешь. Ну тогда...тогда...
Душно. Трудно. Как бы только сделать еще шаг. Как бы только суметь, наконец, отвернуться. Как бы только...
-...прощай. Может еще...увидимся.
Под ногами хрустела снежная корка. Поворот, неглубокий овражек...последние несколько метров, отделявшие его от дома, маг проделал ускоренным шагом, по привычке вначале толкнув, а затем уже застучав что есть сил в запертую дверь.
Отворили ему не сразу — стук повторялся трижды, и лишь тогда, когда Виорел всерьез задумался о том, что скорее отобьет кулак, чем добьется хоть чего-то, по ту сторону защелкали засовы. Звуки эти заставили мага против воли вздрогнуть — когда он покидал дом в последний раз, там не было такого количества замков и запоров...
Отворив дверь, Нина вышла на порог — бледная тень себя прежней, постаревшая за полгода, кажется, на целый десяток лет, но все еще узнаваемая. Разве что эта шаль на плечах не была ему знакома — вытащила, небось, из какого-нибудь старого ящика или...
Купила новую?
— Виорел...
Слова никак не желали рождаться — да и с действиями были, как вскоре выяснилось, некоторые проблемы. Медленно, словно конечности вовсе позабыли, как следует двигаться, он шагнул вперед, заключив ее в объятья.
Медленно. Аккуратно. Словно человека, едва ему знакомого.
— Прости, что не приезжала...меня не пускали...я...передачи...
Нервная скороговорка, горячее дыхание, обжигавшее шею.
— Я не знала, что сегодня...мне никто не...проходи...я сейчас...обед...
В глубине дома что-то тихо звякнуло — там, на кухне. Отстранившись от жены, маг сделал первый, не вполне еще уверенный шаг — а затем, почувствовав, как к ногам возвращается сила, добавил к нему еще несколько. Миновав крошечную прихожую — Нина что-то испуганно бормотала за спиной — он вышел на кухню, замерев у порога. Медленно, словно проржавевший механизм, повернул голову, разглядывая накрытый на двоих стол. Новую скатерть. Фарфоровую посуду.
Сидящий за столом усатый мужчина в потертой милицейской форме удивленно уставился на него крупными бледно-зелеными глазами. Поднесенная им было ко рту ложка супа чуть качнулась в дрогнувшей руке и рухнула обратно в тарелку.
— Здравствуй...Виорел.
Не вините себя, не вините Нину...
Имя отчего-то вспомнилось почти сразу — следом услужливая память подкинула и все остальное. Илиэ Манолеску, живший в получасе ходьбы — один из тех, что полгода назад проводил арест мага — медленно поднялся из-за стола, протягивая руку.
Мудака из милиции, что живет по соседству...
Казалось, некто повернул какой-то невидимый рубильник, выкручивая все звуки мира на минимум — от каждого слова до Виорела добиралось лишь слабое, неразборчивое эхо. Все мысли куда-то делись, но телу это вовсе не мешало двигаться — шагнув мимо опешившего мужчины, маг выдернул из-под того стул. Перевернул, водрузив на столешницу, крепко схватился за ножку.
— Виорел, что ты...
В несколько коротких движений выкрутив ножку стула, маг протолкнул внутрь палец — и, немного повозившись, вытянул наружу плотно скрученную пачку купюр. Убрав ту в карман, он отступил на пару шагов, развернулся. Двинулся к дверям...
— Виорел...
Нина, вошедшая в комнату с пустой тарелкой в руках, была бледна, как полотно. Нина то и дело что-то бормотала, но все, кроме собственного имени, казалось ему сейчас ничего не значащим шумом.
— Я...я просто...
Медленно, словно в каком-то забытье, он достал ключи. Швырнул в тарелку, что держала Нина.
— Ну хоть пообедай!
Вослед ему что-то кричали — звуки долетали уже чуть отчетливее, но смысла в них по-прежнему не наблюдалось.
Манолеску уже успел открутить две соседние ножки от стула, когда за магом с грохотом захлопнулась дверь.
1981, Япония.
Где-то за спиной с грохотом хлопнула дверь каюты. До Тосимы оставалось совсем немного — приглядевшись получше, сквозь закатную дымку можно было уже разглядеть причал. Опустив на пол без меры длинный чехол, в каких обычно держали удочки, Виорел медленно вдохнул, прикрыв глаза. Резкая поначалу боль, прокатившаяся от Метки по каждой Цепи, успела уже смениться приятным теплом, за десять последующих минут пробравшимся и наполнившим собою будто бы каждую клеточку. Отступил, пусть и ненадолго, кашель, выровнялась — это он чувствовал сейчас и без какого-нибудь градусника — температура, сгинула терзавшая с самого начала плаванья тошнота. Рунная комбинация, приводящая тело в расслабленное состояние, работала в этот раз на диво хорошо. Перед каждой охотой бы так...
— Во-во, начальник, дыши глубже, как я тебе и говорил. Морской воздух от всего поможет...ну, кроме острой денежной недостаточности, конечно. Да и пуля промеж ушей, пожалуй, посильнее будет...
Знакомый голос и более чем знакомый смех, раздавшиеся за спиной, смыли прочь и без того тонкую пленку незаслуженного блаженства, навеянную чарами: вывалившийся из своей каюты Веселый, на чьей шее красовался новенький, длинный что три ружья Виорела, черный шарф, вновь зычно рассмеялся. Зевая во весь рот, за ним на палубу выбрался и Чуботя, тащивший за плечами набитый под завязку рюкзак.
Со стороны — три чудаковатых любителя ранней рыбалки, минимум двое из которых явно были одержимы идеей утрамбовать в рюкзаки целый дом. Со стороны — ничего необычного, помимо, конечно, самого факта наличия трех иностранцев на борту позднего парома — слишком уж позднего, чтобы удалось насладиться хоть какими-то красотами острова, вот-вот собиравшегося завернуться поплотнее в ночную тьму и тишь. Со стороны...
Лучше бы так и оставалось. Лучше бы подольше.
— Ну что, начальник, нос прошел?
— Давно на море выезжал, эксперт хренов? — красноречиво шмыгнув и утершись рукавом, маг застегнулся до самого ворота.
— Ну, я в книжке читал, — оскалился Деляну. — Как там...уважаемый царский недобиток, для поправки здоровья езжайте на море. Дышите воздухом и пойдете на поправку... — нарочито медленным тоном затянул бывший рыцарь. — Поумней меня ведь люди были. Не зря советы всем...
— Что поумней, так это я соглашусь, — все еще зевая, выдавил из себя Пупок. — Но это они, башка твоя еловая, про места потеплее писали. Греция там...ну Крым какой или Сочи, на худой-то конец.
— Ну и где мой Крым тогда? А Сочи где? — преувеличенно заохал Титу. — С вами дождешься — у жирного скорей плешь волосами заколосится. Ничего, ничего, вот отпашем свое — в Африку двину. Уж там точно океан рядышком. И тепло круглый год...
— И круглый год стреляют, — мрачно произнес Виорел. — Доведет тебя язык до Баренцева скорее. Подо льдинку. Очередь пошли занимать, туристы...
— Святое дело, — важно кивнул Деляну. — Как человек страны почти победившего коммунизма, за место в очереди я глотку любому...
— Силенок не хватит, — буркнул толстяк, отпихнув Веселого в сторону борта. — Старшему уступи, балбесина.
— Ну, жирный, конец тебе, — попытавшийся было наступить товарищу на пятку Титу неожиданно почувствовал, как на его шарфе сомкнулась рука мага — и резко дернула. — Эй, начальник, ты чего?
— Игры кончаем, — хрипнул Щербанка. — О деле давайте.
— Ну о деле, так о деле, — скривился бывший рыцарь. — Кто у нас дело-то там?
— Да опять рыбье какое, — толстяк лениво почесал свои многочисленные прыщи. — Рыба, рыба, рыба...вот спросят меня когда-нибудь — что ты, Юджин, в Японии-то видал? На завтрак — рыба, на обед — снова рыба, на ужин, смотри не охреней, рыба! А на кого ты, Юджин, в Японии охотился? Да на все ту же рыбью срань, чтоб ей пополам треснуть. У меня эта рыба из ушей попрет скоро...
— Змеи морские, — сухо произнес маг. — Живут у берегов, кровью питаются. Человечинкой тоже отродясь не брезговали. Мы сюда не час, знаешь ли, плыли, времени отчеты просмотреть у тебя было до черта и с горкой. А теперь уж не обессудь, ими только зад подтереть осталось.
— Так я и...того самое, — пожал плечами Деляну. — А то у них тут в сортире один рулон всего был.
— А в оставшиеся я ветчину завернул, — протянул толстяк. — Не, ну а чего? Не пропадать же добру...
— Деловой подход. Хвалю, жирный, — игнорируя убийственный взгляд Виорела, ухмыльнулся бывший рыцарь. — Сколько целей-то, начальник? Трое, вроде?
— Семья, — прохрипел маг. — Отец, сын, жена сына. Домик на отшибе.
— Магия там есть какая?
— Без понятия, — буркнул Виорел.
— А они того...ну, вооружены?
— Может, еще план дома тебе нарисовать? — не выдержал Щербанка. — Ковровую дорожку не желаете ли? А пинка под зад?
— Ладно, ладно, я-то что. Я только спросить...
— Спросить ему...я так понял, в списке этой мрази поначалу не было, приказ чистить вот только-только спустили. Радовался бы, что хоть сказали, по кому работаем — нет, куда там, он в сортир все бумаги спускает. В ордене своем тоже небось шифровками какими подтирался?
— Скорее им самим, ну... — усеянное прыщами лицо Пупка расплылось в гадкой улыбке. — От души, так сказать.
— Дом на отшибе, — повторил маг, не дожидаясь, пока Веселый решит поддержать обмен колкостями. — Вокруг...ну, лес не лес, так, рощица. Это нам на руку...
— "Три свечки"? — глаза Веселого загорелись радостью понимания.
— Они, родимые, — кивнул Виорел. — Деревья, коли живые — лучшей опоры не сыщешь. Все чары в землю пойдут, как миленькие, а там уже...
— Сколько времени полог провисит?
— Около часа, — почесав подбородок, ответил Щербанка. — За глаза хватит, коли дурачков включать не будете. Титу, ружье на тебе, я треугольник раскину, ток подам и выманиваю. Пупок...
— Да готов я, готов.
— Ну, тогда с богом. Или с богами — у местных-то, я слыхал, их вообще миллиардов десять...
Дом оказался даже более убогим, чем образ, услужливо подброшенный фантазией. Да и какой вообще это дом — так, занесенная снегом лачужка, будто бы вытолкнутая за черту основного поселения некоей безжалостной рукой. Теплый свет в окнах, неприбранная дорожка...был в жизни мага еще один дом, очень похожий на этот — но воспоминания о нем были столь зыбки и туманны, что сгинули прочь, едва он тряхнул головой.
Занять место среди туристов и рыбаков было не так уж и сложно — легче легкого оказалось и отстать от собранной экскурсоводом группы. Шедшая по маршруту толпа даже не заметила, как из нее испарился, сгинув в вечернем сумраке, вначале хмурый мужчина с большим чехлом за спиной, а затем и его длинноволосый спутник. Невысокого толстяка с прыщавым лицом могли бы, наверное, недосчитаться — если бы только хоть один человек захотел держать эту чудовищную физиономию в недрах своей памяти.
