Впрочем, долго любоваться окрестностями во время боя — чревато. Едва очередная гильза, вылетев из дохнувшего жаром затвора, со звоном покатилась по дну боевой рубки, как Ганс скомандовал отступление. Вовремя! Парочка особо резвых русских танков уже разворачивалась за спиной своих товарищей, явно намереваясь обстрелять дерзкие самоходки. И пусть это всего лишь "саранча" — легкие русские Т-60, но для его "Мардеров", снабженных лишь противопульным бронированием, с лихвой хватит и этого. Риск должен быть оправдан, иначе это уже становится бессмысленной бравадой! Да и дело свое они сделали — расстрелянные перекрестным огнем русские танки уже откатывались назад, понеся тяжелейшие потери — только его четыре самоходки за эти пару минут вырвали из их рядов сразу шесть боевых машин, больше чем подбила вся его рота за два предыдущих дня! Такие потери чрезмерны даже для малочувствительных к урону "иванов", так что теперь должно наступить некоторое затишье. По крайней мере, Ганс на это рассчитывал.
На сей раз, ожидания Нойнера не были обмануты. Эта атака действительно оказалась последней в тот день. Получив напоследок столь ощутимую плюху, советское командование решило взять таймаут. А на следующий день дивизия "Тотенкопф" покинула свои позиции в волго-донском дефиле, передав их основательно потрепанной 23-й танковой дивизии. Солдат с "мертвой головой" в петлицах ждал Сталинград — место, как нельзя более, соответствующее их мрачной эмблеме.
* * *
За неделю боев германские части успели перерезать город надвое в самом узком месте — от Мамаева кургана, до старых "царицынских" кварталов. Их задача была облегчена тем, что располагавшиеся здесь мазанки частного сектора и цеха небольшого метизного завода, барачного типа, дотла выгорели во время бушевавшего во время большой бомбардировки пожара. Так что занятые районы города представляли собой на деле сплошной пустырь с горелыми головешками. Зато попытка штурма старого города, с обилием капитальных каменных зданий и новой северной части, состоящей из трех гигантских военных заводов с их рабочими поселками, вылилась, в настоящую мясорубку. Не смотря на то, что большинство деревянных крыш и перекрытий сгорело в огне пожаров, остатки мощных кирпичных стен цехов и старых купеческих особняков служили надежной защитой оборонявшимся, вынуждая немецких пехотинцев и саперов сперва штурмовать каждый дом, а затем отражать яростные контратаки советских стрелков, не желающих уступать ни клочка Сталинградской земли.
К 20-му июля штурм Сталинграда окончательно забуксовал, единый натиск немецких корпусов превратился в хаотичную череду локальных атак и контратак, не приносящих ощутимых результатов. Части выматывались и несли потери, но сломить сопротивление защитников не могли. Манштейн, еще недавно уверенный в том, что после уничтожения на Дону основных сил Сталинградского фронта, город будет захвачен сходу, теперь вынужден был срочно корректировать свои планы. Что ж, он умел это делать, ведь недаром же его за глаза называли "лучшим оперативным умом Вермахта"! В конце концов предусмотреть всё заранее невозможно — мешает пресловутый "туман войны", так что выигрывает тот, кто быстрее ориентируется в постоянно меняющейся обстановке и принимает необходимые контрмеры. Исходя из этого императива, Манштейн и начал действовать. Буквально в первую же ночь после прекращения штурма немецкие соединения начали перегруппировку. Пусть в условиях городских боев подвижность войск теряет свое значение, но ведь маневр силами по фронту еще никто не отменял! А здесь немцам по-прежнему не было равных. Вот на этом и собирался сыграть Манштейн.
Две наиболее потрепанные в предыдущих боях дивизии были выведены в резерв, 23-я танковая дивизия также покинула руины северной части Сталинграда и была переброшена на более стабильный участок севернее города — стоять в обороне все же легче, да и натиск русских с севера явно выдохся. Взамен этого на город нацеливался выдвинутый из резерва группы армий XVII-й армейский корпус Холлида. XIV-й танковый корпус Витерсгейма, прикрывавший ранее открытый правый фланг группы армий южнее Дона, теперь тоже направлялся на Сталинград — в задонских степях его сменили части развертывающейся для удара на Кавказ группы армий "Южная Украина". Дивизия СС "Тотенкопф" передавалась в XLVII-ой танковый корпус взамен 23-й танковой дивизии — в хаосе уличных боев многочисленная пехота СС, не боящаяся рукопашных схваток, была куда полезней громоздкого танкового тарана. Также к непокорной твердыне на Волге подтягивались артиллерийские и саперные части резерва ОКХ — практически каждая дивизия получила солидное усиление.
Советское командование тоже не теряло времени даром, стягивая в район Сталинграда всё, что возможно, вернее: всё, что позволяла скудная транспортная сеть, находящаяся к тому же под постоянным воздействием немецкой авиации. Именно сложность с переброской подкреплений из внутренних районов страны заставляла кидать в городские бои не то, что нужно, а то, что под рукой. Так в городе оказалась 3-я дивизия польской армии Андерса, спешно сформированная на основе бывшего запасного полка и, в отличии от двух первых дивизий, сгинувших в кровавой круговерти под Калачем-на-Дону, не имеющая тяжелого вооружения. Это слабое, плохо подготовленное и отнюдь не горящее желанием сражаться, соединение было двинуто на защиту южной части города просто потому, что его оказалось сравнительно легко туда переправить. Попав под удар хорошо отдохнувшего корпуса Витерсгейма, эта дивизия развалилась в первый же день, причем большая часть личного состава сдалась в плен. Немцы сполна воспользовались предоставленным шансом, быстро овладев Южным железнодорожным вокзалом и элеватором — главными опорными пунктами советских войск в южной части города. После этого, подавление оставшихся очагов сопротивления было уже делом техники — к началу августа 4-я танковая армия Гепнера выполнила свою задачу, овладев южной частью Сталинграда. В северной части города, входившей в полосу наступления 1-й танковой армии Гота, дела шли не столь гладко, хотя перегруппировка и подготовка к штурму были проведены блестяще.
Ганс получил задачу вместе со своей ротой перейти в подчинение штурмового отряда, созданного на основе хорошо ему знакомого по предыдущим боям батальона Баума. Отто встретил старых соратников как родных.
— Что скажешь, камрад?
— Wir sitzen im Dreck! [98]
— Сам вижу. — Отто подавил вздох недовольства и продолжил. — Но наступать-то всё равно надо!
Ганс пожал плечами:
— А в чем дело? Строимся в две линии. Две роты вперед, одна в резерве. Тяжелую роту делим между тремя штурмовыми. Моих зверюшек — тоже. БТРы свои лучше в резерве оставь, толку с них в городе всё равно не будет, а потерять — раз плюнуть. Вот так и пойдем вперед. Потери, конечно, будут приличными, но справимся — не в первый раз.
Баум хмыкнул:
— Ты кого учить собрался? "Свиненка" своего дрессируй — ему такие откровения в самый раз.
Ганс тоже заухмылялся:
— А что ж вопросы тогда задаешь такие банальные? Ведь сам же всё это знаешь. Или новенькое что придумал?
— Да нет, что тут придумаешь? Саперов нам еще целую роту дают, с кучей всякой пиротехники. Можно попробовать взрывать все подозрительные подвалы и прочую канализацию, а то русские, говорят, насобачились там прятаться...
— Это дело. Еще огнеметов бы неплохо побольше получить.
— С этим всё в порядке — целый взвод огнеметчиков прислали, не считая тех, что у саперов уже были. С твоими зверьками-то как быть? У тебя ж два взвода только осталось.
— Я буду сражаться за троих, нет — за четверых! — Оба офицера вновь заулыбались. — В общем, как-то я третью штурмовую роту прикрою, не переживай.
На восьмой день штурма самоуверенности у Ганса поубавилось.
* * *
Штурмовые группы медленно, но упорно продвигались вперед, взрывая любое препятствие и выжигая каждый подозрительный уголок. За массовое и эффективное применение огнеметов и прочих зажигательных средств, вплоть до трофейных бутылок с "коктейлем Молотова", солдаты батальона Баума даже заслужили неофициальное прозвище "факельщиков". Третья штурмовая группа, которую Нойнер не только возглавлял, но и поддерживал своей командирской самоходкой, как раз сменилась из первой линии, уступив место первой и оставшись приводить себя в порядок в только что захваченном цехе тракторного завода, руины которого дивизия штурмовала уже четвертый день. Оставив Ровеля следить за погрузкой боеприпасов, Ганс потопал к оберштурмфюреру Веберу — командиру одиннадцатой роты, составившей основу штурмовой группы. Тот, прислонившись к закопченной бетонной стене цеха, жадно пил воду из фляги.
— Как дела, Эрих?
Пехотинец оторвался от фляги и вытер рот грязным рукавом, добавив на своем черно-сером от цементной пыли и гари лице новых разводов.
— Нормально. На этот раз дешево отделались. Вовремя ты тех гадов с крана сковырнул.
Ганс хотел ответить, но его перебил подскочивший связист, который, даже не доложив по форме, проорал на бегу:
— Русские прорвались на правом фланге! Пехота с танками, идут сюда.
Солдат еще не успел договорить, а Нойнер уже развил бурную деятельность.
— Занять оборону! Эрих, пару пулеметов на крышу! Орудийный взвод развернуть на тот проход! Ральф, заводи свою тарахтелку! — Последняя фраза предназначалась механику "KiTi", который при первых же признаках тревоги юркнул в самоходку и теперь озабоченно вертел головой, высунувшись из своего люка.
Не прошло и пяти минут, занятых непрерывной беготней и деловитой суетой, под аккомпанемент резких, отрывистых команд и топот ног в подкованных ботинках по выщербленным бетонным плитам и железным листам настилов, как из развалин соседнего здания, бывшего некогда складским помещением, показались первые штурмовые группы русских. А еще через несколько секунд напряженное ожидание разорвалось грохотом выстрелов. Дальше события завертелись в диком калейдоскопе — время словно сорвалось с цепи, ускорив свой монотонный бег.
Осторожно пробиравшиеся среди кирпичных осыпей и кусков бетона с вывороченной арматурой, советские пехотинцы попали под плотный пулеметный обстрел сразу из полутора десятков стволов. Наткнувшись на столь мощный отпор, они сразу же отошли обратно под прикрытие развалин. Из руин напротив тут же стали раздаваться ответные выстрелы, заговорили пулеметы, резко захлопали выстрелы противотанковых ружей... И тут на сцену выкатились танки.
Первый Т-60, проворно перебирая гусеницами, выкатился из-за угла того самого склада, где сейчас засели советские стрелки. Нойнер был готов — уж больно заманчивый разрыв в сплошном нагромождении развалин, как раз для прохода танков. Что не менее важно, наводчик тоже оказался готов и в нужный момент не сплоховал. Орудие, заранее наведенное на пролом, гулко бухнуло и, отлетев назад, выбросило на дно самоходки дымящуюся латунную гильзу. Маленький танк, чем-то напоминающий клопа, не остановился и не загорелся, он просто исчез. Мощный 7,5-сантиметровый снаряд, выпущенный с расстояния чуть больше ста метров, пробил тонкую броню насквозь и разорвался внутри, вызвав детонацию боекомплекта и бензобаков — Т-60 буквально разлетелся на куски, исчезнув в огненном вихре взрыва, но на смену погибшему собрату из-за угла тут же вырулил следующий танк...
Время выкинуло очередной фортель, внезапно прервав свой неумолимый бег. Мгновения, еще недавно проносившиеся со скоростью пули, превратились в медленно ползущих по своим делам черепашек. Окружающая реальность как бы перестала существовать, отойдя куда-то на второй план. Ганс не видел, как накатники плавно вернули на место орудийный ствол, как заряжающий ловко сунул в раскаленный казенник новый бронебойный снаряд, как Ровель лихорадочно крутит рукоять горизонтальной наводки, ловя в прицел новую цель. Вместо этого он как завороженный смотрел на быстро (слишком быстро!) разворачивающийся силуэт маленького, но оттого не менее смертоносного противника.
Грохот выстрела хлестнул по ушам, перекрыв треск пулеметов и рев моторов. Время вновь ускорило свой бег, а события, вырвавшись на свободу из липкой паутины наваждения, понеслись вперед со скоростью курьерского поезда. Ровель промахнулся! Снаряд, просвистев рядом с башней, взорвался в бесформенной груде обломков, обсыпав советский танк кусками битого кирпича. А Т-60 уже крутанул башней, выискивая себе цель. Вилли, даже не чертыхнувшись, вновь как заведенный припал к прицелу своего орудия. Он не успевал, катастрофически не успевал, но... В этот день Гансу и его экипажу улыбнулось счастье смелых — изменчивая Фортуна подарила им ещё одну свою улыбку. Советский командир и, по совместительству, наводчик за пылью и дымом не смог разглядеть через мутное стекло прицела их легкую самоходку в темном провале цеховых ворот и, решив, что попал под обстрел штурмового орудия или среднего танка, отступил — тягаться с такими противниками ему было действительно не по силам. Вилли всадил запоздавший снаряд в угол склада, обрушив часть стены, когда верткая "саранча" уже скрылась за поворотом. Ганс судорожно втянул в себя наполненный пороховой гарью воздух, только сейчас заметив, что за последними событиями как-то позабыл вовремя дышать. Гауптштурмфюрера ощутимо потряхивало — пожалуй, впервые за три года войны ему довелось взглянуть прямо в глаза Смерти, а не просто ощутить кожей ее леденящее дыхание. И этот пристальный взгляд Костлявой, воплотившийся в мелком, несуразном силуэте советского танка, обильно присыпанного строительной пылью, продолжал стоять перед его глазами, сводя мышцы и сковывая мысли судорогой страха.
Рядом бахнуло тяжелое пехотное орудие, заставив Ганса стряхнуть, охватившее его оцепенение и вновь вернуться к действительности. Почти тут же грохнул мощный взрыв, снесший приличный кусок стены склада напротив. Бой продолжался. Приданные штурмовой группе Нойнера, орудия из полковой роты поддержки вступили в дело, посылая свои тяжелые снаряды на занятые "иванами" позиции. Впрочем, получив столь жесткий отпор и понеся серьезные потери, советские пехотинцы уже начали отход, однако осуществить его удалось далеко не всем. Неизменно находящийся при штурмовой группе, артиллерийский наблюдатель направил на них огонь целого артдивизиона. Пятнадцатисантиметровые гаубичные снаряды, с шипящим гулом пролетая над позициями группы Нойнера, обрушивались на только что занятые советами руины, вздымая к небу облака едкой пыли и обломков. Пехотинцы Вебера также усилили обстрел, а вот огонь русских резко ослаб.
Под прикрытием настоящего ливня свинца и стали, прижавшего советских стрелков к земле, несколько саперов из приданого взвода выкатили из цеха помятую вагонетку, доверху наполненную снарядами и подрывными патронами, и по чудом уцелевшей колее направили этот импровизированный брандер в здание склада. Едва "адская колесница" скрылась в недрах склада, как притаившийся у выхода из цеха саперный унтер повернул выключатель своей подрывной машинки. От раздавшегося взрыва содрогнулась земля. Из многочисленных дыр в стенах многострадального склада выплеснулось пламя, после чего почти вся передняя стена и остатки крыши медленно осели вниз, скрывшись в сплошном облаке пыли.
