Вдоль восточного побережья пролива трекатр бодро двигался на юг. Шли под парусами, благо ветер был попутный, хотя практически всю зиму здесь устойчивый норд, норд-вест. В устье пролива повернули на восток. Придерживаясь берега, прошли еще чуть больше километра и свернули на север, в дельтовидное устье небольшой реки. Вот и первый сюрприз — напротив устья, на ближнем рейде 'дремал' дромон. Стопудово по нашу душу — наверняка, узнали патриарший трекатр, иначе бы пошли на перехват. Довольно широкая дельта резко сужалась, и ширина самой реки в дальнейшем варьировала от семидесяти до сорока метров. Берега, насколько видит глаз, занимали фруктовые рощи — в основном абрикос и вишня. Это мне подсказала диакониса, еще она мне сказала, что буквально пару веков назад на этом месте был цветущий город — Халкидон, который персы сровняли с землей. Сейчас здесь только монастырь и пара деревушек, чьи жители живут тем, что работают на фруктовых плантациях монастыря. Еще один поворот русла, и метрах в ста от берега обнаружилась группа унылых строений, в основном двухэтажных, окруженных общей каменной стеной. Уже без подсказки понял, что это и есть цель нашего маршрута. Чувствую, принцессы тоже поняли это, и как-то напряглись. Приобнял обоих за плечи, и ласково прошептал в ушки податливо склоненных ко мне головок.
— Не бойтесь, девчонки! Я с вами! Да и без меня вы, если захотите, то разберете этот монастырь по камешку. А драпать из него — одно удовольствие. Сквозь рощи конные не пролезут, а пеших гвардейцев в доспехе и увешенных всякими железяками, вы сделаете, как стоячих. Дед уже сегодня 'срисует' все их секреты и посты, и после вашего сигнала мои ребятишки упокоят всех супостатов, и прикроют ваше бегство если надо. И даже если все пойдет не так — я вытащу вас даже из пасти любого демона!
Девчонки благодарно прижались ко мне, а рыжая ответила:
— Мы не боимся — просто все получилось как-то быстро, да и ты, помниться, говорил, что мандраж перед операцией — обычное дело. Сам-то не мадражируешь?
— А мне то что? Был бы монастырь мужской, где много молодых, симпатичных и голодных до женского общества монашков — то само собой переживал бы... Вместо ответа послышалось фырканье, и пара острых кулачков врезалось в мои ребра. И фройляйн добавила.
— А ты передай Делике, что если будет приставать к нашему ангелу, то мы с Марго выцарапаем чьи-то фиолетовые глазки.
— Э, нет! Получается, если не передам, то приставать она может, и глазки останутся целы.
Чкм вызвал негодующие восклицания, и целый град ударов по моим бедным ребрам. Ну все, принцессы в норме.
На мостки я вышел вслед женской троице когда она уже скрылась за монастырской калиткой, просто размяться и оглядеться. Вот и сюрприз номер два — у калитки вольготно разместились двое 'нищих попрошаек', и чуть в отдалении — третий. Тот, что третий, вопросов не вызывал, а парочка мне сразу же напомнила мультик, в котором 'Двое из ларца, одинпковы с лица" — как будто с них рисовали. Еще бы к ним в компанию Агапита, было бы трое.... Они, что совсем на конспирацию болт забили?! Хотя, если вспомнить, каких 'сирот' подогнал в спешке Дионисий, то видимо, и эти исходили из того, что на безрыбье... Неприятный сюрприз — наверняка они досконально обнюхивают всех выходящих, и либо заворачивают их, либо подают тревожный сигнал. Значит, тоже постоянно под наблюдением — и ликвидация не вариант, потому что послужит тем же самым тревожным сигналом. А императрица через забор не полезет — невместно, урон для чести, не говоря уже о том, что периметр тоже под наблюдением. Прости друг Касим, но видимо, карма твоя такая — время от времени работать нищим попрошайкой. В данном случае ему еще предстоит опоить 'коллег' той дрянью, что пичкали Искандера в Индии (делаешь, что говорят — остальное все пох...фиг) пока его везли в храм. Сейчас на ней сидят армянские послы, изображающие грузчиков на 'Толстяке'. Тем временем открылась калитка, двое 'из ларца' подорвались, якобы просить милостыню, но опознав недавно входящую диаконису, сразу растеряли задор и вернулись на свои места. Отдав швартовы, запрыгнул на 'Магдалину' и внимательно посмотрел на небо. В небе парила одинокая птица.
Аббатиса монастыря святой Ефимии на прошлой неделе разменяла шестой десяток. К своей должности она шла долгие двадцать лет. Большую часть этого срока приходилось терпеть лишения и унижения. Но тогда она не понимала этого — просто делала что должно, и благодарила господа за посланные испытания. И только спустя много лет ей стало ясно, что служить верой и правдой надо не только богу, но и своему непосредственному начальству, которому видней как распределять блага, полученное свыше. Софийский собор научил многому: как и когда надо лизнуть начальство, как правильно и на кого можно 'стучать', а с кем дружить. И вот она уже семь лет, благодаря Мистику, занимает высшую ступень церковной иерархии, доступной женщине. За это время она привыкла вкусно есть, мягко спать, стали доступны предметы роскоши, о которых она и не мечтала. Сестры стали безропотными слугами, а жители приданных деревенек практически рабами, включая молодых парней... И весь этот уже ставший привычным уклад жизни, был порушен четыре месяца тому назад. Поздней ночью ее разбудила мать-наставница, огорошив вестью, что приехал сам патриарх. Мистик был не один. С ним прибыл, как поговаривали, родственник и доверенное лицо Романа, по совместительству командующий полка его охраны — Иоан Куркуас. Говорил в основном Мистик. Согласно его слов, в монастыре некоторое время погостит важная персона с сопровождающими. На это время придется уступить ей свои апартаменты, и полностью освободить этот флигель (крыло здания) от проживающих в нем сестер-монахинь. Куркуас тут же добавил, что проход во флигель должен быть закрыт для всех, кроме двух-трех монахинь, которые будут доставлять и пробовать еду, и следить за чистотой в апартаментах. На время проживания гостьи, максимально ограничить выход сестер с территории монастыря. Что же касается входа — никто из ранее не переступавших порог аббатства, не должен входить на его территорию. Исключения составляли посетители с сопроводительными грамотами от самого патриарха, а сопровождающий должен быть лично знаком аббатисе. Далее началась суматоха — спешно освобождали крыло, выносили личные вещи настоятельницы, что-то вносили. В это время гостья и три сопровождающие ее дамы — скорее бой-бабы — одна из которых настоящая титанида, пережидали эту суету в алькове (в данном случае — ниша в стене, место для переговоров). Галина не раз слышала, что знатные светские дамы за преступления, или даже проступки отправлялись не на плаху или в узилище, а ссылались в монастыри, но столкнулась с этим впервые. И ей стало жутко любопытно, кто же эта дама. Сама гостья была одета в длинный до пят плащ, с просторным капюшоном, скрывающим большую часть лица. Аббатисе показалось, что она уже видела раньше этот волевой подбородок и выразительные алые губы, контрастирующие с молочно-белой кожей лица. Наверное, гостья почувствовала чей-то пристальный взгляд, резко обернулась и чуть приподняла голову — этого было достаточно, чтоб Галина УЗНАЛА гостью. Как-то вдруг стало душно, кровь мощными толчками хлынула в голову, в глазах потемнело, а стук сердца набатом отзывался в ушах. Невероятным усилием воли настоятельница оторвала взгляд, губы сами зашептали молитву. Эти черные как смоль глаза и пронзительный взгляд она видела не раз, и принадлежали они императрице. Несколько следующих ночей аббатиса провела без сна, забываясь на короткие мгновения, и тут же просыпаясь в холодном поту. Страх ее был не надуман — сам Мистик Зою боялся до дрожи в поджилках. И было за что. Когда после неудавшегося покушения на патриарха, тому удалось скрыться, Зоя разозлилась всерьез. По ее приказу было схвачено и подвергнуто жесточайшим пыткам несколько ярых сторонников Мистика, в том числе и высших иерархов церкви. На основании выбитых признаний, их обвинили в казнокрадстве, предательстве и мятеже. После чего они были приговорены к ослеплению, лишению правой руки и языка.
Но как говориться — время лучший лекарь, и привыкать можно не только к хорошему. Постепенно страхи ушли, а временные неудобства удалось по большей части, компенсировать. И вот сегодня прибытие двух новых послушниц, вновь заставило забиться сердечко. Вроде бы упрекнуть себя не в чем. Сопроводительная грамота есть, (каллиграфический почерк секретаря ни с чем не спутаешь, да и вензель и печать Мистика истинные) сопровождающею диаконису, хоть не помнит по имени, но точно знает, да и эта лодка, и ее капитан-капеллан — тоже знакомы. Причиной повышенной брадикардии были сами сироты. Конечно, на сестер похожи — но воспитание явно разное. Ведут себя как дурочки, но глаза умные. Вроде подобострастье на лицах, но смотрят на тебя, как на грязь под ногтями. Все жесты и движения выверены и точны, куда тем бой-бабам. После беседы с будущими послушницами начала было писать письмо патриарху, но на середине послания резко передумала — явно Мистик ведет свою игру, вмешиваться в которую и показывать свою осведомленность, как минимум опасно. Так что пусть все идет своей чередой — все проходит, и это пройдет.
Марго вольготно, насколько позволяла жесткая лежанка, положенная послушнице монастыря, растянулась в полный рост. Надо было подумать. Внедрение, как назвал это Саня, прошло успешно. Аббатиса не верила ни единому нашему слову, но провокационных вопросов не задавала (в ином случае, должна была вмешаться со своим даром Инга) — наоборот, когда беседа заходила в тупик, меняла тему. Стало понятно -настоятельница протеже Мистика, и тесной опеки от нее ждать не стоит. После знакомства Галина передала их матери-наставнице Марии, которая и будет готовить нас к постригу. Мария — глуповатая добродушная толстушка, проводила нас в келью, ознакомила с распорядком дня, и провела общую ознакомительную лекцию. Да, жизнь в монастыре явно не мед — только одних продолжительных богослужений предстояло совершить не менее девяти в сутки. Утренние, вечерние, перед трапезой и после, перед началом и после работы (в их случае учебы) — чтобы сначала испросить у Бога благословения, а в конце — поблагодарить Его. Когда она уже собиралась уходить, Фройляйн применила свое тайное умение. На Марго, благодаря вмешательству в ее мозги Сани, как он сказал, манипуляции Инги не оказывали никакого воздействия. Того, что рассказала Мария под влиянием жрицы, было более чем достаточно для 'мозгового штурма'(как пояснил Дед — коллективное решение, не решаемой задачи, благодаря состыковке различного опыта, практик и знаний участников штурма), благо что информация полная и собранна в течении четырех месяцев. Вот осмыслением этой информации они сейчас и занимались. Задачей было войти в контакт с Зоей, без лишнего шума со стороны ее охранниц, при этом не засветить перед августой дар Инги. В конце концов жрица, как более опытная в проведении подобных акций, предложила общий план, который рыжей очень не понравился. Но поскольку других решений не было, пришлось, с некоторыми оговорками, его принять.
Перед ужином девушки упросили наставницу провести экскурсию по монастырю, где им якобы предстоит провести всю жизнь. Начали знакомство с дворовых построек — внутрь не заходили — наставница коротко знакомила с функционалом строения, и следовали дальше. Проходя неподалеку от флигеля, где квартировала гостья, Марго отвлекла вопросом Марию, а Инга метнула стрелку с запиской в окно второго этажа. Внешний вид окна и его расположение 'сироты' выяснили еще во время ознакомительной беседы с наставницей. Дротик по самый хвостовик вошел в полупрозрачную ткань закрывающую проем высокого, но узкого как бойница окна, дополнительно заборного в шипастую решетку.
Трапезная оказалась красивым, чистым просторным помещением. На стенах мозаики на божественные темы. Монахини и послушницы трапезничают за большими столами, во главе которых иеромонахини. Пища обильная, но почти безвкусная — как пояснила наставница, еда источник не удовольствия, а пополнения сил. После ужина последовала вечерняя месса. Сначала читали канонические молитвы. Фройляйн, как шпионка, заточенная под христианские страны — знала их на зубок, Марго — лишь с пятого на десятое, и просто открывала рот. Закончив с молитвами, перешли к акафистам (хвалебно-благодарственное пение, посвящённое Господу Богу, Богородице, итд.). Марго, уловив, когда шли повторения, тоже старательно подвывала.
Как стало известно из рассказа Марии, охрана пленницы велась круглосуточно. Ночью смена караула проходила где-то через четыре часа после общего отбоя. Великанша сменяла Анфису, а уже с общим подъемом вставала их командирша Каллиопа, и после завтрака занимала свой пост. Что ни маловажно — Каллиопа и Анфиса предпочитали нетрадиционную любовь, и первые послушницы, назначенные приносить пищу и содержать в чистоте крыло, занятое гостьей, были подвергнуты насилью. Галина, не поднимая шума, поменяла их на монахинь весьма преклонного возраста. Командирша попробовала надавить горлом, но после приватной беседы с аббатисой ушла обескураженная, и бледная, как мел. Примерно рассчитав время смены караула, рыжие расположились под лестницей, ведущей на второй этаж, в бывшие апартаменты настоятельницы. Как только послышался негромкий разговор между принимающей и сдающей смену, девушки поспешили наверх. Их появление было встречено лишь недоуменными лицами. Ничего похожего на подозрительность или агрессию во взглядах не было. Еще бы — перед бой-бабами предстали две босоногие, в одних ночнушках, испуганные и заплаканные девочки.
— Вам чего здесь надо? — видимо Анфиса хотела строго сдвинуть брови, но удивленная мина не позволила это сделать, — Что случилось?!
— Я не знаю, у кого спросить совета, но это очень важно-о-о! — на последнем слове у Инги брызнули из глаз слезы, но тут же растерев сопли по щекам, она продолжила. — Если я обращусь к сестрам, то нас с Маргаритой сразу выкинут из монастыря. Наставница сказала что вы — пилигримы (чужаки, паломники), а значит, не обязаны докладывать все аббатисе, а совет дать можете.
— Ну говори уже дитя, что случилось? — сейчас брови Анфисы сошлись у переносицы, — Чего время зря тянешь.
— Вчера, пока мы ждали когда откроется монастырская калитка, один из нищих — здоровенный такой, достал из штанов и показал нам ну... то, что у него там.... А ночью я проснулась из-за того, что сестра плачет. Оказалось, что она все думает об этом, и не может уснуть. Я стала ее успокаивать, и она даже заснула. А я почему-то стала думать об этом, и заснуть уже никак не могла. Сама тоже разревелась, проснулась сестра, и реветь стали вместе. А завтра перед обедней на исповеди придется все рассказать, и тогда нас точно выгонят.— и тут сестры захлюпали вдвоем.
— Покажешь мне утром этого нищего!— басом прорычала великанша,— Я ему голову оторву — и все дела. А о покойниках плохо говорить грешно, так что на исповеди можете об этом не вспоминать.
На высказывание великанши Анфиса только поморщилась, сразу же отволокла ее в сторону и что-то там стала шептать ей в ухо. Вернулась к 'сиротам' Анфиса в приподнятом настроении, и сразу обнадежила:
