— Я вам его уже подарил, а делать... Вам стоит пару офицеров из свиты отдать мне на обучение управлению этой машиной, и когда они его освоят, использовать по прямому назначению — ездить на нем. Езда в автомобиле много комфортнее, чем в карете — трясет гораздо меньше, вдобавок там есть устройства, охлаждающие или нагревающие воздух и в машине всегда приятная температура. Вдобавок в этой машине гораздо безопаснее передвигаться: кузов не пробивается пулей из пистолета, и самодельную бомбу выдержит. А еще — быстрее: по хорошей дороге эта машина может ездить более ста верст в час.
— Интересно... мне уже сказали, что по дороге в Гатчину вы значительно обгоняли поезд. Я благодарю вас за этот дар. Но мне сообщили, что у вас есть и какая-то просьба. В чем она заключается?
— Я делаю много различных машин. Но какие-то купцы в Коврове смеют запрещать мне, дворянину, на своей земле выстроить новый завод. Более того, они посмели насмехаться над представителем дворянского сословия Империи! Посему я прошу подтвердить мое право на моей земле строить все, что мне угодно строить во славу России.
— Во славу России?
— Безусловно. Мои машины очень охотно покупают во Франции и Германии, и просят продавать из больше и больше.
— Так мы что, продаем МАШИНЫ французам? И много?
— И французам, и немцам. И англичанам — эти приобретают их во Франции. Примерно на три с четвертью миллиона рублей в месяц. Продавали бы и больше, но я просто не успеваю их выделывать. Из-за задержки строительства завода в Коврове я уже потерял шестьсот тысяч, которые собирался потратить на помощь голодающим...
— А если я указом подтвержу ваше право строить все что вы пожелаете, насколько вырастут ваши продажи за рубеж? Скажем, через год?
— Извините, Ваше Величество, на этот вопрос ответить довольно трудно. Через месяц — увеличу на триста тысяч в месяц, а через год... если все пойдет нормально, то миллионов десять-пятнадцать.
— В месяц?
— Да, Ваше Величество.
— Очень интересно. То есть Вы, на своих землях, сами, не требуя никаких денег с казны, через год дадите четверть от хлебного экспорта?
— Если мешать не будут, то скорее всего обеспечу.
Николай на меня посмотрел с какой-то усмешкой:
— Скажите, а на заводе в Коврове Вы такие же машины выделывать собираетесь? И сколько она стоит?
— Нет, в Коврове я собираюсь делать мотоциклы. А такие машины я делаю для собственного удовольствия. И сколько она стоит — я просто не знаю, не считал. Мне это, честно говоря, не интересно. Знаю, что машина вчетверо меньшая, что я подарил княжне Белосельской, обошлась чуть больше шестидесяти тысяч...
— Мотоциклы я видел, так это вы их выделываете? И продаете их французам?
— Да. И не только французам. Но продаю больше сельскохозяйственные машины.
— А где вы выделываете эти машины и ещё строите свои заводы?
— В Саратовской губернии, В Ярославле, в Калуге, Феодосии... много где.
— Интересно... — Николай отошел от окна, вернулся за стол, сел и повторил: — Очень интересно.
Затем встал и снова с улыбкой посмотрел на меня. Словно что-то ждал. Ах, да...
— Разрешите откланяться, Ваше Величество?
— Идите. Можете в Коврове строить что вам угодно, им сообщат. И — спасибо за подарок.
После аудиенции (а длилась она минут пять, не больше) я послал телеграмму Серову и поехал домой. Через Ярославль и Ковров.
Шестнадцатого в Ярославле я — неожиданно для себя — встретил Сашу Антоневича. Встретил его на "Ярославском моторном", где он на великом и могучем языке русских прорабов общался с широкими народными массами.
— Привет, вот уж не ожидал! Что ты тут делаешь?
— И я рад тебя видеть, дорогой друг! Степан Андреевич попросил помочь подготовить производство. И Евгений Иванович решил этот монструозный станок до ума довести, так что помогаю стразу обоим. Подожди, сейчас закончу, покажу тебе сметы на наладку завода. Очень недорого получается, думаю, тысяч в тридцать пять уложиться можно. А ты надолго сюда? Кочетков, между прочим, уже тутошний инженерный дом отстроил, так что остановиться есть где.
— Я в основном Чугунова проведать — как он?
— У Володи я уже был. Там работы месяца на два: цеха в приличном состоянии, но инженерное оборудование — никакое. Он сам справится, моя помощь ему не потребуется. Сегодня в Москву поехал, с кем-то договариваться насчет работы на новом заводе, но если до завтра останешься — поговоришь.
— Нет, я собираюсь еще в Ковров заехать, а дома, небось, дел накопилось по горло...
— Тогда могу предложить свой мотоцикл. В Иваново я отсюда часа за два доехал, а оттуда до Коврова — еще ближе. Ты небось и за три часа доедешь.
— А зачем тебя в Иваново носило?
— Так там родители Ольги, жены моей. Навестил, подарки передал. А больше мне мотоцикл пока и не нужен — тут пешком быстрее будет.
— Ну тогда давай ключи... кстати, письмо я твое прочитал. Но пока — думаю. Насчет письма думаю — а за то что ты его написал, отдам тебе твое родовое поместье, в качестве премии. Если хочешь, конечно.
— Спасибо, понял. Тоже думаю. Ладно, через неделю в Царицыне снова встретимся, думаю надумаем — и он снова превратился в обычную ехидину. — Только еще одной души у меня нет, так что сам решай что еще тебе от меня нужно. До свидания! — и, повернувшись к стоящим несколько в сторонке рабочим, выдал ещё одну великорусскую фразу.
Оказалось, что от Ярославля до Коврова действительно четыре часа пути, а вовсе не полтора суток. И, оказалось, царская бюрократия умеет работать быстро — когда около пяти я добрался до города, стройка на заводе гудела. Слава сообщил, что первых рабочих из Царицына он начнет перевозить уже через неделю, а в середине июля выпустит первое изделие. Выяснив, что в ближайшее время тут вроде бы проблем не предвидится, я ночным поездом отправился в Нижний, и оттуда — в Царицын. Где и сидел, наслаждаясь потоками прохладного воздуха.
Примерно через час в дверь позвонили. И это была не Камилла, привычно забывшая ключ, а моя секретарша:
— Александр Владимирович, — проговорила она с видом мышки под веником — к вам военные приехали. Трое. Из свиты.
Вот так, называется — отдохнул с дороги. Еще раз подставив лицо под струю прохладного воздуха, я отправился в контору.
Глава 25
Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая Николай Вторый помнил практически все. Другое дело, что очень много из того, о чем он помнил, интересовало его чуть менее чем вообще никак, но в данном случае интерес подогревал (точнее охлаждал) забавный механизм, преподнесенный ему вместе с автомобилем ("чисто из дружеских побуждений, дабы первый из дворян России не страдал от жары"). Механизмов было четыре — и очень простых, но вот воздух они охлаждали изрядно. Поэтому Николая даритель оного весьма заинтересовал.
Откровенно говоря, не забыл бы Николай этого странного юношу и по иной причине: последний раз привилегию визита к императору использовалась более десяти лет назад — и то, с корыстной целью. А тут, дворянин всего лишь просил высочайше подтвердить и без того принадлежащее ему право — да и обуздать зарвавшихся купчишек. Как он сказал — "сегодня дворянину безнаказанно нахамят, а завтра на кого пасть раззявят?" Верно юноша это отметил, хамов непременно наказать нужно — да так, чтобы никто и думать после не смел о подобном. А то Витте слишком много купцам позволять стал, обнаглели они. Но и о самом юноше разузнать поболее было бы интересно — и сейчас Император, наслаждаясь невероятной нынче прохладой, с интересом выслушивал доклад Дмитрия Петровича Зуева, к которому обратился с соответствующей просьбой три дня назад.
Просьба Императора — это дело совершенно неотложное. И генерал Зуев отнесся к ней со всей серьезностью:
— ...особо отмечается, что как в Саратовской губернии, где он дела ведет практически во всех уездах, а так же в тех уездах иных губерний, где у него есть хоть какая собственность, в прошедшую зиму и весну население вырастало обычным порядком, в то время как во всех других местах наблюдается некоторое уменьшение числа людей.
— Благотворительность?
— Присутствует, Ваше Величество, но главным образом иное. Организует большие работы с привлечением множества народу, с денежной оплатой небольшой, но с прокормом всей семьи. Позволите продолжить? Далее, земли скупает в изрядных размерах, но с обязательным условием присоединения оных в виде неотъемлемой части личного поместья...
— Взятки дает?
— Не без этого, но довольно мало. Чаще мелким чиновникам, до начальника уездной канцелярии — и то, чтобы бумаги быстрее готовили. Говорят, что если сделка требует более трех дней, то отказывается, независимо от произведенных расходов и грядущих выгод.
— Женат? Любовницы?
— Не женат. Проживает в одном доме с девицей, старше него — но все утверждают, что относится к ней как к младшей сестре. В окружении его есть еще дама и девица, но достоверных сведений у нас нет.
— Что еще? Только вкратце.
— С конца прошлого года скупает разоряющиеся заводы по всем губерниям, сразу начинает из расширять, а в округе скупает земли и ставит новые деревни. Крестьяне в них идут охотно — даже в недород в его деревнях еды хватает. Урожаи же в его поместье втрое, а то и больше, чем на соседних полях. В уездах, где есть его предприятия или земли, размер винного акциза уменьшается, но прочих сборов поступает невпример больше, так что польза казне от его работ несомненна.
Есть еще большое поместье в Уругвае, где силами русских профессоров и агрономов в зимнее время готовит семена для русских полей. Есть сведения, что и уругвайцев приводят к православной вере...
— Что-нибудь еще интересное?
— Да. Никогда не соглашается ни на какие партнерства и товарищества, невзирая на сулимые выгоды. Да, вот еще: чинами, званиями не считается, но со всеми ведет себя как будто он родом выше прочих. Не показывает сего явно, однако вот урожденная княжна Белосельская отмечала, что не то что просьбы, желания его чувствуешь выполнить должным, как будто сам Государь просил...
— Спасибо, достаточно. А что же князь Мещерский так скромно отписался?
— Вероятно счел, что рапорт саратовской жандармерии, который и так весьма не мал, повторять депешей будет не совсем верно, и потому сообщил лишь самое важное.
— Хорошо, спасибо, генерал.
Николай придвинул к себе подготовленный указ и размашисто подписал его. Затем, немного подумав, взял второй экземпляр, подготовленный для канцелярии, и дописал на нем:
"Препятствий в покупке оным земель казенных и уездных не оказывать, в покупке земель частных и заводов от собственников способствовать, в прочих начинаниях помогать".
Затем, повернувшись к секретарю, уточнил:
— Этот — с офицерами, что назначены водителями автомобиля, доставить самому Волкову, а этот — он указал на экземпляр с припиской — разослать по всем губернаторам.
И добавил, обратясь уже к Зуеву:
— А вы там посмотрите за ним...
А когда Зуев покинул кабинет, подумал:
— Ну что, Сергей Юльевич, посмотрим как Вы теперь будете требовать уменьшения прав дворян...
За лето суховеи накрывали губернию еще трижды. И в Царицынском уезде, не считая моих (интенсивно орошаемых) полей не выросло совсем ничего. Но, честно говоря, это было не самой большой бедой. Бедой было то, что всяких там Франциях с Германиями тоже урожай был незавидный. В связи с чем цены на зерно на мировых рынках слегка подросли — и в той же пропорции подросли цены и на рынках Российских: Царицынские хлеботорговцы, словно сговорившись, отпускную цену на зерно подняли до двух рублей шестидесяти копеек.
Очень неплохо — если переводить на деньги еще нетронутый мой прошлогодний урожай: три и три четверти миллиона рубликов. И очень хреново, если зерно для прокорма народа закупать: моего-то запаса, даже если только в губернии народ подкармливать, хватит месяца на полтора. А подкармливать уже надо было — причем не только в деревнях.
Кризис — все же очень неприятная штука. Спрос на товары падает. На несъедобные товары, конечно — и в результате у Царицына скопилось почти полтораста выставленных на продажу белян. Оно и понятно: в городе и окрестностях штук сорок деревоперерабатывающих заводов обычно лес скупали довольно быстро — но тут все склады были уже завалены непроданными досками, и беляны были уже никому не нужны. То есть потихоньку их все же покупали, но уж очень потихоньку. И разбирали на бревна — тоже потихоньку, так что тысяч десять мужиков, ранее этим делом промышлявшим, остались без работы. И, соответственно, без денег.
Без денег — за потерей работы — осталось еще тысячи полторы работников собственно лесопилок, грузчиков на пристанях и на железной дороге. Ну а дальше пошли мелкие торговцы, прочий мелкослуживый люд — и специальным распоряжением губернатора Мещерского двести двадцать шестой Бобруйский резервный батальон был приведен в полную боевую готовность: власти ждали бунта.
И не только власти: резко возрос спрос на "срочные грузоперевозки" со стороны рыбных воротил — купцы боялись грабежей рыбных складов.
На общем паническом фоне островками стабильности выглядели мои закусочные: я цены на гамбургеры и пончики поднимать запретил. Вот правда пришлось резко поднять численность работников: если прошлым летом в Царицыне хорошо если продавалось по три-четыре тысячи гамбургеров, то сейчас в день уходило их до тридцати тысяч. Похоже, что для большинства населения города эти нехитрые "изделия из хлеба и була" стали основным видом питания. Власти в городе тоже это поняли — и Евдокия (как заведующая всем общепитом) получила разрешение на установку в городе "любого потребного числа палаток для торговли Царицынскими бутербродами и иной едой безпошлинно". А полиция (мне об этом сказал Черкасов) получила негласный приказ эти палатки усиленно охранять.
Вот только городские пекари меня очень невзлюбили — в булочных торговля печеным хлебом упала практически до нуля. Да и хлеботорговцы в восторг явно не пришли. Хотя для них ежедневные тонн двадцать муки (потребляемые обычно городом) и немного, но все рано обидно — ведь двух с половиной тысяч прибыли ежедневно я их лишал. И добро бы себе эту прибыль забирал — это понятно, это конкуренция, так ведь ни себе ни людям!
Решив, что "подружиться обратно" с хлеботорговцами не выйдет (если не поступаться собственными принципами), я затеял "недружбу" резко усугубить, причем уже навсегда. Кузька прошелся по унылым пекарям, с четырьмя нашел общий язык. А Юра Луховицкий быстро-быстро (буквально за неделю) все нужное сделал (или просто купил). Ему это было несложно, с апреля он занимался тем же самым — делал хлебные печи — для растущей гамбургерной промышленности. И печки у него были неплохие, за сорок минут в них выпекалось по сто фунтов булок. Десять новых печек были поставлены в подходящем кирпичном складе на окраине моего рабочего городка, восемь — расставлены в существующих пекарнях. И через две недели на прилавках четырех булочных появился "новый" хлеб — хлеб по "старой" цене.
