Шаги неведомого Горотху прошуршали к Мишке. Начальник патруля, видимо , или что-то в этом роде, приблизился к нему и остановился. Мишка приоткрыл глаза. Горотху этот пялился на Мишку как ребенок впервые увидевший, скажем, слона.
— И как это у него глаза не выпали, когда он Шочи рассматривал? — подумал Мишка.
Горотху не больно ткнул его пальцем в живот, и радостно прохрипел,
— Смотрите , у него глаза разные!
Их тут же с характерным свистящим сопением обступили любопытствующие охотники, из-за их голов высунулось еще несколько суровых морд, любопытство придавало их мрачным чертам нечто детское.
Минут десять они во все глаза разглядывали Мишку. Он понял что его потому и не трогали до сих пор , что такой же паноптикум они устроили над Шочи.
— Насмотрелись? — спросил Мишка. — Охотники слегка подались назад, а их десятник снова ткнул Мишку пальцем в живот и спросил:
— Ты кто? Почему глаза разные? Отвечай.
-Я (ххайра) ... Ну (виххи)... -Мишка не ожидал такого простого вопроса и растерялся.
-Вот! — сказал десятник , — городские всегда так, замешают хвою с дерьмом, а нам, лесовикам , потом каждую иголку доставать...
— У них что тут и город есть? — ошарашенно подумал Мишка, и с досадой упрекнул себя — уже неделю здесь ошивается и так и не спросил где чешики живут — норки роют или гнездышки вьют. Но слово чорхи-акархэ его личная динопедия отказывалась переводить иначе чем город. Ой, дурак — если б не лапы связаны, он бы сейчас хлопнул себя по лбу, или схватился за голову...
Лесовик Горотху между тем продолжал:
— Вот если бы не эти чуды, мы бы что сейчас сделали? Мы бы приказ исполнили и уже бы домой шли. Отдыхать, так?
— А он недалекий храйд, — подумал Мишка и тут же упрекнул себя, — сам-то хорош, двух слов связать не смог...
— А этих , бешеных, мы бы на Луну, да и хвост в росе...
-На Луну? — Мишка похолодел.
— Не спешшшите, — раздался издалека холодный , шипящий, авторитетный голос, по интонации напомнивший Мишке удава Каа из Маугли, — разве вы не знаете кто они?
— Не знаем, — проскрипел 'недалекий храйд' и Мишке почудилась искорка скверного, прокисшего юмора в его голосе. — Что мы тут в лесу знаем, почтенный Лотху? Столичные новости до нас не доходят... не говоря уж о приказах...
Охотники расступились и взору Мишки предстал безусловный и очевидный правительственный функционер. У него не было галстука и белого воротничка, но по его сухой прохладной деловитости можно было судить о роде его занятий в этом первобытном мире. Чиновник он и в перьях чиновник
И уж этот змеино-ласковый сладко прижмуренный чиновник, о, он, в отличие от беззаботных раздолбаев-лесовиков, что бы это не значило, был в курсе генеральной линии партии или как это у них здесь называлось. И эта генеральная линия явно предписывала в отношении братьев-храйдов, Мишкиных учеников, что-то нехорошее... Мишка вспомнил, слова на которые не обратил должного внимания , так как вся история мира храйдов и весь их мир, были для него нереальны, будто сон... — ...прячемся в лесах от жестокости наших братьев... от жестокости...
— Эти четверо... — он деловито указал на мушкетеров, — они мне нужны.Мы их забираем. И удивительное чудище тоже.
Услышав про удивительное чудище, Мишка скосился посмотреть о чем это он. Но у остальных участников событий не возникло вопросов кто у нас сегодня чудище. Один из них направился к Шочи, жалко, как сломанная черная игрушка, этакая Барби-ниндзя, девочка-бэтмен, валявшейся в пыльном ярко-зеленом мху, и схватив ее за ногу потащил к тому месту куда остальные уже свалили тела остальных потерпевших. Дотащив ее до места он грубо швырнул ее, так что Мишка грустно подумал, не сдерет ли она лицо. Впрочем, подумал он, это будет иметь значение только в том случае, если мы останемся живы. От этой мысли ему стало еще грустнее.
— А этот ? — лесник тронул Мишку за плечо.
Чиновник пренебрежительно фыркнул.
— На что он? Оставь его здесь, Горотху. — слово оставь было произнесено тоном не оставлявшим сомнений в истинном значении, — речь шла о лишении жизни.
— Глаза разные. — лаконично сказал лесовик.
— Глаза? — чиновник заглянул Мишке в глаза, но , видимо не впечатлился. — что мне с его глаз?.. гадость!.. один голубой... хотя что-то напоминает... Нет , не помню... Оставь его здесь...
— А может он знает чего? — лесовик , будто бы полюбивший Мишку за его разные глаза, как родного племянника, явно упорствовал и чиновник, почувствовав это, заупрямился тоже.
— Ничего знать уже не нужно... — чиновник оборвал добродушного лесовика , тот довольно громко и равнодушно, как показалось Мишке, поскреб когтями подмышкой. — Эти четверо — последние из... — чиновник внезапно замолчал. — Остальных уже убили, — продолжил он, так и не объяснив из кого же собственно Мишка опрометчиво набрал себе учеников. — Теперь и этих убьют. Вот и все. Хвост в росе, так вы тут говорите?
— Ахххр! — лесовик смешно вывернул кисти в забавном ужасе. — Черное небо!
Мишка напряг слух в надежде услышать что-нибудь полезное о черном небе — что-то он такое слышал недавно... но лесовик заткнулся и отвернулся даже от Мишки. Зато чиновник-храйд приблизил свое зубастое тупое рыло к к лицу Мишки. Мишка испугался было , но вспомнив что его рыло пожалуй, не уступает в зубастости рылу начальственному, немного успокоился.
Почему ты был с ними? — чиновник выжидательно уставился на Мишку, всем своим видом показывая что ответ его не очень-то волнует, он просто даже дает шанс заинтересовать себя ответом.
Мишка помедлил, но , чувствуя печенкой , (ведь есть же у велоцираптора печенка?) , что честность лучшая политика и в данном случае, брякнул как есть — я их учитель.
— Учитель? — глаза чиновника заискрились интересом, — учитель, ахр! Еще один! Пойдешь с нами, учитель!
Лесовики привели побратимов в чувство, умело пощипывая их зубами за длинное оперение на спинах и шеях. Избитые и помятые, мушкетеры с трудом поднялись, пошатываясь и хромая (впрочем надо отдать им должное — хромали и многие их противники). Всех их привязали за шеи к длинной толстой лиане, с которой обильно сыпалась труха и высохшая кора , тонкая , коричневая, волокнистая. Петли , прикрепленные к общей привязи, были заведены мушкетерам под самую голову. Ни один из братьев не поднял на Мишку глаза.
— Презирают, — подумал Мишка, — и поделом! Но как же я так облажался? ОН попытался припомнить свои ощущения: как кололо и жгло, когда он своим внутренним огнем отбил нападение своих учеников, приведшее к их знакомству. НО ни черта теперь не жгло и не кололо, — он был один, был пуст, а внутри было холодно, заброшенно и затхло.
Шочи, перенесенная с места на место, лежала слепо задрав к небу, бесчувственное , окровавленное лицо, все усилия рейнджеров привести ее в чувство не привели к успеху. Тогда лесовики, со злорадным кашлем, заменявшим им смех, навьючили девушку на холку Мишке. Они, наконец, двинулись, когда ожидание само по себе стало ужаснее и мучительнее самой ситуации.
Хых, — подумал Мишка, делая первый шаг, и испытывая в отношении Шочи нелогичное и эгоистическое раздражение, замешанное на том, что уж с ней то, наверняка ничего случиться не может, и что она должна была предвидеть и не допустить, — но как они-то догадались? Сама девчонка на мне все время верхом ездила, и , главное, у нее все время получалось, что так надо для дела, при чем, она ухитрялась скрывать от меня в чем собственно заключается дело. Хотелось бы верить, что дело не в ее любви к конному спорту. А эти-то, рейнджеры мезозоевы, как знали — тоже на меня ее... Наверное , это судьба... Кстати, а на самом деле, как она там?
Он ощутил укол беспокойства, и попытался вывернуть длинную свою динозаврью шею, так , чтобы увидеть лицо Шочи, но веревка не пускала, впиваясь в горло, и максимум , что ему удалось увидать это ее тонкую руку, бледную, вымазанную землей, безвольно болтающуюся в такт его шагам.
Мишка похолодел. У него сжало горло от накатившего чувства. Он едва ли смог бы самому себе объяснить, что за чувство это было. Был ли он влюблен? Нравилась ли она ему? Или он просто переживал за хорошего товарища, единственно надежного в опасном приключении, похожем на путешествие по болоту, где не что и не на кого опереться без опаски? Он не знал что такое любовь, влюбленность, увлечение, в его прошлой — человеческой-жизни ничего такого не было. Единственное, что он знал точно — он не хотел, чтобы она умирала — эта суровая, язвительная непонятная и неизвестно откуда взявшаяся, девчонка, которой он был обязан жизнью не один раз. И дело было вовсе не в том, что он боялся остаться один в этой горячей каше, хотя , что же, — да, боялся. Но Мишка готов был поклясться, что даже если бы его охранял бы целый отряд таких же точно девочек, он бы выл именно над этой, заклиная ее не умирать и капая на ее тело прозрачными горькими слезами. Но он не заплакал и не завыл, хотя слезы жгли ему глаза изнутри и крик рвался, раздирал грудь. Страх показать свои чувства был сильнее, и он просто сжался, застыл черной бесчувственной, окаменевшей глыбой, поглядывая вокруг холодными , пустыми глазами.
Он перехватил направленный на него, взгляд чиновника — острый пронзительный. Лесовик Горотху, тот самый , недалекий, тоже глядел на Мишку. Его взгляд казался Мишке озабоченным, но он не настолько постиг мимику дромеозавров , чтобы поручиться , что это было именно так.
— Мы даже не спросили, господин Лотху, чему он учил этих... — спросил он, показное бескультурье будто бы слетело с него.
— Что у него спрашивать... — рассудительно заметил чиновник и зевнул показав ужасающую пасть и белоснежные ровные конические клыки, — чему он может научить? Молодой... Так, баламутит только, как черное небо... Лесовик неодобрительно помотал головой. Похоже мысль что кто-то вообще может баламутить была ему неприятна сама по себе. Чиновник задумался и снова смерил Мишку нехорошим взглядом.
Мишка в свою очередь задумался над фразой про черное небо. Что это еще за черт такой? Хотя, конечно, возможно, он просто не понимает какой-то идиотский идиоматический оборот. НО все же... Черное небо... Что-то он такое слышал , причем недавно, не так давно.
— Да какая разница, — подумал Мишка в итоге рассуждений, — мне нужно в храм , так? Так! Ну так я туда попаду все равно. Но сначала , видимо , придется побывать у них в городе.
При мысли о городе динозавров, он приободрился, оцепенение и отвращение к себе слетели с него, уступив место интеллектуальному голоду и холодная пружина азарта, свилась в тугие кольца в глубине его души.
— Ясно что убить хотят, — подумал Мишка, — да только не убьют, — неизвестно откуда, вдруг взялась в нем железная уверенность: бывает что длинный путь приводит к цели быстрее короткого , прошептал у него в мозгу внутренний голос, достаточно деликатный, чтобы к нему хотелось прислушиваться. — К тому же, — присовокупил от себя мальчик, — для бешеного раптора — десять верст не крюк. Внезапно веселая припрыжка его мыслей была нарушена — маленький караван, едва выступив , — остановился. Но сперва Мишка краем глаза увидел как на землю легли блики неземного сияния, разноцветные тени, самых сумасшедших, космических оттенков. Лесовики присели на хвосты и задрали головы в небо, Мишка тоже поднял глаза, оказалось, что для такой позы, — позы созерцания небесных явлений, является естественным и очень удобным опереться на хвост. А в небе как будто расцветали цветы, они были отвратительны, они были похожи на гнойные язвы...
Только к ночи, когда они остановились и Мишка, как мог помягче опустился на прохладную землю, Шочи шевельнулась и застонала, приходя в себя. Сгустились синие прозрачные сумерки. Отвратительные огни в небе по-прежнему перекатывались в небе, словно дохлая каракатица на отмели, чьи щупальца равнодушно колыхает и перебирает прибой. Никто уже не смотрел на него, — привыкли. Так, поглядывали иногда
— Ты видишь это, видишь? — прохрипела она. — Мне надо тебе сказать... сказать...
— Живая! Шочи! — обрадовался Мишка, чувствуя как его сердце наливается теплом, жизнью и надеждой, а с души сваливается невыносимый груз горя и ответственности за собственную жизнь. — Слава Богу!
При этих словах — слава Богу — что-то зазвенело, брынькнуло у него в душе, что-то ответило на них, отрезонировало как корпус гитары... но он не обратил внимания, слишком увлеченный своей радостью.
— Тихо! — прошипела Шочи, — Живая, живая, ты слушай меня...
Мишка, приготовившись слушать, скосил глаза на вражеских динозавров — на чиновника и начальника рейнджеров в том месте , где они сидели у костра их уже не было, — там сидели только трое... егерей, наверное, Мишка не знал, естественно, в чем заключается их социальная роль, и негромко переговаривались — обменивались хриплыми, звуками, странными для человеческого уха. Она посыпала шепотком-скороговоркой, так что слова глухо стукались о Мишкин рассудок и рассыпались дробью — стальными шариками:
— Все из-за меня... я должна была сказать... неустойчивый канал... эта штука внутри тебя... она работает не сама по себе, это просто приемник, ты должен настраиваться, всегда настраиваться, тогда у тебя все получается, когда ты не на связи — ты просто тюфяк, прости меня, бесполезный кусок мяса... Я боялась... дед мне сказал, — не все можно тебе говорить и не всегда, я должна сама чувствовать, когда приходит время... Наверно, я не почувствовала — боялась , что ты запутаешься в словах...
— Да с чем связь-то? С кем?.. — Мишка , ошалевший от избытка несвязной, непропеченной иноформации, перебил ее. — С дедом? С твоим дедом? Шаманом?
— Молчи... — оборвала его девчонка, — он никакой не шаман...
— А кто?..
— Никто... Он вообще здесь ни при чем!.. Это ты , только ты, а он должен был только научить тебя, подготовить... Но у нас уже не было времени... Короче, слушай, — чтобы выполнить задачу, ты должен быть на связи со Стражем... — она произнесла это слово с таким уважением, что Мишка понял, — речь идет не о простом охраннике или вахтере, а о некоем могущественном существе, даже о шамане Шочи не говорила с таким пиететом.
— Что за страж, кто это? И что с небом?
-Да неважно, не сейчас, — разозлилась Шочи, — главное для тебя — что Страж дает силу и знание для выполнения задач , которые он тебе ставит... Вся твоя сила, вся твоя правда, все эти твои молнии — от него... Помнишь, ты говорил, как не знал что сказать мальчишкам, что с ними делать, чем их кормить, а потом вдруг понял? Это ты настроился на Стража, он прорвался к тебе через твои бездельные, глупые мысли, а теперь ты потерял настройку и бессилен... А с небом... Это конец всему... Но об этом позже... Это знак того , что последние запреты для тебя сняты, теперь ты должен знать все, но, главное — настройся!..
-Но как... Как я могу настроиться?
-Думай о нем , думай о своей задаче, а не о моей заднице... и не о своей роли в истории...
Тут разозлился Мишка (он разозлился тем более, что об аккуратной попке Шочи и о роли в истории действительно думал, было такое, хотя чем это могло бы помешать?):
