— Есть нечто жестокое в исполнении тайной мечты — обольстительное и коварное, неумолимое и страшное, как будто нечто свыше, небрежно, наугад, бросив две жемчужины из разных сосудов, сводит вместе несоединимое, или разделяет то, что должно быть целым. — заговорил тот, кого Изольда знала, как Вавилу.
Она не понимала, что всё это значит, но голос его, звук, сплетающийся с ночью, мягкий баритон, текущий, словно водная дуга, невольно завораживал её, и она думала свою неотрывную думу, как будто именно это именно сейчас ей было важно.
Она старела незаметно — каждый день приносил неуловимые изменения — и это продолжалось много лет. Подруги её приходили в ужас, обнаружив на виске ещё одну морщинку — бегали по кабинетам косметологии, покупали кремы, делали маски. А Изольда держалась долго, ничего особенного для того не делая. Она насмешливо думала: что будете вы делать, когда весь ваш запас неувядания иссякнет? чем будете жить, чем утешаться? Так ли важна женщине её внешность — ведь однажды ты проснёшься и поймёшь, что всё лучшее в твоей жизни осталось позади. И никому ты не нужна, старуха. Тогда что — сходить с ума, беситься? Нет, если не накопишь в себе духовного богатства, то не с чем будет годы коротать. Так и увяла, не особенно об этом сожалея — все подруги этому дивились и говорили, что Изольда всегда была особенной. Да, она никогда не оплакивала утекающую юность — старела спокойно и с достоинством, оттого и не впадала в отчаяние при виде своего лица и отяжелевшей фигуры, хотя никогда не была замужем и не обзавелась детьми. Да, так всё получилось — принц не пришёл.
Но вот теперь, в этот странный миг всё изменилось — она вдруг болезненно ощутила, какой же она стала страшной: всё ушло, всё ушло, а принца не было... Никогда — о, никогда! — не наденет она босоножки на платформе и не пойдёт, покачивая стройными бёдрами, под восхищёнными взглядами одноклассников! Никогда больше не тряхнёт небрежно длинной золотистой гривой — зачем всем знать, что волосы она осветляла? Никогда в сознании своей бесспорной красоты снисходительно не бросит взгляд на потного от смущения мальчишку! Нет, никогда, никогда, никогда...
Оттого шла она по чудному ночному лугу, слушая непонятные слова человека, которого много лет назад видела во снах. Да, ей знаком и этот голос, и фигура, и лицо, и одежда, но кто он — этого она вспомнить не могла. Зачем пришёл он к ней так поздно? Принцессы больше нет.
— Однажды много-много лет назад. — всё так же одиноко звучал голос в сонной тишине равнины. — когда я был довольно молод, бродил я по лесам и по лугам в поисках чудесных слов, которые хотел переложить на песню. Мне виделись волшебные видения, я слышал удивительные голоса, я слышал тайный зов. Да, слышал и искал таинственный источник, который дарит людям то волшебство в душе, которое простого барда делает поэтом. Так я набрёл на холм, стоящий посреди пустого поля.
Говорили люди, что в том холме есть вход в волшебную страну. И я мечтал, чтобы эти древние ворота отворились для меня и одарили волшебники подземного царства меня волшебной лирой. И вот однажды так оно случилось. Не знаю: может, я был избранник, потому что многие ходили у холма ночами и искали встреч с таинственным народом, что обладал великим даром волшебства. Там, говорят, и время течёт иначе.
Дело в том, что один король велел мне написать поэму да такую, чтобы слушающие воспарили в небеса. Поэму о великой любви и великой скорби, о рыцаре и деве. Поэма заказывалась к свадьбе короля, ослушаться его веления было невозможно. А я не чувствовал в себе столь мощного таланта, чтобы сочинить такую историю и найти такие дивные слова, от которых в сердце воспылает пламень, а душа изойдётся слезами муки и блаженства. Я ощущал лишь самый дух поэмы, но слов её не мог найти.
И вот в таком отчаянье пришёл я к древнему холму и в изнеможении упал на землю, думая, что лучше я умру, чем положу хоть слово в песню против того духа, что владел мною. И вот услышал я в полночный час великое пение из-под земли — в холме звучали сотни голосов, и было это неописуемо прекрасно. Лежал я недвижим и слушал, насыщался, впитывал в себя волшебный дар, и понимал, что это есть ответ на все мои мольбы. Но далее случилось нечто вовсе удивительное — холм открылся, и выехала из него пышная кавалькада. То были эльфы — народ, который навсегда покинул землю, ибо, поняла ты уже, наверно, что был я из того же мира, что и ты. Да, в те времена можно было встретить на Земле эльфов.
Впереди в сопровождении пажей ехала на белом коне сама королева эльфов, а рядом с ней король. Они увидели меня, и царственная особа жестом приказала поднять меня и привести. Ловкие пажи быстро подхватили моё оцепеневшее тело и поставили меня перед той, в чьи глаза не смел я посмотреть.
— Просил ты себе дара песнопения. — сказала королева, чей голос был подобен ангельской арфе. — Даётся тебе просимое по воле моей. Но обещай, что ровно через год придёшь ты в это самое место и на празднике нашем споёшь нам свою поэму.
Так получил я дар свой, и сочинил поэму. При дворе короля не было предела восхищению, и прослыл я самым одарённым бардом, а люди говорили, что талант подарила мне царица фей. Да, это была правда. И ровно через год пришёл я к этому холму и стал ждать. Зазвучала песня, открылись зелёные ворота и был я приглашён в волшебные чертоги фей. Не буду говорить, что там видел, ибо нельзя разглашать тайну, но пробыл я там целых три дня. Когда ж вышел, то узнал ужасную новость — во внешнем мире прошло не три дня, а три века. Король мой умер, а меня забыли, но лишь поэма, что сочинил я в честь королевской свадьбы, жила среди людей и пелась лучшими из бардов на свадьбах королей.
Никем не узнанный, бродил я среди людей, слушал свои же песни и томился — тому, кто был в чертогах фей, ничто земное больше не мило. И вот по истечении ещё трёх лет вернулся я к холму и стал просить и умолять. Видно, был я мил волшебному народу, ибо впустили они меня к себе и оказался я в стране Селембрис. Помимо прочего одарили меня и долголетием, и волшебной силой, и многими другими свойствами. Но самих эльфов я больше не видал. Я здесь обрёл друзей — волшебников. Здесь мой дом. Тут много людей из вашего мира — страна Селембрис заселена. Но здесь нет вашей цивилизации — здесь навеки сохранилась сказка.
Слушала его Изольда и вспоминала. Мама назвала её Изольдой в память об одной книжке, которую любила с детства — её мама была очень романтической особой, но тоже несчастливой. Наверно, несчастливость передаётся по наследству. Это была история о Тристане и Изольде. И дочь её, тоже по воле матери Изольда, с детства полюбила эту книгу. Тоненькая такая книжоночка карманного формата, вся затрёпанная, без обложки, без имени автора. Её-то и берегла Изольда пуще глаза. Но вот после смерти матери она куда-то испарилась. Долго воображала себя Изольда Изольдой Белокурой и оттого, придумавши себе мечту, так и не обрела земного счастья.
Меж тем тропинка свернула к берегу и сошла в воду, и Изольда оказалась прямо перед сонной ленивой водой, оцепенело глядя на тёмную ночную реку.
Луна светила ярко и дул лёгкий ветерок — всё это завораживало и путало мысли. Голос незнакомца смолк, и осталась Изольда одна со своими воспоминаниями. Стояла и смотрела на текущую воду.
Слабая волна у берега плеснула, тревожа серую гальку, потом разошлась и, вздымая брызги, кинулась к ногам Изольды. А далее набрала силу и покатила пенной массой издалека — с гулом, шумом, громом. Седой рассвет всходил над морем. Но почему же морем?! Здесь была река!
Оглянулась в панике Изольда и видит, что тихий лунный свет отступает, отплывает, унося с собой и тёмную долину, и цветы ночные, и клеверовый луг! Отлетело, словно окно, свернулось, и вот глазам Изольды предстал безлесый берег, а далее — высокие утёсы. Стоит она одна среди бушующих стихий — меж буйным ветром и холодным морем!
Она прижала руки к сердцу, потому что забилось оно так сильно и так страшно. Ветер подхватил её подол и вздыбил, словно парус. И с удивлением увидела она, что платье на ней чужое. Всё чужое — руки, волосы, лицо. Она вся иная. Потоки белокурые волос метались по ветру и плотной массой облепляли щёки, губы. Откуда это всё у ней? Откуда эти руки — белые и тонкие? Откуда это ощущение лёгкости во всём теле? Отчего ногам так хочется сорваться с места и бежать по серой гальке берега морского? Куда она вся так устремилась? Тут ветер подхватил морскую пену и бросил ей в лицо.
Изольда убрала от глаз свои роскошные пряди цвета светлого золота и посмотрела в даль. Там плыл парусник со сломанной мачтой — небольшая лодка, чем-то тяжело гружёная — не то дрова, не то... Да это же погребальная ладья! Да, кто-то умер.
Лодку сносило к берегу и ветром бросало на песок. Видны длинные древки стрел, что воткнуты в связанные брёвна. Они должны были зажечь костёр, да видно так богам угодно было, что погас огонь, оставив покойника на волю волн и ветра.
Вот ладья ударилась о берег, тяжело качнулась и выронила мертвеца. Посыпались и брёвна — раскачало вязку бешеным прибоем. Упало тело на песок и камень, перевернулось, и бледная рука уставилась в пасмурное небо, словно укоряла богов за несправедливость. Соскользнул с ладьи и меч великолепной ковки — уж кто-кто, а Изольда, дочь ирландского владыки, знала толк в оружии.
— Оттащу его, пока волны не обезобразили его лица. — решила девушка. — А то предстанет он перед богами с разодранной щекой и спросят боги, как приобрёл себе он рану не в бою.
Она легко помчалась вдоль берега, подняв руками юбку, и резвость собственных ног несказанно радовала её — хорошо быть молодой и сильной.
Ещё немного — и ладья бы опрокинулась и погребла под собою мертвеца, но принцесса схватила его за одежду и изо всех сил потянула прочь от волн. Раздался стон — незнакомец оказался жив! Его живым сложили на погребальный одр — вот отчего боги погасили пламя!
Что же ещё ей оставалось, как только не позвать на помощь? Хотела побежать и слуг позвать, да как глянула на герб, и сердце задрожало: британец! Отдать его ирландцам — значит, обречь на смерть в сто раз мучительнее, чем гибель в море!
Целый час она сидела над телом, слушая предсмертный хрип и не зная, как поступить. Красив он был даже перед воротами смерти — наверно рыцари британские особо хороши собою, не то что наряженные в волчьи шкуры ирландские мужланы. Да, там, говорят, настоящий королевский двор, благородное собрание героев, высокие каменные замки, придворная челядь, прекрасные одежды из Франции, настоящее вино. Там любят менестрелей слушать, там рыцари поют дамам серенады, там блеск поэзии и утончённость чувств. Там красота и жизнь, любовь и нежность, очарование, изысканность, великолепие, блаженство. Да, слышала она легенды о короле логров — Артуре и рыцарях его, среди которых звездой немеркнущей блистал Ланселот Озёрный. Вот на кого был так похож прекрасный юноша, которого милосердное море вынесло на берег. Но одеяние его и герб и даже меч с зазубриной на лезвии ясно говорили, что незнакомец с корнуэльских берегов, с которыми у короля Ирландии вражда.
Немного думала Изольда — быстро совлекла с рыцаря обличающие в нём врага одежды, оставив в нательной рубашке, и побежала звать на помощь.
Король Ирландский — Анген, и жена его ценили в людях красоту и силу, уважали дух рыцарства и милосердия. Вот оттого умирающий от ран прекрасный рыцарь обрёл приют в доме короля и сама дочь короля Изольда искусно врачевала полумёртвого больного. Но раны его заживали столь неохотно, что призадумалась она: не имел ли место здесь какой-то яд? А, разглядев внимательно рану на плече, вдруг поняла: это же тот, кто убил её дядю, брата матери — Морхольта! Из последнего поединка вышел Морхольт побеждённым и привезли его уже остывшего, с осколком в черепе! Не тот ли это меч с зазубриной, что лежит у ложа рыцаря?! А, если так, то прекрасный пациент её — Тристан, племянник короля Марка Корнуэльского! Тогда и рана его от меча Морхольта, который смазывал коварно лезвие жестоким ядом, известным лишь в Ирландии — тот не убивает сразу, а медленно доводит раненого до смертельной муки.
Юна была Изольда и в сердце её чистом не было вражды — своим искусством врачевания и знанием свойств всех трав подняла она больного и отняла у смерти. Есть ли что более восхитительное, чем беспомощный молодой красавец, попавший в руки милосердные прекрасной девушки королевской крови, по воле своей могущей дарить ему здоровье, жизнь и свет!
Но вот однажды мать Изольды увидела тот меч с зазубриной и, сравнив изъян с обломком, что застрял в голове Морхольта и был бережно храним в рассчёте на справедливость мести, догадалась, что не кого иного выхаживает в их доме дочь её, как самого Тристана! Однако, хранили боги молодого рыцаря для худших бед и для игры судьбы. Он ускользнул от мести короля Ангена и счастливый вернулся к дяде Марку, владыке Корнуэльса, откуда ранее отплыл в ладье, возложенный на облитые маслом брёвна, чтобы предстать перед судом небесным. Он дважды смерти избежал.
Как прихотливо иной раз плетётся нить судьбы, в какие петли скручивается, в какие узелки! Что за сюжеты вытканы на гобеленах времени, что за интриги прячутся с изнанки!
Настал тот роковой момент, и вот плывут к ирландским берегам ладьи из Логра с королём Артуром и всеми рыцарями прославленного его двора, а с ними вместе и Тристан, которого на берегах зелёных не ждёт ничто иное, кроме смерти! То Марк Корнуэльский послал племянника на верную погибель обратно к Ангену — просить руки принцессы Изольды Белокурой. И сватом шлёт не кого иного, как врага ирландских королей, убийцу Морхольта — Тристана! Но, под защитой легендарного Артура, владыки логров и верховного британского монарха неприкосновенен юный рыцарь — так удивительно вела его судьба! И вот не для себя, для дяди, возводит он Изольду на корабль из Корнуэльса.
Супруга Ангена и мать Изольды знала, что стар король Марк, изувечен в многих битвах — нет глаза у него, он хром и сед, хотя годами чуть больше сорока ему. И вот вручает королева служанке будущей Изольды Корнуэльской, Бранжьене, маленький сосуд и говорит:
— Спрячь, сохрани до времени, когда Марк Корнуэльский и Изольда окажутся вдвоём на брачном ложе. Из одной чаши пусть выпьют оба этого вина, и страсть любви в них возгорится с такой силой, что не погасит её и сама смерть.
Людская воля, как песок, бессильна — пересыпается туда-сюда в сосудах времени, а вертит часы песочные рука Судьбы. Нет места на дне моря и на вершинах горных для кувшина с приворотным зельем, когда судьба решит, кому его вручить и кому пить таинственную влагу! Вот так кувшинчик оказался в руке Тристана, а чашу держала юная Изольда. Один глоток — и две судьбы навеки сплетены и в счастье, и в несчастье, в предательстве и горе, слезах и боли, во времени и памяти людей.
Любовь схватила острыми когтями два сердца, исторгла кровь из них и налила в сосуд Судьбы. Дальнейшее всё было неизбежно — Изольда и Тристан и сами не заметили, как оказались вместе и обрели друг друга не под венцом, а под покровом темноты. И всю дорогу, пока плыл корабль по волнам, упивались счастьем, как пьяница вином. И не было для них ничего иного, кроме моря, неба и неутолимой жажды страсти.
