После разгрома в прошедшем году 'Пегой орды' и уничтожения основных воинских сил селькупов, с одновременным подрывом их производственных основ, путем уничтожения любых найденных производств и части поселений, 'лося сильные люди' притихли, примирившись с завоевателями. Да и что им было делать, князьки во главе с ом-дыль-ко-ку Воня со своими сыновьями и по почти всеми дружинниками-ляками погибли в битве. Меньшая часть ляков и некоторые сыновья коку попали в плен к пришельцам, живыми и свободными остались лишь единицы воинов и один младший сын родового коко племени соргула, на землях которого милиционеры поставили в конце прошлого и начале текущего года Сургутский острог. Гарнизон крепостицы и не давал туземцам забыт о результатах прошлогоднего сражения, жестко подавляя даже малейшие намёки на неповиновения, особенно не уплаты ясака. В связи с чем уже в феврале сего года стрелецкой полусотни при поддержке огневого артвзвода в составе пары трехфунтовых 'единорогов' пришлось выходить на оленьих упряжках для подавления бунта нарымских и кетских селькупов. Разбив в сражении бунтовщиков, возглавляемых племянником погибшего коко племени сюсигула и додавив в течении февраля-апреля их остатки, полусотня осталась в замиренных землях и на племенной территории сюсигула выстроили в течения лета дополнительный Кетский острог, ставший ещё одним узлом сети контроля над покоренными землями и их жителями.

Больше в текущем году выступлений против власти 'белого царя' не было. Исправно выплачивался ясак, привозимый племенными вождями в городки-остроги русских, собранные налоги по весне перевозились речным караваном в Георгиевград, а оттуда по железной дороги до Казани и далее опять водой до Москвы, где и передавалась в государеву казну. Все князьки, беи, беки, ясаулы, мурзы и огланы, составляющие основную массу сибирско-татарскую знать, за исключением кровных родичей Кучума, его сыновей с племянниками, которые почти все либо погибли в боях, либо находились на положении почетных царских пленников в окрестностях русской столицы, на перебой изъявляли покорность новому повелителю и его представителю в сибирской земле, уважаемому воеводе-наместнику. Все эти льстивые слова и пожелания 'приправлялись' богатыми дарами, как самому государю Ивану Васильевичу, так и его воеводе-наместнику. Перепадало и остальным чиновникам уездной и волостных администраций. Так, что Георгию Фомичу приходилось повсеместно лично вникать почти во все вопросы управления этих обширных территорий. И если в Тобольске он мог положиться на прибывших из Петрограда выпускников его университета, то на местах все обстояло очень плохо. Отставники сотники да трибуны были неплохими армейскими командирами, но в вопросах гражданского управление, особенно во вновь присоединенных территориях, откровенно 'плавали'. Так, что для сохранения управляемости в волостях уезда волей не волей приходилось использовать административный аппарат оставшийся от ханской власти, всех этих аталыков, даругов и иных кучумовых служилых людей 'среднего и нижнего звена', которые и составляли основу чиновников в волостях. А уж они то брали не стесняясь и 'радели родным человечкам' из числа родовой сибирско-татарской знати.

С Урала в сибирские городки речным транспортом пару раз в год завозились припасы и промышленные товары, что уже начало подрывать торговлю купцам из Туркестана. Более дешевые и, что уж грехи таит, и более качественные товары изготовленные промышленностью Уральского уезда начали уже ощутимо теснить на сибирских рынках изделия туркестанских и прочих восточных ремесленников. Ещё лет пять и восточным торговцам с их ремесленным ширпотребом будет нечего делать в сибирских селениях. Кто-же купить более худущее, но более дорогое изделие, при наличии такого же, но более качественного и дешевого. Останется для туркестанских и прочих восточных негоциантов только привозить и продавать товары отнесенные к роскоши. Но на эту 'нишу' торговли русское государства в лице Уральского уезда и не претендует.

* * *

Атаман-полковник Ермак, согласно уговору с воеводой-наместником Сибирского уезда, весной, как только позволила погода, вышел из Иркутского острога в пресное 'море' Байкал, вдоль северного берега которого и повел сторожно свои струги да расшивы, помня слова сибирского воеводы о штормах на этом 'море'. А так имеется возможность в случае ухудшения погоды пристать к недалекому берегу и переждать бурю в относительно безопасном месте. Перед уходом приказав оставшемуся в остроге атаманом, сотнику Никите Пану искать водный путь с правобережных притоков Ангары в большую реку текущую на север, где-то на северо-востоке от Иркутска. Даже показал примерно, как искать этот путь на карте оставленной для Пана. Что Никита добросовестно и исполнил, отрядив на поиск пути пару десятков казаков, которые хотя в этом году и не нашли переход в большую реку, зато узнали её название у местных людишек-Лена. Заодно привел их к присяги русскому царь, подсобрали у с них в счет дани меховую рухлядь, да объясачили новых царских подданных на будущее, указав сколько и чего с 'дыма' они обязаны будут привезти будущей весной в Иркутский острог. Сам Пан с оставшимися казаками так же не сидел на месте, принимал у окрестных людишек шерть государю, собирал с них мягкую рухлядь в качестве налога за прошедшие года и устанавливал ежегодный ясак на будущие лета, с его доставкой каждую весну в острог, где он проживает.

А Ермак с полком по серверному байкальскому прибрежному мелководью дошел до указанного Белых места на северо-западной берегу озера, в котором и высадились две сотни казаков под командованием сотников Ивана Кольцо да Богдана Бзяги с полусотенными головами Гаврилой Ильиным с Гаврилой Ивановым, ставшими у сотников-атаманов есаулами в отрядах-ватагах. Да и остальному личному составу дал атаман размять на суши ноги, а заодно и руки, и поясницу, и иные части тела. За пять седмиц срубили в бухточке, на возвышенности небольшой острожек, в котором осталась полусотня из подразделения Бзяги во главе с Гаврилой Ивановым. Остальные две сотни пошли на север по впадающей в 'священное море' речушки, почти в последний момент, Ермак усилий сотню Кольца ещё на пятьдесят сабель, вспомнив слова князя Сибирского о воинственном народе чукча, который Ивашка обязательно повстречает при движении на полночь. А на второй день, после ухода казаков Кольца и Бзяги, вышел в Байкал и остальной караван полка, и пошел снова вдоль загибающегося к югу озёрному берегу, чтобы в начале августа достичь устья впадающего в 'море' речки, названной сибирским воеводой Селенга, войдя в которую, поднялись по ней до устья речки Хилок из которой, пройдя её насквозь, вошли в озеро Иргень и на его противоположном берегу выбрали место удобное для устройства переволока в реку Ингоде. Вот на берегу озера Иргень, в начале волока, найдя хорошее для крепости место и приступили к возведению острога для зимовки, который ударными темпами и выстроили к концу октября, уже по морозам. На чем и закончилось на 1579 год движения Ермака со товарищами на восток до моря-океана.

Ушедшие от Байкала на север казаки вскоре нашли речушку бегущую на север, спускаясь по которой вышли к подходящему месту, на котором и приступили к возведению острожка-зимовья для остатков сотни Бзяги и челнов с плотами для полутора сотен сабель Кольца. И уже через три седмицы отряд Ивана Кольцо покатился по мелководному руслу на север, к устью этой безымянной речушки, а Богдан Бзяга со своим людьми остался в возводимой крепостице.

Сто пятьдесят сабель Ивашки, усиленные полудюжиной трехфунтовых 'единорогов' не смотря на вынужденные остановки на перекатах и водопадах, все же в течении девяти суток достигли устья речушки и вышли на 'большую воду' крупной, полноводной реки, несущей свои струи, несмотря на изгибы русла, на полночь. И уже к вечерней стоянки казаки узнали её название от местных рыбаков, выловленных у речного берега, -Лена.

Щебутной характер атамана все же сказался и отряд все-таки 'нарвался', когда на правобережной отмели, почти через месяц пути, на границе тайги и лесотундры, увидели бой местных людишек. На становище с полуторами десятками чумов наступал строй туземцев примерно в три-четыре десятка копий, которыми нападавшие ловко кололи своих противников, выбивая то одного, то другого из их воинственной толпы. С первого взгляда было и не разобрать, кто из них на кого нападает, и только когда по приказу Ивана казачий караван стал приближаться к берегу, удалось разобрать, что обороняющиеся были одеты в туземные меховые парки, держали в руках не длинные копья. Которыми в общем то безрезультатно тыкали в строй своих противников прикрывающихся от них не только большими щитами, но и каким-то подобием доспеха из нашитых на шкуру костяных пластин, прикрывших головы шлемами собранных так же из пластин кости, на некоторых головах даже сверкали металлические шлемы. Вот одошпешенные аборигены успешно и теснили от берегового уреза к чумам толпу местных людишек, оставляла после себя бездвижно лежащие тела защитников.

-Атаман пройдем мимо. Не наше это дело. Пусть местные друг с другом разбираются. -попытался урезонить Кольцо есаул-полусотник Гаврила Ильин.

-Ты есаул не лезь в мои дела. Раз атаман сказал, причаливаем, то причаливаем.

-Иван, смотри вон как нехристи друг друга копьями пыряют. Причалим и нам достанется. Откуда ты знаешь, за что они друг друга убивают. Сторожно надо идти атаман, строжно.

-Гаврила. Да что ты заладил все одно и тоже. Сторожно, сторожно. Тфу. Ровна баба какая. Казаку на печи помирать не пристало. Наша доля сложить буйную головушку с саблей в руке посреди кровавой сечи. Верно я говорю казаки?

И получив гул голосов в поддержку своей речи Кольцо продолжил: -Так что правь к берегу. Вот сейчас и выясним, за что это самоеды друг друга режут. Все други, табань. За мной. Выйдем на бережок, разомнем ноженьки, а может и рученьки с плечами.

И не дожидаясь причаливания челна к берегу, оттолкнувшись от его носа прыгнул. Прыжок вышел на зависть хорош. Несмотря на свой вес и немалую тяжесть доспеха с оружием надетого и навешенного на атамане, Иван уверенно приземлился на береговую гальку. Прыгнувшие за ним с других лодок казаки приземлились не так удачно. Кто погрузился в воду по щиколотку, кто поглубже. Особенно не повезло молодому казачку Федьке, этот горемыка умудрился при прыжке попасть в вымоину и погрузился с головой, правда, уже через секунду вынырнул и в один гребок выбрался с глубины, ноги нащупали дно и вынесли тело неудачника на берег. Хотя и мокрого, с промокшими зарядами к 'сакмарочке', но зато живого.

Пока атаман с есаулом 'митинговали', пока причаливали да высаживались, одошпешенные додавили бездоспешных и не став догонять и добивать бегущего врага, повернулись фронтом к новому противнику и изрядно поразивших казачков ровный строем бросились с берега вниз к урезу воды, у которого сгрудились высадившиеся пришельцы. На удивление быстро преодолев разделявшие их десятки метров, доспешные аборигены дружно ударили копьями в только что начавшийся формироваться казачий строй. И быть бы большой беде, но по счастью одетые панцири и прочие доспехи сохранили многие воинские жизни, ударившись в сталь броней, железные копейные наконечники, где отскочили от преграды, где только скользнули по доспехам, от чего атакующие даже несколько 'провалились' в русский строй. Чем не преминули воспользоваться обороняющиеся, несколько взмахов сабель и с полдюжины вражеских копейщиков повалились под ноги сражающихся обливаясь кровью из рубленных ран. И только два невезучих казака получили копейные жало в лицо, после чего вскоре ушли в чертоги Морены.

Дрогнувший было русский строй выровнялся, сомкнулся. Сабельники остались в первых рядах, отражая выпады вражеских копейщиков и удерживая позицию. Стрелки оттянулись назад и подготовив ружья, стали выцеливать противника. Однако последний преподнес ещё один сюрприз. Неожиданно из-за вражеских рядов начали по одному взлетать вверх одоспешанные воины и приземляться за рядами русских 'мечников'. После чего без промедления, приземлившиеся атаковали с тыла казаков, пронзив тройку из них копьями. К счастью русских таких 'десантников' оказалось всего полдесятка. Из которых трое ударили в тыл казачьего строя, а пара атаковала стрелков, в результате чего еще один боец из ватаги Кольца упал обливаясь кровью из пробитого паха и вскоре затих, навечно уйдя за кромку. У второго 'десантника' получилось похуже. Его противник оказался несколько быстрее своего погибшего товарища и успел выстрелить в упор по атакующему его врагу, после чего последнего просто снесло с места. Заодно его труп сбил с ног и одного из сородичей, намерившегося ткнуть копьём очередного казака, которые только начали осознавать, что их кто-то убивает со спины. Их падение замедлило удары и оставшейся пары, которые были вынуждены перенацелиться на стрелков. Однако время было упущено и пришедшие в себя казаки дружно взяли в сабли и в пару примкнутых с 'сакмарочкам' трехгранных штыков вражеских 'десантников' и в течении следующих тридцати-сорока секунд с ними было покончено. По устранению угрозы с тыла, ватага занялась врагами с фронта. По команде Ивана, все дружненько отскочили назад, а по открывшимся туземцам дали тройку залпов стрелки, после чего подождав с минуту, пока свежий ветерок с речного русла унесет пороховой дым, сабельники пошли 'править' результаты деятельности стрелков. Ведь все было уже окончено, огнестрел и в этом бою сыграл своё решающую роль.

-Эй браты, ведите ко мне толмача! — крикнул Кольцо, направляясь с дюжиной бойцов в становище, к чумам, около которых застыли местные детишки, бабы и часть уцелевших и успевших вернутся к семьям мужиков.

И когда, у жилищ аборигенов их нагнали посылы, ведущие за рукав толмача, Иван обратился к последнему: -Никита спроси по своему, кто такие? Почему с этими -кивнул на лежащие у речного уреза трупы— ратились? Из-за чего?

Взятый в самом начале пути по Лене якут-толмач заговорил на своем языке. Беседа с местными продолжалась порядка пяти минут. После чего Никита заговорил на ломанном русском.

-Бачка атамана это — показал рукой на стоящих перед ними туземцев— якута, такой как и я. Это — руку ушла в направления берега с лежавшими на нем мертвыми телами казачьих противников— злой, плохой люд, чукча. Он всегда плиходят якута обижают. Олешко, баба, дитя, лухляд берут, мужик убиват. Якута здеся плисол, место холосий, гнус относит, олеска холосо. Тайга плохо, гнус олеска кусает, олеска умер от гнуса еда. Чукча приходит, как гнус все еда, мужик убивать, баба, дитя убивать, баба, дитя с собой забилат. Плохой чукча. Якута плосит атамана бачку не уходит, остатся. Бачка с казак холосие.

-Да нет Никита. Скажи им что остаются здесь мы не можем. Нам туда-махнул рукой вверх по течению атаман-надо. Острог ладит. Все сегодня здесь остановимся, более вниз не пойдем. Сегодня, завтра отдыхаем. Братов пораненных обиходим, убитых земле предадим. Нехристей так же в яму закинут и засыпать, неча человечиной зверьё кормить. А этим передай, если захотят, то пусть по зиме приходят к нам. Мы острог как раз у Лены и сладим. Пусть рядом живут. Сами не обидим и другим не позволим. А пока давайте браты плоты и лодки на берег и могилки копать, места нужно повыше и покрасивее выбрать, чтобы лежать погибшим было хорошо.