Я скривился, посмотрел на руки мастера. Вероотступники насквозь проткнули их в нескольких местах: длинные рубцы изгибались чуть выше локтя и кистей. Лезвие рассекло кости, словно бумагу. Врачеватель говорил, что, когда мастера нашли, то руки того держались на тонких ниточках кожи. Лишь благодаря мастерству старейшины Димира удалось срастить кости.
— Не говори глупостей, Гуфран. Ты сделал все, что смог, — сказал я и широко улыбнулся. — Надо благодарить дагулов за твое спасение. После того, как расправимся с лжепророками, тебе придется учить боевому искусству палангаев и будущих кудбирионов.
Учитель с огромным трудом поднес дрожащие руки к глазам. Его покрасневшее лицо покрылось испариной.
— Я не могу двигать ими, Ваше Высочество. Боюсь, больше никогда не получится взять гладиус.
— Ловкость вернется, — сказал я как можно увереннее. — Нужно лишь время. Через несколько месяцев ты будешь биться лучше меня.
Старейшина Димир не обещал, что кости правильно срастутся. Возможно, мастер навсегда останется калекой. Однако нельзя тому давать повод раскисать! В любом случае он столько знает о военном искусстве, сколько ни один человек в Мезармоуте. Тяжело вздохнув, я поднялся с кровати и принялся шагами мерять комнату.
Как только Гуфрана обнаружили живым возле ворот копателей, приказал его положить в моих покоях. Старейшина долго сопротивлялся, говорил что-то про возможную заразу, про невыносимые крики больного, но я настоял на своем. Главная комната прежней хозяйки дома просторная, места здесь хватит на десять человек. Все равно чувствую себя здесь одному некомфортно.
— Ваше Высочество, простите меня.
В здоровом глазе мастера заблестели слезы. Я с силой сжал кулаки. Больше всего не мог терпеть, когда Гуфран пытался объяснить причину своей неудачи. В эти секунды он выглядел как жалкий раб, а не искусный и храбрый боец.
— Давай не сейчас, — сказал я. — Нам надо разобраться с книгами. Глава лжепророков говорил что-то про биографии Агенобарда и Грациана.
Учитель рукавом вытер влагу из глаз, тяжело вздохнул и часто закивал. После ранения он мало напоминал себя прежнего: слова с огромнейшим трудом выходили из него, словно ему приходилось делать неимоверные усилия, дабы заставить горло издавать звуки, взгляд потух. Жалкая копия себя. Большую часть дня мастер пялился в расписной потолок и наматывал сопли на кулак.
— Вы просто не видели, как сражаются лжепророки, — прошептал Гуфран. — Они... они совершенны. Та девушка, что лишила меня глаза, увернулась от моего гладиуса с такой легкостью, словно я дитя!
В покоях повисла долгая тишина. Не говоря ни слова, я плюхнулся в кресло и в который раз оглядел свитки. Крылась ли среди них правда, как говорил Гектор? Или же предводитель вероотступников лгал? Но ведь он мог убить меня еще возле ворот в пещеры. Зачем сохранил жизнь? Неужели за всем стоит месть? С трудом в это верилось. Если лжепророки нападут на город, то я проиграю. Нет ни армии, ни преданных людей.
Я в ловушке. Загнан в угол как даген.
Рука сама потянулась к ближайшему свитку. Пергамент приятно зашуршал под пальцами, взгляд заскользил по древним венерандским буквам. Жизнеописание Валента Грациана. Человека, написавшего "Книгу Юзона" и "Эпос о Сципионе".
Я хмыкнул. История показалась излишне вычурной и ненатуральной. Валент родился в семье дворцового министра и дочери известного купца в восемьсот тридцатом году. Когда мальцу стукнуло семь, отец заметил, как быстро учился несмышленыш владеть мечом и легко придумывал свои приемы. И по моему приказу Валент становится самым юным служкой воинов. Уже в четырнадцать лет Грациан так мастерски владеет гладиусом, что на турнире проигрывает лишь мне.
Дальше пропускаю многочисленные описания заслуг Валента. Древние писари не скупились на похвалы. Дохожу до того момента, когда на Юменту нападают из земли монстры-черви Универса. Грациану двадцать два и у него уже собственная кудба. Неплохо для юнца. В перерывах между сражениями он умудряется написать небольшую историю про своего палангая Сципиона, спустившегося в сам Мират, дабы вернуть жену Антиклею. Позже один из старейшин переработает этот рассказ в "Начала" — первой прозаической песни "Эпоса".
Дохожу до самого интересного момента: в двадцать восемь лет Валент теряет руку и зрение после нападения монстра-червя. Придя в сознание, юный кудбирион заявляет, что с ним разговаривает сам бог смерти, Юзон. Слуги под диктовку Грациана пишут огромное произведение — "Книгу мертвых" или же "Книгу Юзона".
После окончания войны с подземными тварями Валент становится известным поэтом и живет в моем замке. В семьдесят лет пишет продолжение "Начала" — "Демортилион". Умирает в своей постели за два дня до моей первой гибели.
Я в замешательстве отложил свиток. Никаких связей с лжепророками не удалось найти. Надо будет перечитать "Эпос о Сципионе".
— Проклятье!
— Что случилось, Ваше Высочество? — спросил Гуфран.
— Меня попросту водят за нос, мастер. В этих свитках ничего нет.
Учитель сказал осторожно:
— Может, вы упускаете что-то?
Вздохнув, я взял следующий свиток. Жизнеописание Мастарна Фертора. Пергамент рассыпался под пальцами, поэтому приходилось быть максимально осторожным. Удивительно, как удалось сохранить все эти рукописи за столько лет. Настоящий раритет.
Взгляд заскользил по строчкам. Кто был отцом и матерью Мастарна — неизвестно. "Фертор" с древне-венерандского означает "Свободный". Свободный от чего? Ладно, пока не важно. Маленького Фертора подбросили под астульские ворота старейшин. С ранних лет несмышленыш отличался живым умом и чутким слухом. Один из мастеров даже хотел отписать Мастарна от астулы и сделать из него музыканта, однако идею не одобрил высший священный совет.
Дальше пошли подробные описания внешности Фертора. Брови поползли вверх. Зачем так акцентировать внимание на длине носа, ширине губ, разрезе глаз и количестве родинок? Может, стоит копать в этом направлении. Хмыкнув, продолжил чтение.
Отказавшись от стези демортиууса, в девять лет Мастарна стал учеником мастера. А потом... провал. Одна скупая строчка: на протяжении двадцати одного года мужчина возился с детьми в Юменте. Старейшины ни поручали ему особых заданий, ни продвигали по иерархической лестнице. Странно. Я полностью раскрыл свиток и углубился в его изучение.
Стоп-стоп. Что-то не сходится.
— В какому году родился Мастарна? — вслух произнес я.
Мастер Гуфран повернул голову в мою сторону, насупил брови, вспоминая.
— В восемьсот тридцать седьмом году, Ваше Высочество, — ответил он.
Получается, Фертор ухаживал за детьми тогда, когда монстры-черви напали на Нижний Город. Ерунда какая-то. В первый же месяц практически всех женщин и детей вывезли в Венерандум. Ладно, читаем дальше. В тридцать лет Мастарна уже служит при моем дворе. И спустя некоторое время, он по моему приказу становится старейшиной. Уникальный случай, чтобы в таком раннем возрасте получить подобный высший сан. И самое интересное: в свитке не было ни строчки, объясняющей причину иерархического взлета.
Зато несколько абзацев в свитке уделили дружбе между Фертором и Валентом Грацианом (на тот момент он уже лишился руки и глаз в войне с тварями Универса и славился как искусный литератор). Когда я умер в первый раз, Мастарна обладал безграничной властью. В том же году он пишет "Жизнеописание Безымянного Короля", в котором объясняет причину того, почему богочеловек покинул мир. Пишет о том, что на самом деле моя душа жива и отныне будет вселяться в тела простых смертных.
В семьдесят шесть лет Мастарна Фертор выбрасывается из окна в Венерандуме.
Оглядев свиток несколько раз, свернул его, отложил и нахмурился, подперев кулаком подбородок. Вопросы снежным вихрем крутились в голове. Зачем так подробно описали внешность Фертора? Куда делся двадцать один год из жизни старейшины? Зачем акцентировали внимание на дружбе с Валентом Грацианом? И зачем Мастарна, обладая практически безграничной властью, выбросился из окна?
Неужели это и есть те ниточки, о которых говорил предводитель лжепророков?
Тишину покоев нарушил хриплый голос мастера Гуфрана:
— Владыка, позвольте спросить?
Я махнул рукой.
— Конечно. Говори.
— Зачем вы спросили про год рождения Мастарна Фертора?
— Ничего не сходится, учитель. Свиток о жизнеописании старейшины содержит кучу ошибок и логических неувязок. Но я все равно не вижу связи с вероотступниками.
Мастер закрыл глаза и задумался. Спустя несколько секунд, сказал:
— А может, и нет никаких связей? Может, Гектор обманывает вас, Ваше Высочество?
Тяжело вздохнув, пожал плечами. Действительно: Гектору ни к чему говорить истинные причины своей ненависти. Я с силой сжал челюсти, заиграл желваками. Знакомая ярость начала заполнять тело, превращая руки и ноги в свинцовые гири. Лишь усилием мысли заставил себя успокоиться. Не надо торопиться с поспешными выводами. Время еще есть.
— Хотите совет, Владыка? — спросил мастер Гуфран.
Я повернулся в его сторону.
— Говори.
— Вам сейчас необходимо думать о другом. Эти старые свитки подождут. Если лжепророки нападут на Юменту, то мы не сможем защитить Нижний Город.
Взял со стола чистую писчую палочку, покатал в руках.
— Я вызвал из Венерандума пятнадцать палангаев. К тому же у нас есть воины Флавия Марциала. Да и Тиберий должен скоро вернуться с целой кудбой солдат...
Мастер облизнул потрескавшиеся губы и покачал головой.
— К сожалению, Владыка, мы не можем ждать, пока королевский прокуратор возвратится из ледяной пустыни. — Гуфран смахнул влагу с больного глаза. — И есть вероятность, что Тиберий... так и останется за стенами Венерандума.
— А что ты мне предлагаешь?
— Я могу быть искренним, Ваше Высочество?
Я хмыкнул.
— Да.
Гуфран, ухватившись за спинку кровати, сел.
— Прежде всего, — начал он, — необходимо палангаев расставить вокруг колонны, ведущей в Венерандум. И нам ничего не остается, как довериться воинам Марциала. К тому же они присягнули на верность. Если вероотступники нападут, то нам нужно сразу отступать в Верхний Город и заблокировать двери колонны. Гектору никогда не удастся проникнуть в Венерандум.
Я взял графин, налил воду в кубок и пригубил из него. Во рту стало солоно и мерзко, на зубах заскрипела соль. Лучше бы не пил.
— Не самая хорошая идея, мастер. Во-первых, хуже мы сделаем себе: запасов еды в Верхнем Городе хватит на несколько месяцев, не больше. Где будем добывать пищу? Предводитель лжепророков попросту дождется того момента, когда мы все передохнем от голода. Или же сами откроем ворота и начнем штурмовать колонну. — Я слегка подался ближе к учителю. — Во-вторых, нельзя быть уверенным в том, что в Верхнем Городе среди министров, палангаев, прокураторов, консулов нет последователей Гектора. Нам нельзя отступать в Венерандум, Гуфран.
Задумавшись, мастер опустил взгляд на пол. Я же посмотрел на последний свиток. Жизнеописание Луция Агенобарда. Читать совершенно не хотелось. Проще было выпить яд и забыть обо всех проблемах. По крайней мере, так Гектор не сможет мне отомстить. Хотя чем это отличается от предательства?
— И все же вы не учитывайте кое-что, Ваше Сиятельство, — наконец сказал Гуфран. — Как только мы окажемся в Венерандуме, перед Гектором появится задача кормить жителей Юменты. Не стоит забывать и про то, что все жители Мезармоута выросли с верой в вашу божественную сущность! Они не примут незнакомца, вышедшего из пещер, словно тварь Универса.
— Лучше лягте, мастер. Вам нельзя вставать.
Гуфран выпятил нижнюю челюсть и выпрямился.
— Я чувствую себя здоровым, Владыка, — сказал он. — Нельзя валяться в кровати, когда вы находитесь в опасности.
Почувствовал, как губы сами принялись раздвигаться в улыбке. Возможно, для Мезармоута еще не все потеряно, когда со мной такие преданные люди. Хотя их не так уж и много.
Зевнув, я развернул свиток. Можно было и не читать, потому как о существовании Луция Агенобарда знали даже дети. Человек-легенда, за давностью времен превратившийся в полумифическое существо. В голове не укладывалось, что Агенобард жил девятьсот лет назад. Астрономическая цифра. Тогда еще не существовала Юмента, за стенами Венерандума бродили твари тьмы, а души людей растворялись в пустоте.
Луций родился в семье рабов. Его мать и отец прислуживали в моем замке. В отличие от других героев древности Агенобард не обладал яркими талантами — обычный мальчишка. Сохранились записи о том, что его папа гордился тем, как юноша отлично мыл полы. Сомнительный повод бахвалиться этим.
В те далекие времена люди только-только планировали построить город под землей. Десятки раз они пробовали выдолбить в центре Венерандума проход, но ничего не получалось. И мой далекий предшественник, истинный Безымянный Король, созвал совет старейшин для того, дабы найти человека, способного постигнуть ход его мыслей.
Я провел указательным пальцем по гладкой поверхности пергамента. Удивительная история. Каково быть богом, которого не понимают даже собственные создания? Девятьсот лет назад люди были невежественны и глупы.
Богочеловек долго искал себе помощника, пока его взор не пал на Луция. До сих пор неизвестно, почему он выбрал простого раба. В назидание остальным, что даже невольник способен на великие дела? Или же Агенобард обладал какими-то скрытыми талантами? Нет ответа.
С тех пор Луций ни на шаг не отходил от меня. Уже в двадцать один год он с моих слов пишет "Историю от возникновения мира". И по моему королевскому приказу эту небольшую книжку изучают все дети старше десяти. Чуть позже выходит первый вариант "Геометрии", который заложил основы для развития архитектуры. Эту работу Агенобард будет исправлять на протяжении всей жизни.
Я положил свиток к куче других. История Луция — история великого ученого, сумевшего не только понять мысли Бога, но и разогнать тьму незнания простых людей. Он не умел махать гладиусом и редко выходил из королевского замка. Он никогда не сражался с монстрами за стеной, никогда не кичился своим умом, никогда не пытался заполучить высокий должностной чин. Луций Агенобард — лучший пример для подражания. Ибо таким должен быть любой человек — смиренным и стеснительным.
— Что-нибудь нашли в свитке? — наконец спросил мастер Гуфран.
Вынырнув из пучины собственных мыслей, я вздрогнул и отрицательно замотал головой. Учитель прав: в свитках жизнеописаний великих мужей прошлого ничего не было. Никаких ниточек, ведущих к лжепророкам. Гектор водил меня за нос. Если Валента Грациана и Мастарна Фертора еще можно было как-то связать (они жили в одно время, дружили и так или иначе повлияли на поиски моих новых воплощений), то что делать с Луцием Агенобардом? Ученый умер от белой смерти, которую на него наслали дагулы, еще тогда, когда не родились пра-пра-прадеды Фертора и Грациана!
— Ты прав, — сказал я, поднялся с кресла и принялся мерить шагами комнату. — Предводитель лжепророков обманывает нас. В свитках нет ничего.
