Но мысли были потом, холодные и расчетливые мысли, анализирующие и принимающие случившееся, как данность. Сейчас не было ни сил, ни желания что-либо анализировать. Когда ты, избитая и униженная, лежишь на холодном полу зала экзекуций, мечтаешь либо о том, чтобы спастись, ни о чем не вспоминая, либо, чтобы умереть, ничего не помнив. Я хотела второго. По той простой причине, что у меня не было больше того, ради чего мне стоило жить. Жизнь? Кому она теперь нужна?.. Даже мне она теперь казалась настолько никчемной и разрушенной, что продолжать ее не имело смысла. Чувства? Любовь, например... А была ли она у меня? Я думала, что полюбила. Сотворила невозможное, полюбив зверя. Я думала, что и он... тоже чувствует что-то... А он не поверил моим словам. Он сказал, что они — ложь. Я ошиблась.
Я не знаю, как долго лежала в месте моей пытки, минуты и часы слились в одно мгновение, серое и безжалостное, пустое и никому не нужное, в котором я вновь и вновь умирала у него на глазах. Мимо меня сновали слуги Кэйвано, скорее всего, проверяя, жива ли я, поглядывая на меня с изумлением, а кто-то даже с жалостью, но никто с момента ухода Штефана так ко мне и не подошел. Был ли это его приказ перед отъездом, или их... самовольное решение, я не знала. Я не могла думать. Вообще. Ни о том, что он сделал, ни о том, как мне было больно. Ни о том, как быть дальше... с растоптанной любовью и разбитым сердцем.
Через какое-то время, когда одна минута, потонув в другой минуте, вязкой и промозглой, взорвалась во мне надрывным кашлем и тошнотой, вокруг меня началось легкое движение.
— Нужно перенести ее в холл, — подал кто-то голос. Кажется, это Лейла? Сожалеет, сочувствует?..
— Или в ее комнату, — отозвался второй, кажется, мужчина. Константин? Я сталкивалась с ним пару раз.
— Не думаю, что Князь будет в восторге, если обнаружит ее здесь по приезду.
По приезду... Он уехал. Бросил меня здесь... одну. Умирать?.. Боль стремительно поднялась к сердцу.
— Он уехал? — озвучил мой немой вопрос кто-то третий.
— Сразу, как только... закончил с ней, — сказал кто-то шепотом. — В Лондон, или в Дублин... Так Максимус сказал, а он знает больше, чем мы.
Максимус? Ищейка Князя. Что он здесь делает? Решил добить меня? А разве я еще не мертва?..
— Он приказал продать ее. А кто ее такую возьмет?! На ней ведь живого места не осталось!
— Давно я не видел, чтобы он так... выходил из себя.
— Вспомни, когда он последний раз наказывал слуг подобным образом!?
— А тут и думать нечего, — ответил кто-то. — Как только она появилась, так и перестал, — тяжелый вздох. — А теперь опять начнет зверствовать...
— А как давно он сам не брался за плеть? — спросил кто-то и сам же ответил на свой вопрос. — Вот, в чем вопрос. В последний раз это было пару лет назад, — а потом без паузы: — Чем же она так провинилась?
— Изменила Князю с господином Вийаром, — послышался быстрый шепот.
— Да ни за что не поверю, — воскликнул кто-то, — чтобы она осмелилась на измену! Не такая она... Другая.
— М-да уж, — горько поддакнул кто-то. — Да что теперь думать-гадать? Князь приедет, со всем разберется. А может, и не разберется, — задумчиво добавил он. — Главное, чтобы... Кары в замке не было к его приезду, а то разозлится он.
— Теперь все мы попляшем на адской сковородке, — отозвался кто-то, и собравшиеся замолчали.
Если бы я могла усмехнуться, я бы сделала это, язвительно и дерзко. Вот теперь-то вы попляшете! Князь и на вас отыграется за свое плохое настроение. Только злорадной радости во мне было еще меньше, чем желания усмехнуться или сделать что-то еще.
— Давай поднимем ее и вынесем в холл... хотя бы, — сказал мужчина.
— Лучше в ее комнату, — предложил кто-то. — Не нужно ей светиться в холле. Может, полежит пару дней, пока хозяин не приедет, и поправится немного?
— Ты что, волшебник? — едко отозвался друг. — Сотворишь чудо? Ты погляди на нее! Она поправится не раньше, чем через неделю, а то и больше. До того момента, кто ее такую купит?!
В ответ лишь молчание. Я не знала, как выгляжу, но, учитывая боль, сковавшую тело, хорошего во мне сейчас было мало. Если что-то вообще было.
Я не ощутила приближения кого-то ко мне, а потому не успела воспротивиться захвату. Хотя о чем я говорю, какое сопротивление? Разве не было мне абсолютно все равно? Резко наклонившись, меня подняли на руки, будто пушинку, и понесли. Куда, не знаю. Надеюсь, что туда, где я скорее распрощаюсь с жизнью. Потому что смысла жить дальше не осталось. В теле отзывалось болью каждое движение. А я "парила" над землей, будто птица. Некогда окрыленная, но сброшенная на землю. Осужденная на вину без причины.
Слуги, кажется, шептались о чем-то между собой. Наверное, обсуждали меня и мое... преступление. А мне даже не хотелось оправдываться! Такая апатия накатила, такое равнодушие, что и рукой пошевелить сейчас было бы для меня подвигом. Мои глаза по-прежнему были закрыты, я не хотела их открывать, они бы вмиг увидели жестокий и неправильный мир, в котором я жила всё это время. Несправедливый мир.
— Давай-ка в ее комнату, — услышала я голос одного из слуг,— вниз...
Правильно, вниз. Туда, где я уже и так оказалась. Куда же мне еще падать?
Ах, Штефан... Что же ты наделал? Почему, за что? Я так провинилась перед тобой, что ты решил убить не только меня, но и всё, что во мне было?.. Ах, Штефан, а ведь там, что ты убивал, была моя любовь...
Я чувствовала, что меня несут куда-то, спешно, решительно пересекая холл, и я плыла по течению. А потом... я не поняла, что произошло. Глаза мои были закрыты, и раскрывать их не было ни сил, ни желания. Но вдруг что-то изменилось. Кто-то вошел в холл! Посторонний. Гость в замке Кэйвано! Я вздрогнула. От отчаянного желания спрятаться, испариться, деться было некуда. Я пробовала пошевелиться в руках того, кто застыл со мной на полпути, остановленный чьим-то окликом.
Нет, нет, нет! Я не хочу, чтобы меня видели такой. Не хочу, чтобы знали причину моего состояния. Не хочу, чтобы думали, будто я изменница и предательница. Ведь это неправда! Защититься, убежать...
Неизвестный гость Кэйвано тихо подошел ко мне. Как странно, но я почувствовала его приближение. Мне хотелось открыть глаза, чтобы рассмотреть, кто это, но я не смогла.
— Господин! — воскликнул один из слуг, явно смутившись. — Мы не ждали вас. А Князь... он уехал.
— Что она сделала? — изумленно спросил тот, не обращая на слова слуги внимания и рассматривая меня.
Я вынудила себя приоткрыть глаза хоть немного, но все равно не смогла разглядеть его лица, но голос казался мне отдаленно знакомым. Кто он?.. Так странно... Я будто уже слышала этот голос раньше. Давно. Или я потерялась во времени или это было всего неделю, месяц назад?.. До того, как я умерла.
— Говорят, — подал голос слуга, — изменила господину Князю.
В знак протеста я вновь пошевелилась в руках слуги. Не изменяла, не предавала! Меня оклеветали!
— Говорят? — со злостью выдохнул гость. — И кто же говорит?
— Эээ... я точно не могу сказать... — замешкался слуга, застигнутый врасплох. — Вроде бы, князь сам всё видел... — а потом, через паузу. — Только, знаете, не верю я в то, что Кара могла это сделать! — и тут ж замолчал, будто осознав, что говорит с неравным себе по положению и только что дозволил дерзость.
— Князь приказал продать ее, — проговорил второй слуга, который шел рядом с нами.
Тяжелое и рваное дыхание вырвалось из груди гостя Кэйвано. Какое-то знакомое дыхание...
— Понятно, — выговорил он. И я вспомнила, кто это! — И сколько она стоит?
— А сколько вы готовы заплатить? — вновь замешкался слуга. — Нам не было дано конкретных указаний на этот счет...
Димитрий Мартэ!
— Сто золотых? — предложил мужчина, не думая.
— О, да это целое состояние! — воскликнул слуга как-то испуганно. — Я не думаю, что...
— Думаете, она, — кивнул он на меня, перебив пытавшегося объясняться слугу, — не стоит этих денег? Она, насколько мне известно, была... хорошей рабыней?
— Упрямая только, — подал голос второй слуга. — А так, да... Князь жаловал ее.
— Тогда берите деньги, ни о чем не спрашивая, — заявил Димитрий немного раздраженно. — Я уверен, что не разочаруюсь в своем приобретении.
О своем приобретении. Как горько! Еще раз — продали. Новый хозяин, господин. А я всего лишь рабыня.
— Доставьте девушку в мою машину сейчас же, — услышала я твердый голос Мартэ.
— Как скажете, господин Мартэ?, — отозвался слуга, все еще не придя в себя.
— Князя нет в замке, вы сказали? — уточнил он. — А где он?
— Мы не знаем, Князь не предупреждал нас.
Мне показалось в моем полубредовом состоянии или Димитрий Мартэ, действительно, выругался?
Я не успела больше ничего услышать, потому что мужчина подошел ко мне вновь. Я попыталась открыть глаза, и у меня получилось. Заплывшими глазами, как сквозь дымку, я увидела его лицо. Знакомое лицо, какое-то... доброе. Димитрий Мартэ добр? Я уже не знаю, чему верить.
— Не бойся меня, девочка, — склонился надо мной. — Не бойся меня, я не причиню боли. Ты мне не веришь? — я молчала. Нет, не верю. И он это отлично знает. Отстраняется от меня и говорит уверенно. — В машину ее.
Уже через несколько минут я слышу, как открывается входная дверь, Лейла что-то кричит нам вслед, а потом, очевидно, увидев Мартэ, замолкает. Моей кожи касается прохладный воздух сентября, охлаждая разгоряченную плоть.
Приоткрыв дверцу машины, меня осторожно уложили на заднее сиденье автомобиля, и я вдохнула запах кожи. Поперхнулась, сдерживая позывы к рвоте, но не смогла сдержаться. Всё съеденное за день вырвалось из меня на серые сиденья богатой машины вместе с отхарканной кровью и слюной.
— Спокойно, спокойно, — слышу голос Мартэ, не раздраженный и не злой, а будто убаюкивающий. — Тихо.
Я застонала от внезапной боли, откашливаясь от крови, а Мартэ коротко сказал о чем-то слугам. Я уже не слышала, о чем они разговаривали, да и не хотела ничего знать.
Дверца машины, как новая тюремная камера, захлопнулась за мной, погрузив меня в полутьму салона.
Я закрыла глаза и тяжело задышала, стараясь, чтобы меня не вырвало вновь. Димитрий Мартэ забрался в машину через несколько долгих томительных минут.
— Вы же собирались поговорить с Кэйвано, — услышала я немного удивленный мужской незнакомый голос со стороны водительского сиденья.
— Он уехал из замка, — ответил Димитрий, — разговор, по всей видимости, придется отложить.
— Это же неотлагательное дело, насколько мне известно? — нахмурился незнакомец.
— Он сейчас, очевидно, не в настроении разговаривать, — глухо отозвался Мартэ.
— А это что это? — поинтересовался водитель, бросив быстрый взгляд на меня. — Новая покупка?
— Что-то вроде того, — отозвался мой новый хозяин.
— Кэйвано продал рабыню? — изумился водитель, не веря услышанному. — Вот уж новость.
— Поехали, — бросил Мартэ. — Позже я всё выясню.
Водитель усмехнулся, но в его усмешке не было ни капли смеха. А потом автомобиль тронулся с места, унося меня прочь от Багрового мыса, от места моего возвышения и падения. От места, где осталась моя любовь. Поруганная и не произнесенная.
А еще через несколько минут я провалилась во тьму.
Очнулась от ощущения, что холодный воздух коснулся кожи, вынудив поежиться, а чьи-то крепкие руки приподняли меня, заключив в объятья.
— Боже, — воскликнул незнакомец, который был с Мартэ в машине, — кто же с ней это сделал?.. Кэйвано?!
— Ни слова больше, Лукас, — отрезал Димитрий. — Занеси ее в дом.
И в тот же миг мы двинулись с места. Едва вошли в дом, кто-то бросился к нам, бормоча что-то на ходу. А потом голос замер. Видимо, заметили меня.
— Господин Мартэ!.. — изумился женский голос. — Кто эта девушка?
— Обогреть, накормить, переодеть, залечить раны, — коротко бросал распоряжениями тот вместо ответа. — Живо! — а потом объяснил: — Я купил ее, Рослин. Она будет жить здесь.
Женщина могла лишь ахнуть. Интересно, кто это? Его жена? Дочь?.. Нет, нет, голос взрослой женщины.
Я не увидела, но почувствовала, как засуетились слуги вокруг меня. Такое движение из-за рабыни?..
— Неси ее в краевую комнату, Лукас, — приказал Мартэ, а сам двинулся в другую сторону.
Мне хотелось воспротивиться, почему-то я внутренне противилась тому, чтобы оставаться в комнате с кем-то еще, кроме Димитрия Мартэ. Рядом с ним я чувствовала себя такой... защищенной. Я знала, что за его спиной, как за каменной стеной, несмотря на то, что я всего лишь рабыня, а он мой хозяин. От него исходило тепло, уют, какой-то внутренний душевный свет. Или я просто сошла с ума? Он же дворянин, аристократ — и не может быть... добрым. Не с такими, как я. Или может? Я уже ничего не осознавала, а меня ловко, как пушинку, понесли прочь от нового хозяина. Если бы я и хотела протестовать, то не смогла бы, потому что тело совсем меня не слушалось, отдаваясь в каждой клеточке плоти тепой болью.
Я тихо застонала, когда некий Лукас, слуга Димитрия поднялся со мной по лестнице и, распахнув дверь, положил меня на кровать. Я даже не смогла пошевелиться, просто лежала, едва разлепив веки и взглянув на застывшего надо мной мужчину.
— Кто она такая? — спросил вдруг женский голос, и я заметила, что в комнату вошла невысокая женщина в простом темно-сером платье с перевязанным на поясе фартуком. — Новая рабыня?
— Похоже на то, — хмуро отозвался мужчина, продолжая смотреть на меня. Очень странным взглядом.
А я в свое время пыталась, в свою очередь, сквозь пелену рассмотреть его. Высокий, плотно сложенный, с темными волосами и носом с горбинкой. Лицо мрачное, а плотно сжатые губы и сведенные к переносице брови не придают облику серийного убийцы привлекательности. Дружелюбия от подобного экземпляра добиться будет очень сложно. Но разве меня это должно касаться?
— Димитрий не сказал точно, — подала голос женщина, — он купил ее у... Штефана Кэйвано?
Губы мужчины сжались еще плотнее.
— Что настолько странно, что с трудом верится, — бросил он и двинулся к двери.
— Кэйвано не продают своих рабов! — воскликнула женщина, которую Мартэ назвал Рослин.
— А этот... продал, — не оборачиваясь, сказал мужчина. — Темная история, — пробормотал он и скрылся.
Я увидела его удаляющуюся спину, но по-прежнему не произнесла ни слова. Женщина подошла ко мне ближе, рассматривая мое израненное лицо и тело в кровоподтеках.
— Что же ты сделала, девочка? — проговорила она, не требуя ответа и ни к кому явно не обращаясь.
Я не ответила, просто не смогла. А внутри меня, нарывая болью, кричала душа — полюбила зверя.
То, что происходило потом, я помню с трудом. Помню, как появились девушки-служанки, раздели меня, пытаясь не причинить боль, а все время постанывала не в силах сдержаться. Обмыв, они переодели меня в простое хлопчатобумажное платье и перевязали раны и наложили примочки. Аккуратно и бережно, стараясь лишний раз не вызвать во мне боль. Приказ Димитрия Мартэ? А с каких это пор господа заботятся о том, чтобы их раб не испытывал боли?
