Недоумение на моем лице было замечено, и Аверре пояснил:
— Минн расщепляет трупы, питая таким образом себя и весь лес. Всего несколько часов требуется, чтобы от тела не осталось и следа.
Нервно оглянувшись на цветущий поблизости кустик, я инстинктивно отодвинулся.
— Пройдем еще немного дальше, — предложил мастер, указав куда-то вперед.
Мы пересекли долину мертвых, еще несколько раз нырнув за кустистые заросли, и спустились по пологому склону, где полумрак сгущался еще сильнее. В этом месте стволы старых паатов извивались над самой землей, скручиваясь, образуя нечто вроде пещеры или грота с высоким арочным входом, обвитым цветущими лианами. Перед входом, на пустыре возвышался большой плоский камень, весь потрескавшийся и покрытый черным мхом. Это был тот самый алтарь, о котором рассказывал Занди, когда вспоминал историю Сай'и. И именно на нем была убита ее мать.
Чем ближе мы подходили к камню и маячившей за ним пещере, тем отчетливее становилось напряжение Аверре, выражавшееся в его резких, почти рваных, движениях.
Встав у самого входа и повернувшись ко мне лицом, он сипло произнес:
— Вот это, Сет, и есть Дом Иглы — Святилище махди.
Состояние возбуждения передалось по воздуху и всего через несколько мгновений, нервно поеживался ни я один, но и молчаливые стражники за моей спиной. Темный проход, ведущий внутрь необычной пещеры, воздействовал на всех, словно черная дыра, притягивая к себе взгляды. Я чувствовал внутри Иглу, ее обжигающую, густую силу, манящую обещанием безграничного могущества. Оно было похоже на тихий, заискивающий шепот — внутренний голос, извращенный темными и низменными желаниями, о которых Игла, каким-то образом, знала, и в которых признаваться я боялся даже себе самому.
— Здесь на вещи смотришь по-другому, не правда ли? — каким-то неимоверно далеким голосом поинтересовался наставник. — Игла знает, как и где лучше всего воздействовать на сознание. В замке ты мог почувствовать это. Она чувствует твои желания и готова осуществить их, ты только попроси. Тебе, ведь, я знаю, так сильно этого хочется...
Аверре говорил что-то еще, но я его уже не слышал. Реальность начала медленно расплываться перед моими глазами, преобразуясь и сворачиваясь в червоточину, центром которой являлся вход в Святилище. С огромным трудом мне удавалось преодолевать ее притяжение, но чем дольше я находился поблизости, тем больше сил требовалось для того, чтобы сопротивляться. Казалось, еще чуть-чуть и меня оторвет от земли и просто затянет в эту бездну. Затем мне стало казаться, что количество голосов позади меня увеличилось, хотя я был слишком увлечен, чтобы убедиться в этом. Не замечая ничего вокруг, я шаг за шагом стал приближаться к пещере и вот, когда был уже у самого ее края, что-то тяжелое и большое пролетело мимо и загородило проход, вернув меня в настоящее.
Вздрогнув от неожиданности, я уставился на клубок неестественно сплетенных тел, бездыханных и изломанных, некогда принадлежавших моим стражам. Снова зазвучал голос Аверре, только на этот раз в тоне его уже не было ни самодовольства, ни торжества.
— Не может быть!..
Резко обернувшись, я понял причину произошедшего — буквально в двух шагах от Аверре стояла старая ведьма Аманра, а чуть позади нее Эйтн, Занди и еще некоторое количество его гвардии. Когда и, главное, как им удалось сюда проникнуть, я не имел понятия и мог лишь оторопело пялиться в их суровые лица, обращенные к моему наставнику, который просто отказывался верить в происходящее.
— Ну, нет, — проговорил он и повторил уже громче: — Я говорю: нет! Вам не удастся меня остановить! Только не теперь, когда я на пороге успеха! — Он неожиданно и громко рассмеялся.
— Сет, отойди от пещеры, — спокойно произнес граф.
Утробный смех Аверре оборвался, точно звук выключили, и он, сверкнув глазами, произнес:
— Никто никуда не двинется, пока я этого не захочу. — И припечатал, точно выплюнул: — Граф.
Он сделал жест, как если бы приманивал к себе кого-то, а затем резко опустил ладони вниз, отчего дрожь прошла по земле, и вслед за ней из кустарниковых гущ выбралась целая стая свирепых тварей, взявших Занди и всю его команду в тиски. Я и представить себе не мог, что подобные чудовища могли водиться в таких местах, как это, но в большей степени был удивлен тем, что не учуял их присутствия, и посмотрел на Аверре. Как я и подозревал, мой легендарный наставник сильно лукавил, утверждая, будто плохо ладит с ментальными умениями элийров.
Пока желтоглазые твари, больше всего напоминавшие мне яртеллианских пещерных собак, скалили огромные зубы, обильно поливая слюной высохшую траву, никто не смел пошевелиться. Копая огромными когтями землю, прищелкивая длинными хвостами, они рычали и поскуливали, только и ожидая приказа к нападению.
— Убери своих тварей, дядя, — холодно сказала Эйтн, встав по правое плечо от Аманры. — Мы можем обсудить все в более спокойной обстановке.
— Тебе нет нужды за ними прятаться, Батул, — подтвердила ведьма голосом еще более хладнокровным, чем у леди Аверре.
Но только мастер не стал внимать их советам и с величайшим самодовольством объявил:
— А я так не думаю.
Стоя в стороне от всего этого, я с вспотевшими ладонями наблюдал за происходящим, когда молчаливый батуловский приказ атаковать прошел по натянутым, точно поводки, струнам Теней к чудовищным собакам.
Не успев и рта раскрыть, я увидел, как они, повинуясь общей команде, одновременно прыгнули, и уже приготовился к кровавому зрелищу.
Графские солдаты, чья быстрота реакции оказалась не хуже звериной, вскинули свои оружия и разрядили энергоблоки прямо в раззявленные кровожадные пасти.
Ни одна тварь не уцелела.
Однако это Аверре ничуть не смутило и он, вновь обратившись мыслями к темным потокам, сплетавшимся вокруг него и всего сущего, заставил их выплеснуться волной заряженных частиц. Это миниатюрное светящееся цунами должно было испепелить Эйтн, Занди и его людей, и только своевременная реакция Аманры, окутавшей себя и их непроницаемым энергетическим щитом, не позволила этому случиться.
Открыв рот и выпучив глаза, я мог лишь молчаливо наблюдать за тем, как мощь атаки Аверре, словно о волнорез, разбивается о созданную ведьмой защиту.
— Ты ничуть не изменился, Батул, — проговорила ведьма, выступив вперед. — По-прежнему манипулируешь теми, кто тебе доверяет, используя их ради собственных выгод — трусливая тактика. Хотя, можно ли ожидать иного от легенды?
В первый раз за все время нашего знакомства я стал свидетелем того, как самообладание изменило наставнику, а на его место пришла растерянность, отразившаяся на его лице.
— Кто ты? — спросил он.
Только ведьма совсем не спешила с ответом.
— Ты правильно рассчитал, возвратив Иглу на ее исконное место. Только здесь она может быть активирована так, как это изначально задумывалось ее создателями. В любом ином месте это неминуемо вызвало бы ее коллапс, и это даже близко не было бы похоже на тот ад, что творился на орбите Шуота полторы тысячи лет назад.
От слов, сказанных ею, не только я, но и сам Аверре стал чувствовать себя не лучшим образом.
— Кто ты? — настойчиво повторял он.
Слегка отодвинув с лица шаль, Аманра загадочно, насколько это было возможно при глубине ее морщин, улыбнулась и проговорила:
— Время надо мной поработало изрядно. Хотя, по правде, винить в этом следует не только его. — Она обвела низину широким жестом. — Здесь слова 'Боиджия изменяет каждого' приобретают особый смысл. Энергия этого места настолько могущественна, что само пространство-время искривляется и изредка рождает обратно преломленное подобие некогда умерщвленной жизни...
— Кто ты?! — в третий раз взвыл Аверре.
— По-моему, ты и сам это уже знаешь, — проговорила ведьма.
Я больше не пытался вникнуть в смысл завуалированных игр, шедших между этими двумя, но с мастером стало происходить что-то необычное. В считанные мгновения он побелел, точно полотно, глаза таращились из орбит, а лицо исказилось от неописуемого ужаса. Он будто приведение увидел, и сам от этого стал походить на мертвеца.
— Не может быть! Этого не может быть! — Не отрываясь от Аманры взглядом, Аверре начал пятиться куда-то в сторону. — Ты же умерла! Ты умерла!!!
Громкий нечеловеческий смех ведьмы резанул по ушам. Одним рывком она распахнула все свои накидки, продемонстрировав темное нутро, заполненное тонкими побегами живого минна, извивавшимися, подобно червям, с тошнотворным шебуршанием. Именно они давали иссохшему, дряблому телу возможность двигаться.
— Насколько похоже это на жизнь? — вопросила она. — Ну?
Взгляд Аверре наполнился таким неподдельным страданием, что даже смотреть на него оказалось больно. Куда как легче было справиться с естественным отвращением, вызванным живым трупом ведьмы, стоявшей сейчас передом мной. И только следующие слова мастера перевернули мир вкруг меня вверх дном:
— Ох, Сол! Что же с тобою стало?
Глава 24
Святилище
Я, пожалуй, мог выразить мое состояние в тот момент всего тремя словами: это был шок, но они и вполовину не отразили бы и сотой доли тех чувств, что я испытал, услышав имя своей матери, с мистическим ужасом произнесенное Аверре. Осознание сказанного еще не успело, как следует закрепиться в моем мозгу и я, кажется, даже умудрился произвести на свет нечто вроде смешка, поскольку счел, что ослышался, или наставник просто ошибся...
Смятение вдруг охватило все мое тело. Мой нетерпеливый взгляд заскользил по уродливому телу ведьмы в поисках опровержения услышанного, ведь это просто не могло быть правдой. Не могло!
Но Аманра, вновь укутавшись в шали, просто смотрела на меня, не произнося ни слова. Эйтн и Занди, кажется, были огорошены ничуть не меньше, хоть и вряд ли понимали всей сути начавшей вырисовываться трагедии.
Я повернулся к Аверре, который, не отрываясь, смотрел только на ведьму, и спросил — нет, прошептал, — сдавленным голосом:
— Что вы сказали?
Он, разумеется, не ответил, а я мысленно продолжил убежать себя в том, что все это какая-то глупая ошибка, совершенно несмешная шутка, и правдой быть не может! Возможно, последние слова я даже повторил вслух несколько раз, так как дрожь неприятия прошла по всему телу ведьмы. Я, боясь поднять на нее взгляд, чувствовал, как к горлу подступает тошнота, а за ней вязкая, словно паутина, слабость, голову как будто зажало в невидимых тисках, и меня медленно потянуло вниз. Только чудовищным усилием воли я заставил себя остаться в сознании, превозмогая звон барабанящей в ушах крови.
— Сет, — прошептала Аманра и сделала один только шаг в мою сторону, но тут же остановилась, увидев, как я отступил назад.
Движение мое было невольным и продиктованным инстинктом самосохранения, но объяснить ей это в тот момент я просто не сумел.
— Сол, — снова прошептал Аверре, привлекая к себе ее внимание. — Как же так?..
Никогда бы не подумал, что мой наставник способен на такие вещи: из глаз мастера струились слезы, а он даже не моргал, точно боялся, что Аманра исчезнет, как привидевшийся кошмар.
Но лучше бы это все и впрямь оказалось кошмаром.
— А ты не предполагал такого, верно? — не своим голосом спросила ведьма, холодно глядя на него. — Не учел такой маленькой вероятности, и все же посмел думать, что проник в хранилище всех тайн Боиджии, в то время как на самом деле, не зашел и за порог. — Она неожиданно отступила от него, словно сама с трудом владела эмоциями. — Ты упивался своими знаниями, считая, будто тебе уже ясна вся тонкая суть мироздания, для большего тебе недоставало лишь Иглы... — Аманра негромко усмехнулась: — Мой милый Батул, ведь ты был так к этому близок, но сам отошел, разрушив все. Ты считал, что разгадка в Игле, что она поможет тебе найти недостающие фрагменты головоломки. Как же ты ошибался!
— Прости меня! — Аверре вдруг упал на колени. — Прости меня, пожалуйста, Сол!
Слышать это имя, обращенное к дряхлой старухе, в которой я абсолютно ничего не видел от своей матери, жгло мое нутро, точно в адовой топке, мгновенно доводя до кипения гнев, причем не только на Аверре, но и на ведьму, посмевшую так подло издеваться над памятью о самом дорогом и близком мне человеке.
— Это ложь! — меня трясло так, что даже слова произносились с трудом.
Оба вновь повернули ко мне свои лица, но это только подстегнуло злость.
— Моя мать умерла! — выпалил я, а затем ткнул пальцем в Аверре: — Ты убил ее!
Вдруг на целую секунду в жутких иссушенных чертах ведьминого лица, полускрытого в тени старых домотканых шалей, проступило нечто до того знакомое и родное, что мое сердце едва не разорвалось напополам. Мои руки безвольно опустились, а вопрос сам вырвался из приоткрывшегося рта:
— Мам?
Кажется, она и сама была потрясена не меньше. Ее ладонь приподнялась и легла на грудь в том месте, где у живых бьется сердце. Затем Аманра проговорила:
— Хотела бы я сказать: 'Да', но это означало бы солгать, а я не хочу поступать с тобой хуже, чем уже поступила. О, Сет, мой мальчик. От Сол во мне уже ничего не осталось... кроме воспоминаний.
Я не почувствовал, как маленькая прозрачная слезинка скатилась вниз по моей щеке.
— Но... я же видел!.. ты падала... и удар, а ты жива!
— Нет, — печально качнула она головой. — Это не так. Я не могу тебе объяснить, потому что даже сама многого не понимаю. Это все минн. Он заменил собой все мои внутренние органы целиком. Не окажись я лейром, такого со мной, возможно, и не приключилось бы.
Не смотря на то, что я был, мягко говоря, не в состоянии адекватно воспринимать смысл сказанных слов, я ловил каждое ее слово, словно воздух, и когда Аманра, вдруг замолкла, начал задыхаться:
— Я... я не понимаю...
— Я сама не знаю, как во мне оказалась эта живая дрянь. Возможно, во время экспериментов по выведению сыворотки... Так или иначе, именно минн не дал мне умереть после того, как Батул ударил меня в спину волной махдийских стрелок... — в этом месте Аверре негромко всхлипнул, но на него никто не обратил внимания. — Я пролежала без сознания на дне леса несколько бессчетных дней, и ни один хищник не попытался за это время ко мне прикоснуться. Пока я находилась в этом состоянии, с моим организмом произошли необратимые изменения, поверить в которые я, придя в себя, поначалу не могла. Думаю, все закончилось бы гораздо проще, не сумей я подчинить безостановочно разраставшийся во мне минн своей воле и таким образом купировать его. Но лучше бы я умерла.
— Нет, — нервно выдохнул я и, не соображая больше ничего, бросился к ней и обнял. — Мама!
Слезы брызнули из моих глаз фонтаном, стоило только ее рукам сомкнуться у меня на спине. Во мне, точно плотину прорвало и вся омертвелая ткань, закрывшая собой глубокую рану в душе, наконец, дала трещину. Тоска по материнской любви, застаревшая боль ранней потери и ощущение вечного и темного одиночества хлынули волной наружу. И ни холод ее тела, ни прелый запах минна, ни даже чужеродная возня под шалями не могли оттолкнуть меня от того, что осталось от моей матери.
