Докурил. Погасил окурок. Вернулся в дом, Юлия убрав со стола, мыла посуду. Прижался к её спине. Обнял, устроив голову на её волосах и примяв причёску, да так и простоял, мурлыкая любимую мелодию, пока она не вытерла последнюю чашку. Наверное, мешал ей, но она промолчала, улыбаясь, поглядывала на него и подпевала.
Уезжал рано утром. Люлю тревожно прижималась к груди. Как у баб устроено сердце, что они всегда учуют опасность.
К нему присоединилась 1-ая польская армия. Это детище создано было по просьбе Союза польских патриотов из добровольцев поляков. Взволнованный ехал он знакомиться к ним. Всё-таки земляки. Рутковский провёл там несколько дней. Впечатление осталось хорошее.
Немцы в Белоруссии находясь в каком-то шоке дрались, как звери. Но наступление им было не под силу остановить. Развивая успешный бросок вперёд, Рутковский двинул на Брест. Были освобождены Барановичи. Часть войск продвигалась к хорошо укреплённому Брестскому району, часть шла на Ковель. Ударные группировки левого крыла вышли на Западный Буг и форсировав его в трёх местах вступили на территорию Польши. Да, незабываемо красивое и жестокое было то лето! Потом пропахшие гимнастёрки, фляги выпитой воды в те горячие солнечные дни. Короткие звёздные и безумно тёплые ночи с усмехающимся блюдцем луны. Спать не мог. Он открыл окно и закурил: "Люлюсик милый, я соскучился. Мы широко шагаем, успеваете ли вы за нами... Сейчас определимся и съезжу, радость моя, к тебе. Ты наверняка представляешь моё чувство. Ведь мы уже в Польше. Юлия, здесь прошло моё детство, юность. Где-то рядом сестра Хеленка. Жива ли? Страшно подумать, что могло быть с ней, узнай фрицы, что она сестра Рутковского. У меня сердце стонет и рвётся из груди словно птица. Сейчас я подумал, что может быть, даже не зря, меня судьба отвернула от Киева и дала простор именно в этом направлении".
Машина объезжая воронки и колонны с беженцами и военнопленными пробиралась в тыл. Он старался отслеживать перемещение своих девочек и постоянно держать с ними связь. Во время передышки, к семье не ехал, а летел. Люлю на каждом новом месте старалась навести хоть какой-то уют. То маленький домик с кружевными занавесочками и горшками герани на чистых окнах, то квартирка с абажуром и круглым столом... Он закрыл глаза и представил, как заблестят при его появлении всегда молодые глаза жены. Как взлетят к его шеи её руки лебеди. Как он, отрывая жену от пола, прижмёт к своей груди. Улыбка заиграла на его лице и он, поймав взгляд водителя, отвернулся к окну.— Куда?— на всякий случай, спрашивает тот. И Рутковский отвечает легко и радостно: — Домой!
Встречают обе, но Адуся вырывается вперёд. Как всегда, бросается на шею и орёт: — "Папка! Папуленька! Костик ты наш, дорогой! Мы так скучали". Он подбрасывает её к себе на грудь и украдкой ловит взгляд жены, она улыбается. Значит, принят таким, как есть и дочерью. Прощён. Сердце купается в счастье. Не отпуская Ады, он притягивает и Юлию к себе. Как, хорошо, что его девочки с ним, как тревожно то, что они с ним.
— Костик, мы поздравляем тебя, ты первый вступил на землю своей маленькой родины. Наконец-то мы увидим Польшу, и ты нас непременно познакомишь с тёткой Хеленой.— Заявила сияющая дочь.
— Лишь бы она была жива. Девочки мои милые, вы даже не представляете, как я волнуюсь.
Сияющая Адка, обцеловав родителей, уехала на свой радиоузел. Не верилось, что дочь выросла. Они остались вдвоём. Было ужасно душно. Юлия приготовила воды, помогая ему помыться. Но этого хватило только на полчаса. Вспомнила, что недалеко есть премиленькое озерцо. Костя выглянул в сад на охрану. Пойти на озеро замечательное дело, но ведь потащатся вот эти орлы за ним. А какое же то удовольствие... Минута, другая и он лукаво улыбается жене: — "У меня идея — махнём через забор!" С мальчишечьим задором принялся убеждать её сомневающуюся за его безопасность. Показывая оружие и упрашивая убедил. Юлия сдалась. Забрав полотенце, вылезли через заднее окно и крадучись пошли к углу забора. Костя влез сам, втянул прыскающую смехом Юлию. Сняв с забора возбуждённо покружил. Довольные, что убежали, взявшись за руки понеслись в лес. Тропинка, виляя за деревьями, убегала в глубь. Маленькое озерцо, врисованное в лесок с пологими цветастыми берегами, было сказочным. Красиво не описать. Он разделся и полез в воду первый. Дно оказалось не топким, вода тёплая. Окунувшись, поманил Юлию к себе. Она замахала руками:
— Костя ты что, я не одета.
— Люлю, это тот случай, когда лучше быть не одетой, а раздетой,— рассмеялся он. — Иди, милая, я заверну тебя в свои объятья.
Юлия огляделась и не найдя ничего подозрительного принялась раздеваться. Он наблюдал. Безумно любил смотреть на то, как она, не торопясь и сосредоточенно это делает. Точно занимается очень важным делом. Всё аккуратно расправляется и складывается стопочкой. Оставшись на всякий случай в одной тонкой рубашечке с миленькими кружавчиками на подоле и узких бретельках, осторожно вошла в воду. Потоптавшись у края, пробуя дно сделала шаг, другой и остановившись опять, окунулась. Ойкнув, распрямилась. Тонкий батист облепил стройное тело и разрисовал соблазном грудь и бёдра. В два прыжка он оказался рядом. Выхватив жену к себе на грудь, как рыбёшка попался на крючок её искрящихся любовью глаз.
— Русалочка моя сладкая!— захлебнулся рычанием он.
— Осторожно медведь, увидит кто...,— пропело сказочное создание в его руках, открывая дорогу его безумию...
Они долго обсыхали, греясь в любовной неге друг друга. На них выскочила стайка мальчишек и со смехом побежала прочь. Люлю смутилась, пробуя натянуть на колени высохшую рубашечку. Он, смеясь, притянул её к себе. Это её смущение нежным цветком расцветает в его груди.
— Ты же взрослая женщина и под защитой мужа... — Целует он её испуганные глаза и маленькие губки. Ох, какое это лёгкое и в то же время весомое чувство, знать, что это только твоя женщина. Она ждёт только тебя, хочет только тебя, и будет принадлежать только тебе. Обладать такой женщиной, это словно владеть драгоценным, бесценным грузом.
Возвращались по лесной тропинке, с перекинутым через шею полотенцем, гимнастёрку она несла в руках, он не выдержал и его широкая, сильная рука, устроившись на её худеньких плечах, притянула к себе. Она ойкнула, но кулачки не выставила, а он, прижимая и прижимая её к себе, целовал до дури. Это безумие,— думала растворяясь в тумане удовольствия и желания она,— целоваться и вжиматься в тела друг друга, как будто не прожили 20 лет в браке и не имеют взрослую дочь, а только что вошли в ворота открытий и страсти. Иначе как можно целоваться без устали от нежного и неторопливого касания губ губами, до того урагана, что бушевал между ними — язык сплетался с языком, руки касались лиц и неслись в неконтролируемом беге по выгибающимся телам друг друга. А слова, что бормотали в этом огне они, ловили как хмель души. Дорога назад не была скорой. Его кинулись искать... Нашли. Хорошо, что аукать начали издалека. Посмеиваясь, успели прийти в себя. "Нам уже не мало лет, а мы горим, как в год знакомства!"— это светилось в глазах обоих. В кустах зашуршало и в них упёрся ствол немецкого автомата. Юлия метнулась к Косте и закрыв собой его грудь прокричала по— немецки, что, мол, убейте её, но не трогайте мужа. Немецкая речь смешала карты. Костя воспользовавшись этим замешательством, рывком откинул её за свою спину и тут подоспела охрана. Заслышав топот, он упал на землю и прикрыл Юлию собой. Стрельба пронеслась над их головами. Покончив с бродячим одиночкой, начальник охраны тут же обиженно выговорил шефу про побег. Рутковский улыбался. Домой вернулись все вместе. Несмотря на случившееся, хорошее настроение не покидало его. По ходу расправившись с неотложными делами и не отпуская ни на шаг жену, отправились в спальню, где торопливо, словно боясь, что им помешают, они раздели друг друга, поцелуи были жарче, а ласки безумнее, постель стонала, они любили друг друга до изнеможения, пока не уснули обнявшись. Засыпая она думала лишь об одном, что он любит её сейчас, любил в их прошлом и будет любить в будущем, любить только её одну.
Ночь вместе, а утром опять расставание. Ему нужно было вывести войска к Висле. Распрощавшись с женой и пообещав ей клятвенно не брать Аду больше на передовую, он отправился в штаб. Доложили, что танкисты освободив Люблин вышли к Висле. Поднявшись на артиллерийский наблюдательный пункт, он видел, как горит Варшава. Там в багрово— чёрных клубах дыма сражался восставшие его земляки. Он стоял молча, прижав к лицу артиллерийский бинокль, и смотрел. Это был город его рождения и детства. Прошло почти тридцать лет как они расстались, родной город он. Города тоже живут, вот и его, параллельно с ним прожил свою жизнь. Каждый из них оставил во времени свой след, смех, вздох... По этим улицам он бродил. Здесь могилы его родителей и где-то на этих улицах ждёт сестра. И вот этот до боли родной город захлёбывался взрывами и смертями, погибая в неравном бою. Боль беспомощности душила. Резким жестом распахнул ворот. Лёгким не хватало воздуха. Что он может. Войска обескровлены боями. Коммуникации растянулись. Измотана техника. Мосты взорваны. Его и город разделяет широкая Висла. Или всё же может? Наверное, всё же может, если с ходу и с потерями, но не дадут. Уже намекнули чтоб не смел. А ему б для подготовки штурма хватило и несколько дней. Он не желает догадываться о причине. Политика не его дело. Что остаётся ему? Застрелиться, разбить голову о непробиваемую стену, ринуться одному в атаку?... Что же ему делать? Настаивай он сейчас на своём — арест или расстрел, а воз не сдвинется с места. Бессмысленная жертва. Тупик. Молча в раздумье идёт вдоль берега. Словно на ладони лежала перед ним река. С детства знакомые места волновали. На той стороне убегают к родному городу знакомые луговые тропинки. Там не раз любовался радужными восходами и закатами. Вот она родная Варшава. За этими старыми стенами восстание. Ветер несёт от неё тучи дыма и гари. Там злой, вооружённый до зубов, хорошо окопавшийся враг. Оторвать бы башку тому, кто так неосмотрительно поднял людей на гибель. Немцы сбили два английских самолёта, после чего англичане оставили восставших один на один с собой. Посоветовавшись, всё же решили чем возможно помочь восставшему городу. С ночных бомбардировщиков По-2 сбрасывали медикаменты, оружие, продовольствие, боеприпасы. А также для корректировки огня и связи на парашютах советских офицеров. Дал команду, и артиллерия обстреливала врага. Самолёты день и ночь бомбили немецкие войска. Удалось добиться того, что немецкие самолёты перестали терроризировать повстанцев. Он делал, что мог, но этого мало... Мало. Уходило так необходимое время внезапности. Словно услышав его колебания, позвонил Сталин спросил коротко:— Как с Варшавой?
Помолчал собираясь с мыслями, на рожон не пошёл, тяжело доложил: — Варшава горит. Там идут тяжёлые бои. Немцы бомбят и обстреливают город.
Тогда Сталин попросил оказать восставшим посильную помощь. Рутковский обещал. Но с восставшими было трудно работать — руководство выполнявшие директивы Лондона, готовили документы на капитуляцию. Поэтому отчаянный бросок и десантирование 1-ой польской армии был обречён на провал. Поломав головы, решили главный удар заложить в обход Варшавы с плацдарма на Нареве. А с магнушевского и пулавского плацдармов — глубокий удар на Познань. Он горел желанием подготовить этот плацдарм как трамплин для броска войск в земли Германии. Стоял на главном направлении, нацеленном на Берлин. Но всё получилось иначе. Был вечер, он с офицерами собрался поужинать. Прибежал дежурный — вызывает Ставка. У аппарата был Сталин. Он сказал, что Рутковский назначается командующим войсками 2-ого Белорусского фронта. Это было до того неожиданно, что он сгоряча спросил:
— За что такая немилость, почему меня с главного направления переводят на второстепенный участок?
Сталин выдержал паузу и холодно сказал, что на его место назначен Жуков. А насчёт второстепенности Рутковский ошибается. В том направлении будут действовать силы трёх фронтов. Два Белорусских и 1-ого Украинского. И добавил, что если Рутковский с Коневым никуда не продвинутся, то не продвинется и Жуков. Сталин разрешил ему взять людей. Но он отказался. Про ужин, естественно, забыл. Какие к чёрту посиделки... Поехал к Люлю. В голове гудело набатом: "Опять меня снимают с самого горячего и пропаханного горбом участка работы". Обида стояла у горла и выбивала землю из-под ног. Вернуть его к жизни могла только Люлю. С ней решили, что завтра он уедет один, а когда оглядится и устроится, приедет за ними, да и с товарищами проститься надо, с Жуковым поговорить. Люлю разожгла дрова. Через десять минут в камине ревел огонь. Устроила романтический вечер. Потрясающе. Отчего-то враз успокоившись и улыбаясь, он усадил её рядом с собой на мягкий диван перед камином, в котором весело потрескивали поленья. Они пили вино и молча наблюдали, как закручивается их кора. Тепло комнаты убаюкивало. Её глаза угольки рядом, на губе дрожит янтарная капля вина. Он слизывает. И сгорает. Лежать на пушистом пледе у огня и таять под её губами... разве счастье бывает другим. Ему не хотелось возвращаться в реальность из любовных паутинок жёнушки. Но прогорели дрова, и он поднялся, подбросил поленья в огонь, огонь рванулся и загудел в трубе. А он подбрасывал и подбрасывал, растопил так сильно, что жара погнала с пледа на диван. Разлил вино, а Юлия, снимая его тревогу и обиду, уговаривала, терпеливо объясняя свою женскую точку зрения его переназначения. Она разложила карту на столе и, тыча маленьким пальчиком в города, которые придётся ему брать, возбуждённо говорила:
— Костик, смотри, это ж не города, а крепости и фактически целая система сросшихся между собой городов общей площадью не меньше пяти тысяч квадратных километров. Я читала. Уверяю тебя, интересная картина. Закладывались они в старину и на века, временем расширяясь и укрепляясь. Все, все крепости первого класса. Заметь дорогой, усилены к началу Второй мировой тремя оборонительными ярусами. Даже дома местных жителей спроектированы так, что имеют свои защитные элементы и всегда готовы к обороне. Каждый укреп район скала. И это ж не один, два, а буквально весь маршрут твоего наступления. Засевшего здесь противника одолеть будет трудно. Бои будут отличаться невероятным ожесточением. Неизбежны большие человеческие жертвы и разрушения. Кроме тебя с этим никто не справится. Ведь уничтожить этого монстра можно будет только смекалкой. Это самое трудное из того, что сейчас есть. Эти рыцарские чудовища может победить только Рыцарь. В нашей армии ты один такой.
Он как-то об этом не думал, а тут, слушая её, загорелся: "Так оно и есть! Эти рыцарские замки сплошная головоломка. Будет над чем попотеть и голову поломать".
— Может быть, может быть...
— Вот! А я что говорю! Ты найди, дорогой, все документы о тех крепостях монстрах, ознакомься...
Она видела, он уже весь в этом. Уверена— Костик найдёт способы выкурить их и сохранить жизни людям. Он непременно возьмёт их, эти хвалёные крепости, один город за другим. Она была права — он был в планах, но не весь. Подбросив дров в камин, муж принялся купать её в нежности. Юлия гася его жар, улыбалась. Высвободившись, она убежала на кухню за чаем, а он принялся энергично тыкать кочергой в огонь. Искры ревущим столбом устремились в дымоход: "Какая всё-таки потрясающая штука любовь!"
