Сначала в коридоре, потом и на крыльце зажёгся тусклый свет, и в проёме показался силуэт женской фигуры. Я едва угадал в ней Пашкину Наталью.
— Кто? — спросила она, тревожно всматриваясь в темноту.
— Пашка дома? — вопросом на вопрос ответил я.
— А кто его спрашивает? — напряглась она.
Я назвал себя. Она недоверчиво склонила голову набок, постояла в раздумье, потом сказала:
— Щас... Да тихо ты!.. — Этот возглас относился уже к собаке, расхрабрившейся в присутствии хозяйки.
Дверь со скрипом захлопнулась.
Улыбка, как ни сдерживал я её, так и кривила мои губы. Я не выдержал и рассмеялся.
— Ты чего? — удивилась прижавшаяся ко мне Настя.
— Представил, в каких выражениях сейчас Пашка выносит ей свой вотум недоверия.
Настя тоже хихикнула.
В окне замелькали тени. Кто-то что-то одевал. Наконец, скрип двери возвестил, что этот "кто-то" решил выйти наружу, но, почему-то, сил у него для этого не хватало. Только с третьего захода дверь распахнулась и в её проёме показалась согбенная мужская фигура: оказывается, Пашка в коридорчике всего лишь обувался, изредка толкая задницей дверь, отчего она и открылась, не выдержав напора.
Наконец, он закончил свои приготовления, распрямился и, недоверчиво наклонив голову, пошёл в нашу сторону. В руке он держал увесистый дрын.
Как-то непривычно было видеть Пашку, совершенно не хромающего. Ведь я так и не успел разделить его радость. На мгновение мне даже показалось, что мы обознались квартирой.
— Ну? Чё надо-то? — грозно спросил он в темноту и мои зародившиеся сомнения разом отпали: ну, кто ещё это мог быть?
— Слесаря визивали? — Этот своеобразный пароль был известен лишь нам двоим.
Он замер, удивлённо вытянув шею и напряжённо всматриваясь в темноту. Его кудрявая шевелюра закрывала и без того тусклый свет от лампочки на крыльце и разобрать выражение его физиономии не представлялось возможным. Но мне этого и не требовалось. Уж кого-кого, Пашку-то я знал, как облупленного.
— Ну, чего вылупился? — рассмеялся я. — Не признаёшь, что ли?
Он узнал меня по голосу. С воплем "Твою мать!" он отшвырнул дрын и поспешил распечатывать калитку.
— А мне Наталья говорит: "Там тебя Вовка зовёт", — радостно бубнил он, ожесточённо воюя с запорами. — А я ей: "Да ты чё?! Какой Вовка?! Откуда ему взяться?.." Тьфу, чёрт! — Он, наконец, прорвал блокаду калитки и вывалился на улицу прямо в мои объятия: — Ну, даёшь! — орал он, хлопая меня по спине и радостно гогоча. — Ну, ты даёшь!
Тут он усёк, что рядом со мной стоит Настя, несколько оторопевшая от столь шумного приёма.
— О! Да ты не один? — Он скользнул взглядом по её фигурке, убедился, что с этим у неё всё в порядке, и, галантно раскланявшись, приложился к ручке, чем ужасно и смутил и рассмешил её. — Павел, — представился он. — Можно просто Пашка. А вы, если не ошибаюсь... — И на лице его отразилась растерянность, так как он начисто забыл её имя.
Но она сама пришла ему на помощь.
— Настасья. Можно просто Настя, — повторила она его интонацию и лукаво покосилась на меня.
— Во-во-во! — вскричал Пашка и засуетился: — Ну дык чаво ж мы тут стоим-та?! Проходите, гости дорогие! — Тут его взгляд упал на "джип", поблёскивавший в темноте никелированными прибамбасами. — Твой, что ли? — Я кивнул. — Нехилый шарабан! — с завистью произнёс он и тут же потерял к нему интерес, как к недостижимой мечте. — Да вы проходите, проходите! — снова закричал он, широко расставляя руки и заталкивая нас в калитку. — Наталья! — заорал он жене, которая беспокойно прислушивалась к шуму, выглядывая из двери в сопровождении двух любопытных пацанячьих головок. — Наталья! Срочно подстели мне что-нибудь мягкое! Я сейчас падать буду! Вовка нашёлся! Да иди ты сюда! Чё пнём стоишь-то?
— А как собака? — опасливо поинтересовалась Настя.
— А! — небрежно отмахнулся тот. — Одно звуковое сопровождение! И то — по настроению!
— Вы, наверное, уже спали? — виновато спросил я подошедшую Наталью, но Пашка не дал ей и рта раскрыть:
— Да брось ты! Какой, на фиг, сон?! Ведь столько лет!!! Столько лет!!!
И он опять облапил меня и повёл по дорожке в дом.
* * *
**
Когда поутихли первые "ахи" и "охи" и все перезнакомились с моей Настей, Пашка не утерпел и пошёл на приступ:
— Ну? Чего мурыжишь? Где ж ты пропадал-то столько времени?!
пожал плечами:
— Да как тебе сказать?..
Не вдаваясь в особые подробности, я вкратце поведал о своих космических путешествиях, о тех, конечно, о которых Пашка понятия не имел.
В том, что Пашка верил мне на все сто, я ни минуты не сомневался — он-то вкусил уже браслетовых чудес. А вот его Наталья, которая накрывала в это время на стол, прислушивалась к моей исповеди с явным недоверием и я частенько ловил на себе её иронический взгляд.
Зато его пацаны, обнявшись с кульками конфет, наспех сотворёнными мною в качестве презента, смотрели мне в рот с обожанием и слушали рассказ, как захватывающий фантастический боевик, ни на секунду не задумываясь о правдоподобности повествования. До меньшого, ему было лет шесть, доходило с пятого на десятое, но даже и он, сосредоточенно нахмурив густые бровки, старался не пропустить ни единого слова.
Тут Пашка задал вопрос, который обескуражил меня:
— А кто он, этот Кирилл?
Я только развёл руками:
— Шут его знает! Говорил, что тоже с Земли...
— Тогда откуда у него браслет? Тоже подарок Иисуса?
— Н-не знаю... Мне тогда как-то и в голову не приходило спросить его об этом. Я больше был озабочен своей пропажей...
— Понимаю! — шевельнул Пашка бровями, точную копию которых носил младший пацанёнок. — На твоём месте любой бы... — Он не договорил, ещё не зная, как Настя относится к словесным вольностям, принятым в тесном дружеском кругу. И правильно сделал: я всей кожей ощущал, что Настя, не в пример мне, чувствовала себя не совсем комфортно.
— Я этот вопрос на досуге выясню, — пообещал я. — Видимо, здесь не всё так просто.
В этот момент Наталья позвала нас к столу.
— Чем богаты... — сказала она несколько ворчливо, имея в виду бедность сервировки.
Мне вдруг пришло в голову, что Настя, должно быть, очень голодна. Я-то ладно, я уже не человек, мне всё едино, что ел, что не ел. А она? Ведь с того момента, как я её вытащил из семьдесят девятого, прошло уже...
А, действительно, сколько уже прошло? Когда мы появились на пепелище, день был в самом разгаре. А сейчас уже ночь на дворе. За всеми заботами о судьбах человечества о желудке я как-то забыл. Мне стало ужасно стыдно, когда я увидел, как Настя накинулась на еду. Не за неё, конечно, за себя. Уморю с голода, а она и "ох" не скажет.
— Ты на часы-то не смотри! — Пашка по-своему оценил мои прикидки времени. — Никуда мы вас сегодня не отпустим. Места всем хватит!
Я только улыбнулся и тоже принялся за еду.
С тех пор, как я видел Пашку в последний раз, время успело внести в его внешность ощутимые изменения. Появилось брюшко, лицо приобрело более пессимистическое выражение — отпечаток лет, прожитых не в великой радости. О том же свидетельствовало уныние, прочно обосновавшееся в уголках его глубоко посаженых глаз. В них поначалу, когда мы внезапно появились у их ворот, вспыхнули искорки былого шутовства, но их запала хватило ненадолго. Стоило ему вспомнить о своих проблемах, когда я, в свою очередь, приступил к расспросам об их житье-бытье, как взгляд его потух и в голосе зазвучали досада и разочарование. Я понял, что он пьёт, и пьёт сильно. То, что он оказался трезвым к нашему приезду, — чистая случайность, довольно редкая в их семье в последнее время.
— А что делать?.. — оправдывался он, избегая смотреть в глаза.
И я задал вопрос, который давно вертелся на языке:
— А где ж твой лимон?
Он ждал его, будто кары господней.
— Ну как "где"? — мгновенно уничтожился он и забубнил заранее заготовленное: — Ну это... квартиру купили... мебель там... ну и... всё такое... А когда началась заваруха, пришлось всё бросить...
И он поднял на меня глаза побитой собаки. Потом с опаской оглянулся на жену.
— Чего зенками-то блымкаешь? — не выдержала та. — Скажи уж! Скажи человеку, куда ты этакие деньжищщи-то спровадил, пьянь треклятая?!
— Вот баба!.. — зашипел Пашка, вжимая голову в плечи. — Хоть бы при людях-то...
Я почувствовал, как подобралась моя Настя, сразу потеряв интерес к еде. Требовалось срочно принимать меры для улучшения метеообстановки.
— Ладно вам! — Я хлопнул Пашку по плечу. — Нашли, о чём горевать!
На моё замечание он только вздёрнул бровями, мол, сам видишь, а Наталья смерила меня неприязненным взглядом и обиженно отвернулась.
Светский ужин окончательно расстроился. Ну что ж, прибегнем к испытанному методу.
Я толкнул Пашку в бок и сказал:
— Давай, показывай, что за деньги у вас теперь в ходу. Щас мы вам их настругаем, чтоб и повода не было для печали!
Наталья опять подарила мне взгляд, не суливший ничего хорошего, а Пашка с надеждой схватился за карман:
— А я как-то того... стеснялся...
— Одичал ты без меня совсем! — усмехнулся я. — Нашёл, кого стесняться! — И нарочито строго приказал: — Давай-давай, выворачивай карманы!
Трясущимися от радостного предчувствия руками Пашка, и впрямь, вывернул сразу оба кармана, и на стол упали две бумажки. Я взял их и разгладил, чтобы получше рассмотреть перед тем, как давать задание браслету. Одна была достоинством в двести рублей, другая — в пятьсот.
— Такие сойдут? — спросил я, но, увидев на лице Пашки разочарование, поинтересовался: — Что-то не так?
— Да разве это деньги? — фыркнул он презрительно. — Таких вагон надо, чтоб по-людски пожить... А других — нету! Это всё, что осталось...
И он вздохнул, состроив виноватую физиономию.
Тут Наталья, внимательно и молча наблюдавшая за нашими манипуляциями, вдруг встала и решительно произнесла, сурово глядя на Пашку:
— Ладно! Посмотрим...
Пашка под её взглядом весь съёжился, будто ожидая удара, а она повернулась и быстро вышла в другую комнату.
— Пошла загашник расковыривать! — доверительно зашептал Пашка, прикрыв рот ладонью и наклонясь к моему уху. — Я знал!..
Что он "знал", я так и не услышал, так как в этот момент Наталья вернулась и протянула мне бумажку в пятьдесят тысяч рублей.
— Крупнее нет, — сообщила она с сожалением и опять припечатала Пашку многообещающим взглядом.
— А что, — поразился я, — бывают и крупнее?
— Бывают, — коротко ответила она и выжидательно уставилась на меня: мол, давай!
Ну я и дал. Стол завалило кучей бумажек одинакового рисунка. Многие из них попадали на пол и пацанята с визгом кинулись их подбирать.
А Пашка радостно закричал:
— Ну?! Что я говорил?! Что я тебе говорил?!
Сильно смущённая Наталья молча взяла несколько бумажек, внимательно обследовала их и, подняв на меня глаза, тихо сказала:
— Но они же одинаковые... Номера...
— Ну и что?! — шумно восторгался Пашка, приплясывая вокруг стола. — Зато вон их сколько!!! — И он бережно захватил горсть денег, поднял их кверху и дождём просыпал на супругу. — Вон ско-олько!!!
— Но им же — грош цена... — продолжала тихо упорствовать сбитая с толку Наталья.
— Ду-у-ура! — любовно пропел Пашка, обняв её за плечи и прижимаясь щекой к её щеке. — Ду-у-урочка моя! Да кто ж заметит, что они одинаковые? Поразменяем в разных местах на более мелкие, а потом!.. Э-э, да чего там! — радостно вопил он, протягивая мне руку. — Спасибо, Вовчик! Ты меня так выручил! Так выручил!
— Однажды он тебя уже выручал, — едко заметила супруга, деловито собирая деньги. — И что из этого получилось?
— Да будет тебе! — глаза Пашки возбуждённо блестели. — Праздник в доме, а ты всё бубнишь!.. — И вдруг он спохватился: — Вы, мож, того?.. Спать хотите? С дороги-то? Так вы не стесняйтесь!
Я пожал плечами и спросил Настю:
— Ты как?
— Как все... — уклончиво ответила она.
— А все как? — обернулся я к Пашкиному семейству.
Наталья вздохнула и поднялась:
— Тогда я пошла стелить... Айда! — Она сгребла пацанов и поманила за собою Настю.
— Ага-ага! — с готовностью закивал Пашка, махая им вслед. — А мы тут ещё покалякаем! — И он с грохотом подвинул ко мне табурет. Глаза его лихорадочно горели.
В общем, Пашка ещё долго донимал меня своими расспросами. Настя уже давно легла. Наталья, аккуратно сложив деньги, увела её в другую комнату. Некоторое время оттуда было слышно, как они вполголоса переговариваются, потом затихли.
В конце концов, спёкся и Пашка. Часы к тому времени показывали четвёртый час.
— Ну чё? — спросил он, широко зевая. — На боковую ещё не? — Я в ответ только усмехнулся, а он вяло взмахнул возле виска: — А-а... Ну да... Ты ж у нас теперь... того... А я уже отрубаюсь... И ядик не помогает...
Я предложил:
— Можно горю энтому помочь.
Он похлопал красными от недосыпания глазами и неуверенно провёл пальцем по горлу:
— М-м?..
— За кого ты меня принимаешь? — рассмеялся я.
— А тогда... чё?
— Сеанс психотерапии — и все дела!
— О хос-с-споди! — скривился Пашка. — И ты туда же!
Пришёл мой черёд удивляться:
— Что? Есть ещё кто-то?
— А то! — устало махнул он. — Одно время, так отбою не было. Все, кому не лень. Мода на них пошла. То Кашпировские, то Чумаки... Не слыхал?
— Откуда? Ты ж знаешь...
— А... Ну да... Так вот они прямо по телевизору лечили. Наши бабы совсем ошалели: к телевизору — и задом! И передом! — Конечно, Пашка сопровождал свой рассказ выразительными телодвижениями. — И ещё уверяют, что помогает! А болячки, как были, так и остались. А Чумаков ентих корова языком слизала... Та!.. Лажа это всё... — И он опять широко и смачно зевнул.
Я ухмыльнулся:
— Лажа, говоришь? Ну-ка, глянь сюда...
Буквально через минуту глаза Пашки вновь лукаво заблестели.
— Ну? И как ощущеньице?
— Мог бы и не спрашивать, — виновато двинул он своими бровями. — Как огурчик!
— А ты говоришь: "Купаться"!
— Да не, в тебе я ничуть не сомневался! — запоздало стал он оправдываться. — Я про этих... телечумаков.
— Ладно! — перебил я его и встал, сладко потягиваясь. — Как ты насчёт прогуляться?
— Да чё? Я ничё! — с готовностью подхватился Пашка. — Куда пойдём?
— Саньку проведаем.
Он опять плюхнулся на табуретку.
— Не понял! Ты на часы-то глянь! Спит ещё твой Санька без задних ног!
— Ну я ж не говорю, что прямо сейчас...
— А какого ж тогда?.. — разочарованно фыркнул он.
Я стоял перед ним, всё ещё раздумывая, говорить или нет?
— Ну ты чё? — не выдержал он. — Идём, или как?
— Да ладно, — решился я. — Сейчас я тебе кой-чего расскажу. И покажу... Сначала, пожалуй, покажу...
Я вызвал к жизни картину гибели Земли (каламбурчик-то каков: "К жизни — картину гибели!") и стал молча наблюдать за реакцией Пашки.
Он обозревал окрестности довольно продолжительное время, потом равнодушно спросил:
— Это откуда?
— Из будущего.
