— К сожалению, должен констатировать, что мы полностью просчитались в этом вопросе, — внутренне скривившись, ответил директор ЦРУ. — То, что Израиль сильнее и что он победит в этой войне, мы не сомневаемся, а вот возможность начала войны с заведомо проигрышных позиций со стороны арабов, мы так и не поняли.
— Хотелось бы еще знать, как вообще удалось протранслировать такой фильм в СССР с их тотальным контролем КГБ над телевидением? Да, как я знаю, и все другие СМИ у них под плотным контролем, — явно вспомнив что-то, спросил Никсон.
— По не полностью проверенным данным, в студии подмены трансляции не заметили, там на мониторах шла запланированная для показа серия их боевика. Когда пошли звонки, попытались выключить электричество, но в распределительных щитах телецентра и на подстанции его питающей все рубильники и плавкие вставки были заварены. Исполнители настолько растерялись, что никто из них даже не подумал о коротком замыкании или испугались последствий, так как содержания фильма еще не знали. Скорее всего, предполагали обычную 'антисоветчину', — дал свое пояснение Колби.
— Что еще? — Президент явно видел, что Уильям Колби что-то не договаривает.
Как бы не хотелось Колби затрагивать вопрос будущей отставки Президента, но придется. Колби, вообще, не любил недоговоренностей или действий вне рамок правового поля. Так что, глубоко вздохнув, директор ЦРУ продолжил:
— В фильме, местами, проскакивают данные о международных событиях. Так вот — проскочила информация, что вы в будущем году, за девять месяцев до окончания президентского срока, подадите в отставку.
— Таки достанут меня эти гребанные демократы! — зло шлепнув ладонью о стол, воскликнул Никсон.
— Господин Президент, я повторяю, что, скорее всего, этот фильм — 'липа', хотя и очень качественная, — рискнул вставить свое замечание Колби.
— Но, как я вижу, в СССР в эту 'липу' поверили! — все так же эмоционально ответил Никсон.
Ответы на этот вопрос в соответствии с реальностью разнятся:
'Да', — прозвучало в реальностях ответвлений, но 'Кое-какие телодвижения делаются, но явно недостаточные, если воспринимать фильм, как достоверную информацию. Видно,что на сто процентов не доверяют', — это Никсон услышал в моей родной реальности.
Дальше все снова слилось в одно русло.
— Ладно... Я подумаю над этой информацией, — все еще хмурясь, произнес Никсон.
Хотя история 'Уотергейта' началась еще до его вступления в должность, но, как директор ЦРУ, Уильям Колби на этот момент собрал довольно много противоречивой информации по этому делу.
Он прекрасно знал, что вся эта буча началась исключительно из-за противостояния ФБР и ЦРУ. С середины шестидесятых страна фактически находилась под контролем одного человека — директора ФБР Джона Эдгара Гувера. За полвека деятельности на этом посту, Гувер собрал компромат на всех — на главарей мафии, крупных бизнесменов, лидеров политических партий и на президентов США, в том числе.
Естественно, такое положение вещей нравилось далеко не всем. И, заручившись поддержкой Президента Никсона, тогдашний директор ЦРУ добился увеличения бюджета своего ведомства и объединения всех разведывательных структур под своей крышей.
Гувер начал огрызаться. Тенденция ему явно не понравилось. Начались ответные действия — в газетах появились сведения о том, как Никсон не доплачивает налоги.
Но сильно напакостить директор ФБР не успел: 2 мая 1972 года Гувер был найден мертвым в своей спальне. Официальная версия — "естественная смерть".
Но, как бы то ни было, запущенное расследование 'Уотергейта' набирало обороты.
В январе 1973 года начался суд над взломщиками, проникшими в отель 'Уотергейт'. В марте была сформирована сенатская комиссия по 'Уотергейту'. Причем судебные слушания стали передаваться по телевидению на всю страну.
Со стороны ФБР расследование поручили заместителю директора ФБР Марку Фелту, ставшему во главе специально созданной группы сотрудников ФБР. Так вот — тут-то и оказалась зарыта собака.
Из фильма Уильям Колби узнал, что Марк Фелт был един в четырех лицах. Во-первых, он был организатором скандала. Во-вторых, он его расследовал. В-третьих, он 'сливал' информацию. В-четвертых, он сам себя разыскивал как 'предателя'. Марк Фелт, оказывается, и был тем самым загадочным мистером 'Глубокая Глотка', который сообщал репортерам газеты 'Вашингтон Пост' секретные подробности расследования.
Зачем эти сведения русские включили в свой фильм Колби не представлял, ведь для внутренней политики СССР они не представляли никакого интереса. Вот сейчас он и решал — выкладывать это Президенту или нет. Наконец решился:
— Еще раз предупреждаю, что считаю фильм мистификацией, но и придерживать некоторую информацию не хочу. В фильме основным виновником 'Уотергейта' назван Марк Фелт. По их мнению, он и есть та самая таинственная 'Глубокая Глотка'. То есть он един во многих лицах: он организовал скандал; он его расследовал; он сливал информацию; и в довершение всего, он сам себя разыскивал. Зачем русские включили эту информацию в свой фильм — я не представляю. Предполагаю — гигантская дезинформация.
— Вот сучий потрох! Если это правда, то все объясняется. Многое придется пересмотреть. А я ведь грешил на совершенно других людей. В общем так, Уильям, организуй внутреннее расследование. Я должен знать все доподлинно! — Президент замолчал, а потом решительно продолжил:
— Все, иди! Мне надо подумать. Фильм я посмотрю сам, — было видно, что он сильно расстроился. И было с чего. Заканчивать президентство отставкой крайне нехорошо для дальнейшей карьеры. Как пить дать — вход в политику перекроют!
В это время я сместился в свою реальность и, скользнув вверх, с удивлением понял, что здесь почти ничего не изменилось. Со стороны было видно, что русло событий то уплотняется, то, наоборот, разбивается на несколько потоков, которые довольно быстро схлопываются назад.
Прошедший в моей реальности Пленум ничего не изменил. Очухавшиеся члены Политбюро объяснили всем, что показанный фильм — это фантастика. Автору фильма было отказано в телетрансляции и кинопрокате — вот он и сотворил эту гадость. Сейчас он, якобы, в СИЗО и дает покаянные показания. Но, так как автор в своем творчестве пользовался и некоторыми достижениями советской науки, то партия примет к сведению некоторые приведенные данные и сделает нужные выводы.
На Политбюро, конечно, произошла еще та драчка, но победили консерваторы во главе с Леонидом Ильичем. То, что налицо были экономические, идеологические, внутренние и внешнеполитические проблемы и появившееся стремление союзных республик к независимости, было проигнорировано. Поток истории в этой ветке вернулся в свое русло.
Немного по-другому строилась действительность, но, в основном, это касалось высших эшелонов. Внизу ничего не менялось. Народ равнодушно отнесся к возможной трагедии: 'Пережили голод — переживем и изобилие'. Развал страны в этой ветке стал неизбежен.
До большинства в Политбюро так и не дошло, что уже никто и в грош не ставит официальную коммунистическую идеологию, причем — и некоторая часть коммунистов, в том числе.
Информация с Запада все больше и больше просачивалась в массы. Даже фильм ничего не выправил. Народ рассудил — кому-то будет плохо, кому-то хорошо, но каждый считал, что именно он обязательно попадет во вторую категорию.
Основной состав ЦК, имевший довольно низкий образовательный уровень, так и не понял, что в экономике стремление учесть все и вся раздувало количество плановых нормативов сверх всякой меры. Они не поняли, что плановая система в существующем виде себя изжила. Появляющееся индустриальное общество требовало гибкости и мгновенного реагирования на возникающие вызовы. Количество плановых нормативов уже перевалило за 30 тысяч. Быстро и качественно все это создавать и согласовывать было просто невозможно. Как и невозможно, из года в год, расходовать восемнадцать процентов валового внутреннего продукта на военные цели.
Они так и не решились изменить принципы образования Советского Союза с национальных на региональные. Республики хотели независимости от Москвы и начали путь в этом направлении, который тут был открыт. ЦК побоялось изменять Конституцию и отказаться от заложенной в ней 'бомбы'.
Хотя с внешнеполитической точки зрения — советская Империя была еще сильна, но и здесь просматривался предел ее возможностей. Уже невозможно было сохранять прежние позиции на мировой арене. Началось медленное и неуклонное сползание. Количество танков уже не решало проблемы. Сидеть в стальных коробках среди радиоактивной пустыни — перспектива не из радостных. А то, что в случае глобального конфликта, Европа и европейская часть Союза в нее превратятся, ни у кого уже не вызывало сомнений.
В общем, призрачная имперская мощь Советского Союза сыграла дурную шутку с членами Политбюро в нашей ветке. Правда, природные катастрофы, на этот раз, пережили значительно легче, а Чернобыля и вообще удалось избежать, но в Афганскую войну все равно вляпались. Думали, что зная ее реалии смогут все переиначить, но не получилось. Хотя таких потерь как в исходной реальности удалось избежать. Противник был значительно ослаблен. Андропов в этот раз не запретил работать по Пакистану, полностью дестабилизировав там ситуацию. Не получив выхода к Заливу, все банды лишились поддержки, а китайское снабжение перекрыли почти полностью.
И еще одного он не сделал, поняв, что это решение привело к абсолютно противоположенным результатам — отменил отравление министров обороны Варшавского Договора. Было много спасенных жизней, но в общей массе они растворялись и влияли на окружающее очень слабо. Так что, когда я вылез из капсулы мгновением позже, чем залез в нее, меня встретила почти та же реальность. По крайней мере, состав окружающих меня людей не изменился.
Единственно, что поменялось — это содержание моей памяти. В ней образовалось два слоя. Мой старый и новый, возникший, как только я снял поле капсулы. Можно было четко сопоставить два потока истории нашей ветки.
В СССР изменились некоторые даты и фамилии. Фамилии поменялись в основном в высших эшелонах власти и олигархов. Но общее течение событий изменилось мало. Видимо ЦК для себя решило, что если они все знают, то могут все и изменить, не трогая основ.
Понятно было, что с основными данными остались знакомы только двое: Брежнев и Андропов. Остальные ознакомились только с датами своей смерти. У большинства они изменились, но ненамного. Брежнев умер на год позже. Андропов — на полтора. Черненко генсеком не стал. Но Андропов все равно не успел сделать так, как рассчитывал. Развал СССР сдвинулся в 1993 год.
Дальше изменения стали минимизироваться и к 2000 году сошли на нет.
В Штатах тоже произошли некоторые изменения. Никсон в отставку не ушел, а вот Рейган получил сильную головную боль, возникшую в результате действий США на Дальнем Востоке СССР. Чуть до импитчмента не дошло. Но постепенно все вернулось в привычное русло.
Было еще одно отличие — '11 сентября' не произошло. 'Террористов' повязали на стадии подготовки. А может их и не было, просто...
Политика США, как ни парадоксально, стала, одновременно, и более жесткой, но и более разумной.
Вот такие пироги...
Глава 27
Последняя неделя прошла в разъездах, встречах и постоянном сопоставлении 'до и после'.
И вот я снова в гостах у Савелия Петровича. С него начал — им и заканчиваю анализ содеянного.
— Я в последнее время очень много думаю о фильме и у меня никак не укладывается, что даже такое событие не смогло свернуть локомотив истории с его пути. Ведь многие факты, показанные в нем, впоследствии подтвердились на сто процентов, — задумчиво глядя на свою чашку чая, высказал я свои грустные мысли.
— Ну, 'Касандр' почти никто и никогда не слушает. Больно неудобные вещи они всегда говорят. И притом неудобные не только для тех, кто у власти, но и для тех, кто хочет просто спокойно жить и не желает, чтобы в этом ему кто-то мешал, — криво улыбнувшись, прокомментировал мой пассаж Савелий Петрович. — И, вообще, сейчас мало кто знает, что же это было в действительности. Версий десятки, если не сотни. Но, на мой взгляд, это было далеко не МНВ, а вполне — 'мешком по голове!', но, к сожалению, не в нужное время и весьма избыточно. Вот и не сработало.
— А как нужно было? — подняв глаза, спросил я. — Ведь возьми тех же большевиков в семнадцатом — хотели, как лучше, а получилось, как всегда!
— Нет уж! Совсем негодный пример. Понимаешь, у меня такое впечатление, что большевики больше всех удивились тому, что взяли власть. Не они управляли событиями, а наоборот — события управляли ими. Вот послушай:
'Это сейчас неважно: пусть ее возьмет Военно-революционный комитет или другое учреждение, которое заявит, что сдаст власть только истинным представителям интересов народа...' и неподражаемое: 'вчера было рано, завтра будет поздно', которое родилось из фразы 'решать дело сегодня — непременно, вечером или ночью!' Кроме как 'лови момент' — ни на что другое это не похоже. То есть, ничего не было подготовлено.
— Честно говоря, несколько неожиданное заявление, — отреагировал я, так как имел несколько другое мнение об Октябрьской революции. — Они знали, чего хотели, может и ловили момент, но мне, кажется, вполне осознано.
— Не скажи, не скажи. 'Вся власть — советам, фабрики — рабочим, земля — крестьянам' — слишком обще. Ну и еще уверенность, что 'каждая кухарка может научиться управлять государством', много о чем говорит. Когда она, собственно, должна была учиться? Прямо в процессе управления этим самым государством?! Или как? — довольно эмоционально спросил меня Савелий Петрович.
— Есть мнение, что Ленин это сделал, в большей степени, по личным мотивам, — ответил я на вопрос профессора.
— А в это я еще больше не верю. Как я понял, это ты про то, что Ульянов якобы мстил самодержавию за казнь своего старшего брата. Не сходится! Самодержавие было свергнуто в феврале семнадцатого и далеко не большевиками, — ни на миг не задумываясь, парировал Савелий Петрович. Помолчав немного, продолжил:
— Возвращаясь к тезису о том, что большевики не знали, что делать, выскажу свое мнение. Возьмем, например, произведения Ильича. Отличная аналитика по статистическим данным. Хороший анализ экономического и политического состояния общества. Великолепная теоретическая проработка, но, исключительно, прошедших событий и чужих теорий. То есть, как в Форексе — куча теории и выводов по прошедшим событиям и довольно слабое понимание будущих.
Соответственно, совершенно нулевая готовность к практическому приему власти. 'Мы старый мир разрушим до основания, а затем...' Зачем было разрушать государственную машину столь радикально? Ведь на идее патриотизма многих можно было заставить работать на новую власть, что потом, в принципе, и произошло. Ну, а если собрались все строить на 'классовом признаке' с нуля, так надо было к этому моменту подготовить профессиональную замену для оперативного перехвата власти. Чего не было даже в теории.
