Она кивнула: — Вы произведете большое впечатление, милорд, въехав в селение на Кириле. Все увидят — вернулся сын лорда Урусандера, занятый важнейшими государственными делами. Увидят на вас пыль и будут гадать, по каким землям вы проскакали.
Оссерк улыбнулся и передал ей поводья.
— Благодарю, милорд, — сказала она и помедлила, умело завязывая золотистые волосы на затылке. Приняла поводья Нез и подошла к лошади ближе.
Подождала, пока Оссерк взбирается в широкое седло Кирила, и прыгнула на спину Нез.
— Скачи рядом со мной, — велел Оссерк, подводя мерина поближе.
— Нельзя мне, милорд. Суженый...
Оссерк ощутил, как улыбка сползает с губ, и с удовольствием подпустил в голос твердости. — Но я настаиваю, Ренарр. Уверен, ты позволишь мне эту скромную шутку.
— Милорд, если он увидит...
— То что сделает? Вообразит, что мы нежились в ручье?
— Вы хотите, чтобы так он и подумал — и другие, милорд. Хотите сделать из него забаву. И из меня.
Оссерк решил, что юная женщина ему не нравится, но это лишь сделало ее привлекательнее. — Мне бросят вызов на землях отца? Какой-то фермерский сынок? Он так низко думает о тебе, что решит — ты не устояла перед моими чарами?
— Милорд, вы сын лорда Урусандера.
— И я не ведаю нехватки в женских прелестях, он сам отлично знает!
— Он знает и о вашей ненасытности, милорд, и о вашей удали.
Оссерк хмыкнул, ощущая возвращение улыбки. Теперь улыбка стала более мягкой. — Похоже, у меня известная репутация.
— Вами восхищаются, милорд. А юнцы, наверное, и завидуют.
— Мы поедем бок о бок, Ренарр, и если покажется твой возлюбленный, я заговорю с ним, как ни в чем не бывало. Мы ведь не делали ничего неприличного, правда?
— Вы были весьма любезны, господин.
— А тебе не нужно бояться иного. В доказательство я требую, чтобы ты звала меня Оссерком. Я сын своего отца, и мы не возгордились, получив некие привилегии. Да, — восклицал он, скача по дороге, — мы крайне серьезно относимся к своим обязанностям, а это, похоже, редкая штука среди знати. Но ведь мы не знатные, верно? Мы солдаты. Не более того.
Искоса глянув на нее, он заметил, что его весьма пристально изучают. Но она тут же отвела взор. — Милорд, в деревне есть и те — по большей части старушки — что не одобряют ваших ночных визитов в... гм, в таверны.
— Неужели?
— Но по словам вашим я поняла, что вам нужно спешить, ловя удовольствия, и буду заступаться за вас, возражая грубым суждениям. Вас ждет жизнь, полная жертв, милорд.
Он засмеялся. — Значит, я прощен и чист в твоих глазах?
— Прошу прощения, если обидела. Деревня похожа на дерево, полное щебечущих птиц. Там говорят и то, и это.
— Не сомневаюсь.
Они были у подножия последнего холма. Справа, шагах в сорока от дороги, высился старый, поколения назад заброшенный каменный дом. Крыша его давно провалилась. Вбок тянулся тракт с изрытыми колеями. Оссерк замедлил скачку и окинул взглядом изгиб дороги. — Можешь не верить, — сказал он, — но я оценил твое великодушие, Ренарр. Мне кажется, это последние дни моей свободы, и те вести, что я несу, лишь сильнее разжигают искру уверенности. Скажу тебе, — добавил он, всматриваясь в нее, — что жажду нежных объятий, которых не купишь за деньги.
Она встретилась с ним взглядом и повернула лошадь на разбитый тракт. Глаза были затуманенными. — Думаю, милорд, ваш отец и весь мир могут подождать еще немного?
Он кивнул, не решаясь заговорить.
"Желая, чтобы женщина отдалась свободно, Оссерк, дай ей знать, что ты ценишь ее выше себя. Будь нежен, касаясь ее, а потом не бахвалься перед другими. Есть много видов любви. Одни малы и скоротечны, словно цветок, а другие длятся долго. Цени любую любовь, ибо мир редко одаряет нас. Ты слушаешь, мальчик?"
"Да, Хунн Раал. Я всегда слушаю, что ты скажешь... пока ты не напьешься так, что не можешь сказать ничего ценного".
"Но, малыш, я никогда так не пьянею".
На полпути к заброшенному дому он увидел, как гладкий камешек вскальзывает из ее руки. Пропадая в желтой траве.
Стреножив лошадей за домом, чтобы не видно было с дороги, Оссерк взял Ренарр за руку и провел сквозь зияющий дверной проем. Пол густо зарос травой, среди которой виднелись горбы от гнилых балок провалившейся крыши. Он потратил немного времени, расчищая место, и снял плащ.
Она стояла и смотрела, как он отстегивает доспехи, откладывает оружейный пояс. Своего тела он не стыдился — стройного, с достойными борца мышцами. Стягивая пропотевшую льняную рубаху, он поглядел на нее и увидел, что она уже сняла тунику. Белья не было, и он понял, что она купалась в ручье — наверное, омываясь после любовной ночи с женихом. Возможно, она еще чувствует на теле грубые неуклюжие руки, ощущает его поцелуи.
Он готов был изгнать эти воспоминания, чтобы возлюбленный поблек перед ее взором, чтобы она начала жаждать ласк более умелых — ведь в любовных играх шлюхи преподали ему всё, что требуется.
Она не отличалась худобой, но несла полноту с естественностью. Годы ленивой жизни еще не отяготили ее, изгибы тела были прекрасны — он как наяву видел ее в будущем, понесшую ребенка, но все так же привлекательную.
Притискивая ее к себе, Оссерк подумал, не пользуется ли она травами, при помощи которых шлюхи не дают мужскому семени пустить корень. Он полагал, что еще не зачал ни одного бастарда, хотя некоторые шлюхи исчезали и не возвращаясь, а значит, те дурацкие травы не дают полной надежности. Он не тревожился на этот счет, хотя отец вряд ли порадовался бы новости. Впрочем, Урусандер знал о странствиях сына по тавернам — нет сомнений, Хунн Раал держит своего господина в курсе... включая, возможно, все подробности.
Сначала она была робкой, но желание проснулось под его точно отмеренными ласками; как бы ему ни хотелось швырнуть ее на плащ и навалиться подобно кабану, Оссерк сдерживался.
"Есть искусство мучить женщину в постели, Оссерк. Ты хочешь дразнить... так волны набегают на берег, каждая чуть дальше прежней — только чтобы отступить прочь. Ты обещаешь потоп, ясно? Обещаешь и обещаешь, но не даешь, о нет — пока она не пожелает быть утопленной. Это поймешь по тому, как она тебя стискивает, по судорожно сжатым рукам, по вздохам. Лишь тогда ты ее берешь".
Когда он, наконец, скользнул в нее, она вскрикнула.
Он ощутил, как нечто рвется внутри, и удивился, что это. Лишь когда он кончил, откатился и увидел кровь — понял. Она ничего не знает о травах, она держит любимого на расстоянии; то, чего тот жаждет, Оссерк только что украл. С бедным глупцом покончено.
Лежа на спине, он смотрел на торопливые летние облака и думал, что же должен теперь чувствовать. — Ренарр, — сказал он в итоге. — Если бы я знал...
— Я рада, милорд, что это были вы.
Он услышал, как она чуть запнулась в середине фразы, чуть не назвав его по имени; но после произошедшего возникла новая неловкость, и Оссерк понимал достаточно, чтобы молчать. Ему не хотелось, чтобы однажды эта деревенская девица явилась к воротам крепости с огромным животом и выкрикнула его имя.
Отец принял бы ее — лишь бы выказать презрение к сыну. Были бы осложнения. К тому же он ведь ей рассказывал, верно? О будущем, о служении и ожидающих его жертвах? Она отлично поняла.
— Я не поеду по деревне рядом с вами, — сказала она.
Он кивнул, зная, что она приподнялась на локте и внимательно изучает его лицо.
— Нужно вернуться назад, к ручью.
— Знаю.
— Одной.
— Если ты так считаешь, — ответил он, отыскивая ее руку. Крепко сжал, поднес ладонь к губам. — Я буду помнить этот день, — сказал он. — Когда ускачу в пограничные земли, состарюсь под солнцем и звездами.
Смех ее был тихим и, как не сразу понял он, недоверчивым. Оссерк встретил ее взор. Она улыбалась, и было в улыбке что-то нежное и печальное. — Вряд ли, милорд, хотя спасибо вам за эти слова. Я была... неловкой. Неопытной. Боюсь, вы разочарованы, хотя отлично это скрываете.
Он сел, не отпуская ее руки. — Ренарр, я не лгу, чтобы ты чувствовала себя лучше. Я не стал бы. Говоря, что буду вспоминать этот день, я говорю искренне. Прежде всего буду вспоминать тебя. Здесь, на моем плаще. Не сомневайся, не рань меня.
Она онемела. Она кивнула, и на глазах показались слезы. Внезапно она показалась совсем юной. Он всмотрелся в лицо... — Ренарр, когда была ночь первой крови?
— Два месяца назад, милорд.
"Возьми меня Бездна! Удивляться ли, что нареченный только жаждет?" Он встал, потянувшись за рубахой. — У тебя опухли губы, Ренарр. Успокой их холодной водой потока. Боюсь, борода моя расцарапала тебе шею.
— Я буду собирать ягоды, исцарапавшись еще больше.
— Даже лицо? Надеюсь, не сильно.
— Не сильно. И колени, будто я споткнулась и упала.
Он натянул брюки и начал собирать доспехи. — Ты так умна, Ренарр. Я решил, что ты старше.
— Что есть, то есть, милорд.
— Назови отца и мать.
Она моргнула. — Мама моя умерла. Отца зовут Гуренн.
— Старый кузнец? Но он был женат на капитане... Бездна подлая, она твоя мать? Почему я тебя не знаю?
— Я была не здесь.
— А где?
— В монастыре Ян, милорд. И вряд ли вы часто встречали маму. Она погибла в кампании против Джелеков.
— Это я знаю, — кивнул Оссерк, пристегивая меч. — Ренарр, я думал, ты просто девица... то есть женщина из деревни.
— Именно так.
Он уставился на нее. — Твоя мать спасла жизнь моего отца в день ассасинов. Она и Хунн Раал...
— Знаю, милорд, и благодарна.
— Благодарна? Она умерла...
— Выполняя долг, — ответила Ренарр.
Он отвел взгляд, руками расчесывая волосы. — Мне нужно подумать.
— Не о чем. Я буду вспоминать этот день. Больше ничего нам не нужно, правда?
— А если ты понесла мое семя?
— Я не буду предъявлять претензий, милорд. — Она чуть помедлила. — Почти все, что я слышала о вас, милорд, рассказывал отец...
— Который нас ненавидит. И мы на него за это не гневаемся, Ренарр — пусть знает. Он потерял любимую. Отец мой до сих пор плачет, вспоминая тот день.
— Все хорошо, милорд. Именно безрассудные высказывания отца родили во мне любопытство, желание увидеть самой. И, подозреваю я, он насчет вас ошибался.
Оссерк хотел сказать что-то еще, но мысли не появлялись. Она подошла ближе и поцеловала его, а потом отвернулась. — Подожду здесь, пока вы не отъедете подальше, милорд.
Ощущая себя беспомощным, Оссерк покинул разрушенный дом. Взял обеих лошадей и вывел на тракт.
Заметил в траве блеск — полированный камешек — помедлил, но двинулся дальше.
Еще через три шага обернулся и пошел назад. Подобрал камешек и положил в кошелек на поясе.
На дороге сел на боевого коня и, ведя Нез за узду, галопом поскакал на холм.
Впереди, сразу за селением, поднимали флаг над Тифийскими воротами у подножия холма, возвещая возвращение Оссерка. Вид устремленного в небо и плещущего под ветром знамени радовал Оссерка, пока он миновал телеги купцов и прижавшихся к обочине, склонивших головы путников. Поле флага было чисто-голубым с россыпью золотых звезд, подобающей носителю крови Вета. Второй шест рядом с семейным флагом оставался пустым, как заведено было со времени роспуска Легиона Урусандера.
Домовые клинки — все как один опытные ветераны Легиона — отгоняли народ от проезда. Он проскакал в ворота, не замедляясь, отвечая на приветствия старых солдат. Дорога дальше шла в гору, Кирил запыхался, когда они достигли Верхних ворот.
Он въехал во двор, ожидая увидеть отца на ступенях — ведь его должны были известить о возвращении сына. Однако там стояли лишь лакеи. На миг, у Тифийских ворот, на него накатило искушение осадить коня и потребовать поднятия флага Легиона, но он побоялся отказа дом-клинков. Вообразил суровые, поднятые к нему лица... сержант говорит, что лишь командир Легиона смеет отдать такой приказ... Авторитет Оссерка был весьма хрупким — тонкая шелуха, и то оставшаяся лишь от уважения к Урусандеру. Так что он отбросил такую идею, о чем сейчас пожалел: второй флаг наверняка заставил бы отца выйти навстречу.
Похоже, он вечно выбирает неверные ходы, но подводит храбрость, так что последствий удается избежать; он проскакал мимо ветеранов с уверенным взором и улыбкой мрачной решимости на губах — но это уже казалось ему неубедительным и даже жалким. Самообладание, которое не более чем поза. Едва ли оно сохранит от множества неудач, при которых уверенность теряется вмиг. Он держится так, словно все взгляды устремлены на него одного; да, и его оценивают критически, едва сдерживаясь от насмешек. Оссерк воображал, какие слова говорят за спиной, в каких ухмылках кривятся отвернутые лица. Ничего иного он не заслужил в столь юные годы, но отчаянно держится за образ героя.
Осадив коня у лестницы, поморщившись на подбежавших конюших, он спешился. Увидел кастеляна Харадегара — мужчину на один-два года старше себя. Торопливо взбегая по ступеням, Оссерк встретил его взгляд. — Где отец?
— В студии, милорд.
Оссерк не ел с утра, но еще он знал, что отец запрещает подносить любую пищу и воду близко к своим драгоценным свиткам. Он заколебался. Если сразу же наброситься на еду, последующие речи лишатся всякой величавости — но у него уже в глазах темнеет, он всегда плохо справлялся с голодом. Возможно, быстрый перекус и...
— Он ожидает вас, милорд, — сказал Харадегар.
— Да. Передайте кухарям: я пообедаю сразу после встречи с отцом.
— Разумеется, милорд.
Оссерк вошел. Нижний этаж кишел рабочими — плотники, каменщики, их шныряющие глазенками ученики; в воздухе висела пыль, каменные плиты пола покрылись опилками и крошками штукатурки — остатками фризов, прежде украшавших все стены. Ему пришлось обходить мужчин и женщин, инструменты и блоки мрамора и балки редких пород дерева; все эти препятствия лишь усугубили дурное настроение. Дойдя до студии, он грубо постучал и вошел, не спрашивая позволения.
Отец стоял, склонившись над любимым мраморным столом, но эта сцена вовсе не напоминала о сражениях — он горбился над россыпью глиняных табличек, одежду покрывали кляксы и следы янтарного лака. Урусандер был не выбрит, длинные, пронизанные сединой волосы повисли сальными космами.
Оссерк подошел и встал напротив. Отца и сына разделял широкий стол.
— Тебе нужно помыться, — сказал Урусандер, не поднимая взора.
— Я принес вести от Хунна Раала и командора Калата Хастейна.
Урусандер поднял голову. — Калата Хастейна? Ты был во Внешних Пределах? Зачем Хунн Раал увез тебя туда?
— Мы нанесли визит, отец. В компании Кагемендры Туласа, Илгаста Ренда и Шаренас Анкаду.
Урусандер словно изучал его. — Тогда где Раал? Думаю, нам нужно поговорить.
— Он спешно скачет в Харкенас, отец. Ужасные новости послали его в Цитадель, на встречу с Матерью Тьмой, и они же послали меня к тебе.
Лицо Урусандера посуровело, сразу став старше. — Выкладывай.
— Новая угроза, отец. Вторжение из моря Витр.
— Ничто не выходит из Витра.
— До сих пор не выходило, — возразил Оссерк. — Отец, это столь важно, что Шаренас и Кагемендра поскакали через Манящую Судьбу к самому берегу Витра, чтобы увидеть самолично. Хунн Раал несет весть в Цитадель. Куральд Галайн под угрозой. Снова.
