Скорость хода развернула его во всю длину, корабль накренился, так что в щели неплотно прикрытых нижних портов хлестнула морская пена; многие, несмотря на то, что успели приготовиться, не удержались на ногах. Внизу загрохотало слетевшее с креплений орудие, завопил оказавшийся на его пути матрос-несчастливец.
Мгновения тянулись как тягучий мед, скрипели сочленения корпуса, принимая на себя силу разогнавшихся семидесяти с лишним тысяч пудов дерева, металла и человеческих тел — но набор из крепчайшего мореного дуба выдержал.
Концы грота реев опасно наклонились к воде, лопнула цепь и сорвало один из якорей, почти сразу — второй; разорвалось не меньше трети плетей канатов — но это были отличные канаты, за каждый из которых интендантам приплатили по сотне полновесных золотых. И поэтому, раньше чем сорвало третий якорь, корабль выпрямился, тяжело закачавшись на волнах — правым, невыстрелившим бортом к врагу. И сразу же под палубой загрохотали приводимые в боевое положение пушки, заскрежетали гандшпуги о палубу, с бранью и хаканьем артиллеристы наводили орудия, доворачивая двадцатичетырехфунтовки.
На "Разящем громе" похоже поняли, что дело плохо — в подзорную трубу было видно, как люди в отчаянии падают на палубу, прямо среди трупов и раненых.
Кто-то, пав на колени, молился. Несколько человек выпрыгнуло за борт, рассчитывая доплыть до берега раньше, чем ими заинтересуются акулы.
Потом "Леопард" вновь вздрогнул, тяжело осев от мощи залпа в воду на пару футов, и запрыгал на волнах.
Удача в этот день была на стороне эгерийцев — в цель попало больше половины ядер и картечных выстрелов. И этого хватило, чтобы добить пирата.
Команда, чуть придя в себя, пыталась как можно быстрее убрать перепутавшиеся снасти, чтобы вывести фрегат из-под обстрела.
— Быстрее, недоноски русалочьи! — вопил Щеголь, но его прервал отчаянный крик единственного уцелевшего марсового.
— Огонь в дыре!!!
Пушки развернувшегося "Леопарда" выплюнули картечь, убив или покалечив тех, кто не успел укрыться.
"Разящий гром" вздрогнул всем корпусом, будто налетел на риф.
Пираты попадали на палубу, на своей шкуре почуяв, как выглядит воплощение старого морского проклятия "Разрази тебя гром!!!", выбранного когда-то названием бывшему "Нуэстра де Кивирра".
Потом повисла тишина.
Боцман, наконец, с усилием приподнялся и сел, кашляя и отплевываясь.
С обреченностью посмотрел на болевшую ногу и радостно хохотнул — пуля угодила в ножны тесака и хотя и сломала их, тем не менее, защитила его плоть. С облегчением боцман понял, что руки и ноги целы — не перебиты и не сломаны.
Облегчение было тем более велико, когда он огляделся по сторонам. Трупы и раненые усеивали всю палубу, и через шпигаты в океан сбегали багряные ручейки, паруса были порваны, забрызганы кровью, а потемневшее от стихий дерево бортов исцарапано картечью и сверкало теперь на солнце свежими разломами. Это выглядит так, мелькнула смутная мысль, будто разгневанный демон прошелся огненной палицей по палубе "Разящего грома".
Ванты с одной стороны были порваны, и два ядра угодили в шпор мачты, она зашаталась и накренилась. Натяжение бизань-штагов отклонило ее вперед, оставшиеся ванты — к правому борту; порвался стень-фордун, стеньга зацепилась за грота-рей и все повисло, готовое в любую минуту разлететься на составные части.
Грот-стеньга и все, что на ней, было поломано и раскачивалось одним спутанным клубком: паруса, рангоут и тросы.
На грот-мачте не уцелел ни один парус, а реи либо свисали на обрывках рангоута, либо рухнули на палубу, сея замешательство и опустошение в рядах команды.
Боцман обвел палубу взглядом — и лишь выругался, увидев торчащие из-под груды разбитого дерева щегольские сапоги дю Шавресса.
— Поднимайте белый флаг, — бросил боцман подбежавшему матросу, — все равно нам конец.
— Ну что ж, господа офицеры, — обратился к подчиненным Ронкадор. — Как видите, мы одержали славную победу. У нас два... нет, даже три трофея, и скоро мы будем иметь честь видеть тут самого Рагира. Надо бы распорядиться, чтобы плотники сколотили подобающую этому зверю клетку... У нас, кажется, осталась пара сломанных утлегаря из отменного палисандра?
Офицеры сдержанно рассмеялись.
Дон Орио не обратил внимания на нарушение пункта устава, запрещающего "неуместный смех и неподобающие шутки на мостике в присутствии капитана".
Сегодня ему по настоящему улыбнулась удача — он разгромил и почти взял в плен самого опасного пирата Изумрудного моря. А при минимальной ловкости он добавит к этому успеху еще и сеньору Бесстыжую с доном Счастливчиком. Можно сказать, что осталось лишь поднять якорь и плыть прочь.
Но для начала нужно, разумеется, закончить дела.
— Приказываю, — и неутомимый Бальбоа заскрипел за его спиной пером, — капитана второго ранга Аррано да Нуньес назначить командующим первой призовой партией и повелеваю ему занять пиратский корабль, именуемый "Акула".
Нуньес, поклонившись, сошел с мостика.
Ронкадор обвел взором выстроившихся на полуюте офицеров и встретил умоляющий взор горящих глаз дона Эрнана.
Указал дланью на него:
— Главой второй призовой партии назначаю лейтенанта Эрнана де ла Вега и приказываю ему вновь поднять флаг короля нашего Карлоса на галеоне "Нуэстра де Кивирра", дерзко захваченном пиратами.
Тот, буквально просияв, молча отсалютовал командиру шпагой и, чеканя шаг, двинулся к шлюпочной команде.
В конце концов, раз он так рвется в бой — бесы с ним! Тем более что, как дошло до капитанских ушей, маркиз уже пару раз жаловался, что его держат как сопливого мальчишку на помочах и не дают возможности проявить доблесть. А ссориться со знатным отпрыском каперангу вовсе не с руки. Так что пусть племянничек вице-короля получит свою медаль или даже синий бант ордена Вертранга четвертой степени на шпагу и смущает ими девиц на балах.
К тому же из всех офицеров Себальес единственный одет по полной форме, кроме самого дона Орио, конечно. Как ни лестно было бы самому первым ступить на палубу почетного трофея, но устав недвусмысленно запрещал капитану покидать корабль до окончания боя, а бой считался продолжающимся до тех пор, пока на судне врага не будет поднято славное знамя королевства.
Тем временем матросы уже раскладывали на палубе вытащенные из трюма плетеные остовы вельботов, натягивали на них обшивку из дубленой буйволовой кожи и смоленой парусины, вставляли пальмовые распорки — хитрое изобретение какого-то вольноотпущенника, позволявшее не загромождать палубу шлюпками и взять их с собой столько, сколько надо.
Пятеро дюжих парней вытравили канаты, спуская шлюпки на воду, и первые морские пехотинцы ловко сползли по канату в пляшущие на мелкой волне лодки.
С кормы торопливо прибежал эстандарт-гардемарин с перекинутым через локоть знаменем в чехле, почтительно передав его маркизу. Как и положено, тот отсалютовал знамени малым салютом, а матросы, не дожидаясь команды, взяли на караул.
И вот уже шлюпки, как жуки-водомерки, взмахивая веслами-ногами, поползли к дрейфующим на мертвой зыби "Акуле" и "Разящему грому".
На носу передового баркаса памятником самому себе возвышался, картинно возложив руку на эфес шпаги, маркиз Себальес, гранд королевства Эгерии, чья родословная восходила к урмосским императорам и древним вождям. Наконец-то пришел его день — дон Орио оценил его рвение и доблесть, не мог не оценить, он ведь как-никак тоже подлинный идальго, хоть и благоволит этим своим офицерам — выслужившимся простолюдинам: матросам, рыбакам и боцманам с купеческих корыт, да еще — танисским и негритянским бастардам.
Обшарпанный, избитый борт все ближе. И с него, сверху вниз, взирают угрюмые бородатые хари, один вид которых нагонит страх на любого, но только не на благородного идальго де ла Вегу, наследника славного герба и рода маркизов Себальес, потомков Ироно — Молота Неверных, первым обратившего под Авадонгой вспять заливавший земли истинной веры мутный поток танисских язычников.
И что с того, что легкие кожаные лодки могут быть в минуту потоплены — хватит даже трех-четырех двухунциевых пуль? Там, на палубе, толпа головорезов, но они всего лишь двуногие скоты, ни один из которых не способен умереть, как подобает мужчине, сжимая оружие до последнего удара сердца! Чего доброго, станут вымаливать прощение и лить слезы, целуя ботфорты лейтенанта — чего же еще ждать от пиратов?
Ведь, как был свято убежден дон Эрнан, пираты — это кровавый сброд, злонамеренный, тупой и жадный, ничтожные воры и убийцы. Они способны лишь грабить слабых и беззащитных да нападать сзади, как шакалы. Награбив золота, они тут же закапывают его землю, но при этом не могут удержаться, чтобы не нанести это место на карту, а что не зароют, то пропьют и потратят на непотребных девок. В свободное от убийств и грабежей время устраивают оргии с пленницами и рабынями. Те, кому не хватает женщин (а женщин вечно не хватает), насилуют свиней, коз или мальчиков. Те, кому свиньи не интересны, развлекаются друг с другом.
Правда, уже плавая на борту "Леопарда", маркиз убедился, что далеко не все таковы. Что среди корсаров есть и дворяне; что они — отличные моряки и стоят друг за друга.
Наконец, с немалым удивлением молодой человек обнаружил, что среди его подчиненных немало таких, кто служил под черным флагом — и то были не самые худшие бойцы и матросы.
(Надо отдать должное дону Орио, команду он вышколил отменно.)
Пока абордажники тащились к цели, "Леопард" бдительно держал под прицелом сдавшихся пиратов. Все как и положено — орудия верхнего дека наведены на палубы и забиты двойной порцией картечи, нижнего — на борта, и под постукивание молотков комендоры подгоняют наводку, так чтобы в случае чего ядра ударили как можно ближе к ватерлинии.
Вот баркасы уже возле борта.
— Эй, скоты! — заорал дон Эрнан, и голос его вдруг сорвался на совсем не героический фальцет. — Кто ваш начальник? Трап офицеру службы короля!
Пираты, видимо, уже приготовились к встрече, потому что секунд через десять за борт вывалился парадный "адмиральский" трап — не какая-то веревочная лестница.
Произошло это исключительно потому, что все запасные ванты и штормтрапы из подшкиперской были растасканы по орудийной палубе для защиты пушечной прислуги, и посечены картечью и обломками. Но маркиз решил, что струсившие разбойники просто лебезят перед победителем, и еще более возгордился.
По палисандровым ступенькам он взошел на палубу галеона, за ним гуськом поднялись остальные моряки.
Картина, увиденная им, наполнила сердце молодого офицера истинным удовольствием.
Заваленная обломками палуба в лужах крови, трупы, и тут же — стонущие раненые, перевязанные кое-как, и сгрудившаяся у грот-мачты толпа сдающихся в плен, каждый из которых надеется, что попадет не на шахты в Сьерра-Коронадо, откуда выходят лишь вперед ногами, а на плантации или добычу драгоценного дерева в лесах Хучитано.
Впрочем, судьба жалких разбойников не волновала де ла Вегу.
— Где Рагир? — спросил он, обводя взором толпу пленников. — Рагир, выходи! Выходи, подлый ублюдок!
Голос лейтенанта вновь сорвался.
Угрюмое молчание было ответом.
— Тому, кто укажет мне Рагира, я обещаю высадить его на берег с запасом еды! — сменил кнут на пряник лейтенант. — Слово чести!
— Рагира тут нету, — бросил какой-то весь перевязанный пират, уже немолодой, с арбоннским носом. — Перед самой вашей атакой он перешел на "Сына Смерти".
Маркиз оглянулся, впиваясь взором в уходящий к горизонту парус...
Нуньес созерцал выстроившихся в ряд на шканцах "Акулы" пиратов.
Толпа, где смешались недавние победители с недавними побежденными. Были тут люди самых разных возрастов и наций. Вот айланец с тремя клеймами сразу — рабским, за побег и каторжным. Вон фриз в засаленной замшевой жилетке от гвардейского мундира, у того на предплечьях тоже клейма — какого-то ланд-регимента. А вот эгериец — явный идальго. А вот пикарон — ишь, как зыркает... Ну ничего — зыркай не зыркай, а отвечать придется.
— Да, мерзавцы, — с презрительным сочувствием пробормотал капитан второго ранга, — не хотел бы я быть на вашем месте! Ну, ничего, у нас таких, как вы, не вешают — поедете трудом своим возмещать убытки, казне и честным людям причиненные! В Коронадо, на серебряных рудниках как раз таких работяг и не хватает!
С удовольствием он увидел, как многие из покрытых шрамами здоровяков побледнели под загаром. Не удивительно, что такое Сьерра-Коронадские копи, знали все.
"Не хочется сдохнуть в шахте? А придется!" — подумал Аррано.
Наверное, перспектива смерти в забое вдохновляла далеко не всех.
Какой-то молодой, бритый наголо парень, выскочив из строя, бухнулся на колени.
— Я — к-королевский свидетель! — заверещал он. — Имею сообщить важную тайну!
— Ну, так сообщай! Корона обещает милость и прощение тому, кто поможет ей! — произнес старший помощник положенную фразу, почуяв нюхом, что тому есть что сказать.
— Мы... то есть пираты отправились сюда, чтобы забрать золото из древнего храма ата-аланцев! — выдохнул он. — А навел нас на него сам епископ Серчер! С ним Игерна Отв... Бесстыжая! И сейчас они идут к сокровищам...
— Ублюдок!! — попытался было кинуться на доносчика кто-то из пленных, но полетел на палубу, сбитый рукоятью алебарды.
Седой капитан подлетел к коленопреклоненному пирату, наклонился.
— Что? Что ты сказал?! Повтори!! Епископ Северин ок Серчер?!
— Клянусь Эллом и дочерью его, он самый! — испуганно ойкнул пират. — Я его видел в Фальби три года назад — точно он!
* * *
Дон Орио еле удержался, чтобы не заорать, схватившись за голову. Маркиз и помощник вывалили на него целую корзину совершенно невероятных новостей.
То, что в его руках почти оказался сам Рагир, как всегда сумевший ускользнуть в последний момент, — это само собой.
Но все остальное!
Храм ата-аланцев, набитый сокровищами, бывший хойделльский вице-канцлер, попершийся за ними в джунгли в компании отборных головорезов, Игерна Бесстыжая, возглавившая высадку; Эохайд Счастливчик, тоже успевший сбежать...
Сперва он не поверил, да и как тут было поверить? Тем более что даже и думать о каких-то древних кладах эгерийским офицерам воспрещалось особым приказом генерал-капитана Моря-Океана.
На памяти Ронкадора с его приятеля сорвали аксельбанты и отдали под суд, а тот всего лишь задержался на пять дней у побережья Новой Хармадэры, когда случайно пойманный на берегу пикарон на дыбе начал плести что-то насчет набитых золотом руин в дне пути от бухты...
И даже привезенный с "Отважного" "яшмовый псалом", какие выдает лично Предстоятель епископам епархий, убедил каперанга не до конца.
Но, с другой стороны, ведь для чего-то же собрались тут, в этом никчемном заливе, где даже рыба толком не водится, трое из числа самых опасных корсаров Изумрудного моря...
И карта... Даже две карты — ветхая и старая, на обрывке шелковой материи, и новая, на тростниковой бумаге. На них любой человек узнал бы очертания Коралловой бухты. Ну а что означала линия, ведущая к изображенной на западной стороне гряде утесов, и гадать было не надо. Потому что в конце ее стоял знакомый ему значок — три прямоугольника — два вертикальных и третий, лежащий сверху них. Таким знаком издавна было принято обозначать те самые руины.
