Мощь германского военно-морского флота, так долго лежавшая под спудом, сейчас приходила в движение. В сумраке ночи выстраивались колонны тяжелых кораблей, в авангарде разворачивались крейсерские завесы, на флангах резали волну миноносные флотилии: все было готово к походу и бою, и в назначенный час армада двинулась вперед. Сотни тысяч тонн стали, управляемые тысячами людей и ведомые железной волей адмиралштаба устремились сейчас на север. Выкрашенные в шаровый цвет, сливающиеся с темной балтийской водой, корабли шли экономическим ходом, до срока не давая воли трепещущей в предвкушении схватки энергии своих машин. В этом они были подобны гигантской приливной волне: цунами редко можно заметить в океане, оно неразличимо средь иных волн, но, достигнув берега, обретает чудовищную мощь. Так и германский флот, до поры до времени мирно дремавший в Вильгельмсхафене, сейчас медленно двигался вперед, набирая инерцию и разбег. С тем, чтобы, достигнув Рижского залива, обрушить гнев Посейдона на зарвавшихся русских, круша их оборону и корабли и даже саму мысль о возможности сопротивления безупречной германской военно-морской машине.
ГЛАВА 25
Утро Льва Георгиевича Постригаева началось с глухого бубуха.
Командир канонерской лодки "Грозящий" ложился спать на закате, но приказывал будить себя задолго до рассвета с тем, чтобы встречать первые лучи солнца на ходовом мостике. Рассуждение было очень простое — если враг придет, то произойдет это с первыми лучами солнца.
После летнего рейда германских кораблей в Рижский залив, его обороной озаботились всерьез, завалив Ирбенский пролив тремя линиями минных заграждений, да еще и учинили корабельный дозор, в котором сегодня находился "Грозящий". Вряд ли можно было ожидать, что мины останутся для немцев секретом, а даже если останутся — здравый смысл призывал начинать траление с самого утра, чтобы иметь весь световой день в запасе. По понятным причинам вылавливать мины в темноте было далеко не лучшей идеей, а за дураков немцев никто не держал.
Сегодня Лев Георгиевич не изменял своей привычке и встал до рассвета: наскоро глотнув кофе, извлек бритвенные принадлежности и приступил к делу. Обильно вспенив теплую, принесенную вестовым воду, наложил помазком белоснежную пену на подбородок и щеки и дал ей чуть-чуть полежать на коже. Затем взял опасную бритву, и начал аккуратно убирать отросшую за сутки небольшую щетину. Командир "Грозящего" всегда предпочитал бриться начисто, не допуская ни бороды, ни усов, ни намека на них. В предрассветном сумраке Постригаев плохо видел свое отражение в зеркале, но ежедневный ритуал настолько вошел в привычку, что Лев Георгиевич особо в том и не нуждался. Он, пожалуй, смог бы бриться и в полуночной тьме, проверяя качество бритья ладонью — за годы, проведенные на маленьком кораблике, качаемым волной вдоль и поперек, его искусство брадобрея достигло нешуточных высот.
Именно поэтому рука Льва Георгиевича не дрогнула, когда над тихими водами Рижского залива вдруг разнеслось глухое "БУУУУУУ". Ну... скажем так, почти не дрогнула: все же острейшее лезвие скользнуло по коже чуть сильнее, чем требовалось, отчего на коже вспухла капелька крови: маленький рубин, оттененный белоснежной пеной.
Постригаев тихо ругнулся, но времени терять было нельзя — молниеносно добрившись и одевшись, он ринулся на ходовой мостик, застегивая китель уже за порогом своей маленькой каюты. Буквально взлетев по узкой лестнице, командир "Грозящего" первым делом ознакомился с оперативной обстановкой, покрутив головой на 360 градусов. Бинокль не требовался, потому что солнце еще не взошло и видимость была чуть больше мили: картина наблюдалась идиллическая. "Грозящий", маленький кораблик водоизмещением меньше двух тысяч тонн, тихо пыхтел своей коротенькой трубой, разрезая едва ли не зеркальную гладь балтийского моря. Вода убаюкивающе-тихо плескалась о его широкие скулы оставляя широкий кильватерный след за кургузой кормой. Двадцать пять лет уже ходит канонерская лодка по морям и океанам, хотя океаны Постригаев поминул зря — впрочем, в Средиземное море лодка по молодости лет службу несла. Однако же прогресс рвался вперед семимильными шагами, военная техника старела быстро и уже к началу русско-японской канлодка была вконец устаревшей, почему вскоре была переведена в тральщики. Впрочем, потом кто-то сообразил, что тральщик из канонерской лодки совсем никудышний, и "Грозящего" переименовали в базу для тральщиков, а затем, поставив две новейших шестидюймовки вновь вернули "канонерский" ранг. Сейчас палуба небольшого, пожилого корабля являла собой образец чистоты и порядка, соблюдавшегося на "Грозящем" неукоснительно. В кильватер ему шла еще одна "старушка": канонерская лодка "Храбрый", которая, будучи моложе на пару годков, в сущности была таким же раритетом. Впрочем, не так давно ее изрядно "подштукатурили", поснимав старую артиллерию и разместив на корабле шесть 105-мм орудий, которые "Храброму" "одолжил" ныне покойный "Магдебург". Германский крейсер нельзя было снять с камней, но орудия и большая часть боекомплекта сохранилась, так не пропадать же добру! В таком виде оба старых кораблика вполне справлялись с задачей стрельбы по берегу, тем более что оба несли броню, отчего могли не слишком-то опасаться ответа полевых орудий. А вот для сколько-то серьезного морского боя канонерские лодки никаким образом не годились.
— Ну и что тут у Вас происходит, мичман? — обратился он к вахтенному офицеру.
— Чего грохочем поутру, мешаем бриться старшим по званию?
— Доброе утро, Лев Георгиевич! Так это, похоже, кто-то на мину напоролся, уж больно звук глухой был.
— Не отпирайтесь, мичман Ливанов, нечего собственный недосмотр на немцев перепихивать. Хотя... если это немцы, то грядет сражение, в котором я, получается, свершил героическое деяние — первым кровь пролил. Когда брился, потому как под руку бабахнуло. Интересно, Анна с мечами и бантом мне за это полагается? Или, как всегда, бантики генмор зажмет?
Мичман молчал, ибо вопрос был риторическим.
— Однако же следует посмотреть, кто это там такой ретивый — заметил командир и вскоре обе канонерские лодки, описав полукруг, легли на новый курс, выводящий прямо к ирбенскому минному заграждению.
Светало. Первый лучик солнца уже скользнул из-под горизонта, а видимость с мостика "Грозящего" улучшалась даже не по часам, а едва ли не по секундам.
— Тааак, что тут у нас... — протянул командир "Грозящего", шаря биноклем по горизонту
— Солнышко светит, морская волна зеленеет... Ага! Немец дымит! — азартно воскликнул Постригаев.
Дистанция для наблюдения была великовата, но сквозь предрассветную хмарь отчетливо проступали многочисленные дымы небольших кораблей.
— Тральный караван, не иначе. Пришли, гости дорогие!
Один из тральщиков дымил много сильнее других, рядом с ним находился второй, и, похоже, сейчас на дымящего заводили концы для буксировки.
— Похоже подорвался, гаденыш. Радиограмму Максимову, срочно! — не отрываясь от бинокля рявкнул Постригаев. Первым делом, перед тем как что-то предпринимать, следовало сообщить о противнике начальству.
— А мы, пожалуй, повоюем немного. Боевая тревога!
"Грозящий" пошел на сближение с противником, хотя, конечно, сближение получалось условное — мина не разбирает, свой это корабль, или чужой, так что соваться на родные минные заграждения никак не следовало. А их, этих заграждений, было три линии. Минимально возможная дистанция до тральщиков будет на пределе дальности шестидюймовок "Грозящего", а стопятки "Храброго" и вовсе вне игры. "Крейсер "Варяг" с верным "Корейцем" — подумал про себя Постригаев, потому что в том героическом бою "Кореец" тоже не имел возможности дострелить до противника. "И кто мешал вооружить "Храброго" шестидюймовками?". Впрочем, это тоже риторический вопрос, а вот представить себя на мостике ставшего легендарным крейсера получалось легко — достаточно глянуть на множество дымов, надвигающихся с запада.
Стих дробный топот ног, разбегающихся по своим боевым заведованиям матросов, тихо загудел элеватор подачи снарядов. Казенник 152-мм орудия принял в свое чрево снаряд и гильзу с зарядами, а дальномерщик, сидящий в клетушке небольшого марса на куцей мачте выкрикнул расстояние. Это на линкорах и крейсерах системы управления огнем с тумблерами, циферблатами да передатчиками, а мы по старинке, как отцы и деты заповедали... грохот двух, почти одновременных выстрелов ударил по ушам, и Лев Георгиевич всмотрелся в бинокль. Вот два столба падений, и достаточно далеко от вражеских кораблей. Ну ничего, сейчас пристреляемся, может и попадем в кого, хотя, на такой-то дистанции... но море гладкое, что твое зеркало, качки почти нет, может и получится.
Десять залпов успел сделать "Грозящий", и последний из них положил снаряды в опасной близости от одного из тральщиков. Подстригаев голову готов был дать на отсечение, что того осыпало осколками. А потом что-то очень большое просвистело над его головой и упало кабельтовых в семи за канлодкой, подняв по меньшей мере двадцатиметровые водяные столбы.
— Ух, мать...
Постригаев, излишне сосредоточенный на результатах стрельбы "Храброго", вновь обратил внимание на горизонт. Ну конечно... сквозь легкую дымку отчетливо проступали три силуэта. Один, поменьше, наверняка принадлежал легкому крейсеру и угрозы не представлял — германские стопятимиллиметровые пукалки, которые они ставили на крейсера, особой дальностью стрельбы не отличались. Но вот другие два — очень массивные, это наверняка.... Вдруг оба силуэта озарили вспышки выстрелов. Падения снарядов можно не дожидаться, все ясно и так:
— Это эскадренные броненосцы, бьют из одиннадцатидюймовых — произнес Лев Георгиевич:
— Вечер перестает быть томным. Задробить огонь! Отступаем.
Два гигантских фонтана, взметнувшиеся перелетом, но все же существенно ближе к русским кораблям, чем до этого, подтвердили правоту командира "Грозящего".
* * *
Всеволод Александрович стоял на мостике "Славы", подставив лицо набегающему прохладному ветерку. Сообщение о начале прорыва никого не застало врасплох — все знали, что попытка должна состояться на днях и были к ней готовы. Основа обороняющих Рижский залив сил — линкоры (в недалеком прошлом — эскадренные броненосцы) "Слава" и "Цесаревич", а также пара "адмиралов" — броненосцев береговой обороны "Сенявин" и "Апраксин" ожидали немцев на рейде Аренсбурга. Котлы держали в часовой готовности, так что вскоре после получения радиограммы "Грозящего" эскадра вышла в направлении Ирбенского пролива.
Идти было недолго, и вскоре на "Славе" уже хорошо видели немецкие дымы, а затем — и не только дымы. Погода стояла на удивление отличная, поэтому неприятель был виден великолепно и куда лучше, чем смог разглядеть его на рассвете Постригаев. Тральный караван уже проложил дорогу сквозь первое минное заграждение, но даром для немцев это не прошло: в оптику хорошо было видно вертикально торчащую корму одного из тральщиков, а еще один, сидящий по самые клюзы в воде кораблик, выволакивали на буксире. За тральщиками хорошо просматривалась группа непосредственной поддержки — два броненосца-додредноута и два легких крейсера.
— Как-будто бы "Лотринген" и "Гессен", а из крейсеров один — точно "Бремен", но вот кто второй — не видно. — доложил Ферзену Сергей Сергеевич Вяземский, командир броненосца "Слава"
Командующий 2-ой бригадой кивнул. Против четырех русских кораблей — не слишком большая сила, но за ними просматривались силуэты пяти броненосцев четвертой эскадры. Семь полноценных кайзеровских эскадренных броненосцев против четырех русских — уже нехорошо. А если вспомнить, что "Апраксин" и "Сенявин" вместе взятые уступают размером и силой любому броненосцу неприятеля — совсем плохо.
Но... Всеволод Александрович готов был поставить по сто свечей во здравие как фон Эссену, так и германскому командующему, благодаря решительности которых состоялся бой 7 сентября 1914 года. Сражение броненосцев закончилось, по большому счету, вничью, но выявило серьезный недостаток русского главного калибра — недостаточную дальность стрельбы.
Башни русских кораблей позволяли стрелять двенадцатидюймовым пушкам на 80 кабельтов. Конечно, в конце 19-го века, когда дистанцией решительного боя считались 7-15 кабельтов этого было более чем достаточно, но сейчас неожиданно выяснилось, что немецкие броненосцы способны забрасывать свои снаряды и на 90, а то и 100 кабельтов. Разумеется, стрелять на 100 кабельтов и попадать на 100 кабельтов — это принципиально разные вещи, но все же подобное положение было признано нетерпимым. Удивительно, но оказалось, что подобная модернизация уже кем-то когда-то планировалась, и даже были готовы рабочие документы, но отложили в долгий ящик. Что ж, зато сейчас, по крайней мере, это можно было сделать быстро. Вот так и получилось, что вставшим на ремонт кораблям, не только подправили все, что было сломано германскими снарядами, но заодно увеличили углы вертикальной наводки, сравняв дальности стрельбы русских и германских броненосцев. А потом, уже зимой, "подтянули" углы возвышения и "Апраксину" с "Сенявиным".
— Пойдем вдоль заграждения — решил адмирал
— Сергей Сергеевич — обратился он к командиру "Славы":
— Держитесь от их передовых броненосцев кабельтов на девяносто пять. Понимаю, далековато — Ферзен сочувственно взглянул на Русанова:
— Но придется постараться. Есть для нас небольшая хитрость, которая может сравнять шансы, но Вы уж не подведите старика!
Всеволод Александрович про себя хмыкнул. На такой дистанции... ну что же, какой-то шанс попасть, конечно, есть — расходуя полбоекомплекта на попадание, но приказ есть приказ.
— Будем стараться, Василий Николаевич.
"Грозящий" и "Храбрый" оставались тут же — они вышли из-под огня германских кораблей, и те, сдерживаемые минным полем, пока не могли сократить дистанцию. Но и канлодки потеряли возможность стрелять по тральщикам, даже шестидюймовки "Грозящего" не могли до них дотянуться. Все, что оставалось двум старым корабликам — обозначать присутствие и наблюдать: а зрелище перед ними развертывалось преинтересное.
Все, кто не на вахте, высыпали сейчас на верхнюю палубу, во все глаза наблюдая за происходящим. Вскоре после короткой перестрелки на рассвете прилетело несколько аэропланов, Постригаев насчитал четыре штуки. Те немного пожужжали над германскими кораблями и даже, кажется, пытались бросать в них бомбы, но из этой затеи ничего не вышло — каких-то взрывов Лев Георгиевич не увидел, хотя зрелище было все равно захватывающее. А потом появились броненосцы Ферзена: близилась кульминация.
Четыре русских броненосца на тринадцати узлах шли сейчас в сторону минного заграждения — и пусть это корабли старых проектов, пускай броненосцы береговой обороны и малы и слабы, но зрелище эскадры, идущей навстречу вдвое превосходящему неприятелю было величественным и прекрасным. Вот, вздымая бурун, идущий головным "Слава" покатился влево, ложась на боевой курс, вот вслед за ним повернул "Цесаревич", "Апраксин"...
