Но все это не шло ни в какое сравнение с реакциями очевидцев событий в Больничном Крыле. Ярость отца, мрачный гнев крестного. Драко буквально тащили по коридорам в кабинет последнего, вцепившись в многострадальное плечо. И Драко их великолепно понимал, ведь, желая получить почет и власть, они обрели ярмо. И потом одно дело — догадываться об этом, и совсем другое — быть высмеянным презренным мальчишкой, в очередной раз выкинувшим нечто невообразимое. К горлу Малфоя-младшего, вызвав чувство гадливости к происходящему разговору, подкатила горькая волна, и одновременно он едва сдержал порыв расхохотаться им в лица, когда ему выдавались новые инструкции. И до чего же они были предсказуемы! Не сомневаясь в успехе, два некогда самых важных человека в его жизни требовали любым способом втереться в доверие к наивному и недалекому Золотому Мальчику. Не желая ввязываться в полемику с взрослыми магами, Драко промолчал, хотя искренне сомневался в удаче миссии. По крайней мере, в том виде, который предлагали они, снова недооценивая противника. Разумеется, он все равно сделает так, как они желают, но только для того, чтобы потом показать им воспоминание об этом незабываемом моменте и о том, как он добился цели, действуя и руководствуясь собственными суждениями и методами.
Навязанные директором занятия темной магией позволили Драко увидеть скрытую до поры силу Поттера. Их спокойные разговоры после спарринга занимали все большее место в его жизни. Драко слушал человека, выросшего по другую сторону баррикад, постигал его умозаключения и восприятие мира, полностью отличное от его собственного, и постепенно проникался чужеродными идеями. Каждое слово, каждый жест, движение и шаг гриффиндорца на их встречах был пропитан непривычной уверенностью в себе и собственной правоте. Это заставляло Драко призадуматься о некоторых истинах, которые прежде он считал безусловными. Он не переставал поражаться, как одно, казалось бы, незначительное событие смогло полностью перевернуть его мировоззрение. Словно Поттер, вернув его чары, разрезал не только тело, но и всю его сущность, вынудив заново складывать мозаику сознания, переоценивая, пересматривая, переиначивая, позволяя, наконец, расцвести буйным цветом давно подавляемые из уважения к отцу сомнения. И ничего удивительного, что в итоге личность получилась совсем иной: в конце концов, большинство взглядов ему привил Люциус, и теперь Драко очень хорошо знал, насколько тот мог быть неправ.
Слишком многое произошло за это короткое время: их темномагические дуэли, нападение на Хогсмид, смерть и воскрешение Поттера, статьи в «Пророке» и все мелкие неувязки и просчеты в действиях друзей Поттера, которые начали буквально бросаться в глаза... как будто слизеринцам внезапно позволили их видеть, задумываться и понимать. Все же информации пока еще имелось катастрофически мало. Ясно было лишь одно: если именно таким ежедневно видели Поттера его друзья с трех факультетов, не удивительно, что они пойдут за ним в огонь и воду. Малфой жалел, что, будучи связанным условиями контракта, он не может поделиться своим знанием с собственными друзьями и тем уберечь их от пагубной ошибки. К счастью, идиотов у них на факультете не держали, и все больше студентов задавалось вопросами об этих странностях, а теперь они к тому же увидели все своими глазами. Поттер спасал их в то время, как маг, к служению которому их склоняли родители, стремился уничтожить. Первый закон Слизерина гласил: «Выживание любой ценой», и Драко казалось, что слизеринцы наконец дозрели к выживанию на другой стороне или, по крайней мере, к обсуждению подобной вероятности.
Сейчас Драко Малфой направлялся к Комнате Собраний — тайному месту встреч многих поколений старшекурсников, распложенной в глубине подземелий. Там, в комфорте мягких кресел и диванов, под покровом уютного полумрака и защитой древних чар, гарантировавших, что ни единое слово не покинет пределов этих стен, сотни лет плелись внутришкольные политические интриги, строились коварные планы смены власти в Хогвартсе и заключались союзы для мести общим врагам. Там распределялись школьные сферы влияния, обсуждались сплетни, делились информацией и компроматом, заслуживалось и предлагалось покровительство, а наработанные связи переносились во взрослую жизнь. Драко был непревзойденным асом в этих манипуляционных играх, это признавал даже Люциус, ежегодно в первый день каникул ознакамливаясь со списком новых должников своего хитроумного и изворотливого сына. Именно на этот его талант рассчитывал лорд Малфой, предлагая после смены сторон вербовать союзников из числа чистокровных семей. И до чего же было обидно, что большинство колебавшихся с принятием Метки приняли решение не благодаря его неустанной кропотливой работе, которую Драко вел на факультете, с начала учебного года стараясь перетянуть и завоевать их доверие, а из-за нескольких ёмких высказываний Поттера и мнения «специалиста по клеймам, пожелавшего остаться неизвестным».
Естественно, он пришел последним, величественно прошествовал через проход — словно король, соизволивший предстать пред своими подданными, когда все остальные приглашенные уже ожидали его. Поодиночке или разбившись на группки, тихо переговариваясь или молча, уставившись в пространство, сидели сокурсники, но, тем не менее, от каждого человека в комнате одинаково ощущалось напряжение и ожидание неприятностей. На их фоне свита Драко смотрелась особенно преисполненной чувства собственного достоинства и гордости, даже невзирая на тот факт, что девушки опять сгрудились вокруг последней серии колдографий чертова Поттера, обсуждая ее громким шепотом. Драко мысленно закатил глаза, задаваясь вопросом: «Сколько же можно, в конце-то концов?!» Навязчивая одержимость студентов воинствующим Поттером переходила всяческие границы дозволенного, пронырливый Криви тиражировал свои снимки со скоростью печатного станка, но спрос все еще оставался высоким. Скрепя сердце Малфой признал, что некоторые колдографии весьма недурны, и Поттер кое-где действительно хорош, но ведь не настолько, чтобы, не переставая, болтать уже больше недели!
Правда, было одно маленькое исключение, один единственный снимок, над которым Драко порой засиживался до поздней ночи в попытке найти ответ на вопрос: изображение истинно, или оно всего лишь обман зрения. Ракурс этой колдографии был подобран идеально: камера, как и в большинстве остальных случаев, словно парила над землей чуть выше человеческого роста, и в принесенных дементорами сумерках Поттера освещали только отблески пламени, в свете которых складывалось впечатление, что волосы Золотого Мальчика бликуют какими-то искрами, создавая иллюзию сияющего нимба. Драко осточертело выслушивать жалобы на невозможность рассмотреть все в красках и понять, каким цветовым оттенком сверкает воронье гнездо на башке Поттера. Лично для него в этом снимке представлял интерес один короткий миг, когда осматривающийся (в силу перспективы — исподлобья) герой внезапно резко вскидывает голову, откидывая лезущую в глаза челку. Всего одно короткое мгновение его глаза устремлены куда-то вдаль, навстречу неведомому, прежде чем веки, моргнув, снова разомкнулись. Один миг, когда Драко практически уверен — он видит, как дрожит и уплотняется воздух вокруг фигуры гриффиндорца, складываясь в призрачную зеленоватую дымку и темные провалы вместо глаз. Он почти знает, что за секунду до того, как от Поттера разошлась веером мощная ударная волна, сметавшая все на своем пути, зрачок, радужка и белок Поттера слились в единое изумрудное сияние того же невероятного оттенка, что и проявившаяся на мгновение аура.
Вообще-то, эти скупленные через вторые руки колдографии были одним из главным пунктов его плана. Они демонстрировали неизвестного Поттера, который дрался с концентрированной, сосредоточенной, а порой действительно страшной яростью.
* * *
— Это же полный бред — считать Поттера грозой темных магов! Он простой мальчишка, обыкновенная посредственность! — разорялся Пьюси некоторое время спустя, когда Драко закончил излагать свое предложение.
— Считай его хоть самым последним придурком, можешь презирать и ненавидеть, избегать или опасаться, но ничто из этого не отменяет того, что Поттер был и остается одним из двух магов, переживших прямой поединок с Ним...
— О, и это момент, когда ты станешь нас агитировать и на сторону Дамблдора? — хмыкнул Монтегю.
— Я еще не выжил из ума, чтобы начать доверять старому интригану, — резко взглянул на него Драко, но продолжил спокойно:
— Поттер фактически существует в состоянии перманентной смертельной опасности со времени возвращения в магический мир. Каждый год в той ли иной форме он сталкивался с Темным Лордом и неизменно остается невредим. Большинство из нас — дети Пожирателей, и каждый хоть краем уха слышал, какие приказы отдает по поводу Поттера Лорд и в какую ярость впадает, когда тот снова ускользает, как песок сквозь пальцы. Неужели никому из вас не кажется странным, что, хотя все в магическом мире верят, будто Лорд боится только Дамблдора, постоянную охоту он ведет совсем за другим? — Драко обвел свою аудиторию несколько снисходительным взглядом. — Так что на твоем месте я бы не был столь категоричен, Эдриан.
— Ему просто повезло, — сказал Боул.
— Не бывает такого везения. Это невозможно, чтобы кому-то так тотально везло всегда и во всем, за что бы он ни взялся. Никакая удача не способна помочь сопливому младенцу заставить Лорда кануть в небытие на десять лет, — сказала Пэнси.
— Увести у него же Философский Камень, — продолжил Теодор.
— Найти Тайную Комнату, спуститься в нее и вернуться живым после схватки с чудовищем, а ведь он полукровка — потенциальная цель, — Милисент.
— Да-да, слышали, знаем: победитель Тремудрого Турнира, самый молодой и удачливый ловец столетия и прочая и прочая. Я не нуждаюсь в напоминании о его «подвигах» — о них и так на каждом углу орут. Вы что, к его грязнокровному Фан-клубу примкнули? — издевательски ухмыльнулся Деррик.
— Орут, но не о двух, оставшихся известными только посвященным, — спокойно сказал Драко, пропуская мимо ушей последнюю фразу, — это его Патронусом с земель Хогвартса были изгнаны все дементоры на нашем третьем году...
— Ложь, Поттер валился в обморок, едва их завидев.
— Сначала, но не после того, как оборотень научил его призывать защитника, — ответила Пэнси, на которую обратились удивленные взгляды, поощрившие продолжить делиться информацией. — В прошлом году я случайно услышала разговор, в котором один из членов их смешной армии жаловался, что у него не получается вызвать телесного Патронуса целых восемь встреч подряд, тогда как Поттер сумел добиться результата уже после трех. Я проверила книгу дополнительных занятий за тот год, и оказалось, что Люпин занимался с Поттером в октябре, следовательно, к случаю на квиддичном матче этим искусством он уже владел превосходно, а не справился случайно — в состоянии аффекта.
— Что со вторым? — угрюмо спросил Деррик, не найдя чем возразить девушке.
— После возрождения Лорда на кладбище Поттер сумел сбежать из плотного кольца Пожирателей — членов Ближнего Круга. И это — после того как выдержал пытки и дуэль с самим Лордом.
— Никто не знает, что там было на самом деле, — веско и раздельно произнося каждое слово, сказал Пьюси. — Как и о том, что было в Годриковой Лощине.
— Правильно, — кивнул Драко. — Но это ведь в порядке вещей, если дело касается Поттера. Все о нем знает только он сам... возможно, также кое-кто из его близких друзей.
— И директор, — поддакнул голос с задних рядов.
— С некоторых пор в отношении осведомленности последнего меня терзают серьезные сомнения, — пробурчал Драко, но услышали его все.
— Ты что-то знаешь, Малфой, — подозрительно прищурившись, сказал один из семикурсников.
— Да, только сказать не могу, — пальцы Драко на секунду сложились в замысловатом жесте, представители старинных семей напряглись, осознав, что наследник Малфоев связан Непреложным Обетом, и быстро заткнули рты тем, кто возжелал задавать неприличествующие вопросы. — Одно скажу: это заставило меня посмотреть на ситуацию с другой стороны и увидеть многое в другом свете.
— Ты действительно знаешь, что произошло на кладбище? — посерьезнев, спросил Боул, и Малфой отметил, как заинтересованно поддались вперед другие слизеринцы.
— Разумеется, — хохотнул Теодор, — он же подслушивал в кабинете отца.
— Сущая безделица, — скучающе-светским тоном ответил Драко, бросив нечитабельный взгляд на Теодора. — Поттер всего лишь выдержал Круциатус Темного Лорда, переборол Империус в его же исполнении, выстоял дуэль и только после этого смылся обратно в школу.
— Интересно, каким образом Поттер умудрился вернуться назад, — донесся чей-то голос.
— Аппарировал, наверное, — дернула плечом Пэнси.
— И это говорит староста, — издевательски протянул Блейз, — в Хогвартсе нельзя аппарировать.
— Недавно это ему не мешало, — улыбнулась она.
— На время занятий чары с Большого Зала сняли, — парировал Забини.
— Но Поттер аппарировал за его пределы! — взвыл Уоррингтон.
— А затем обратно и только потом потребовал убрать весь комплекс чар, — подтвердила Дафна.
— Может, стоит все же принять возможность того, что дело не просто в везении.
— А в чем, Малфой? — спросил все еще скептически настроенный Пьюси.
— В детстве, — отстраненно сказал Драко, — отец настоял, чтобы я досконально изучил скучнейший труд под названием «Сказания о величайших магах древности». Я прочел ее от корки до корки, но не смог вынести оттуда ничего мало-мальски полезного для себя. Мне всегда казалось, что заучивание этих сказок было пустой тратой времени, но теперь я думаю, что единственным стоящим в этом томище был эпиграф: «Настоящая сила не нуждается в спецэффектах».
— Теперь ты называешь Поттера гением, а это вообще вверх идиотизма, — презрительно фыркнул Деррик, и был горячо поддержан ухмылками большинства.
— Заметь — это не я сказал, — сухо рассмеялся Драко, с облегчением принимая во внимание, что некоторого перевеса голосов ему добиться все же удалось. Дело сдвинулось с мертвой точки, кое у кого скепсиса значительно поубавилось, и он решил усилить аргументы.
— Мерлин, ты совсем свихнулся!
— Дайте мне определение гениальности. Разве она не предполагает многогранность развития и обреченность на успех в любой сфере деятельности? Никого не напоминает? Может, Поттер и не разбрасывается на миллион увлечений, но, выбрав квиддич и боевую магию, он достигает в них совершенства, — Малфой обвел свою аудиторию, почти ожидая возражений, но когда их не последовало, обернулся к Пьюси. — Ты прав, Эдриан, он все еще школьник, но тебя не было в Хогсмиде, ты не видел, как легко и непринужденно Поттер принял роль Властителя Битвы. Он словно востребовал данное ему по рождению право, и все подчинились без малейшего колебания, — деланно небрежным жестом Драко поддел толстую пачку снимков, и колдографии живописным веером разлетелись по всей поверхности журнального столика, невольно приковывая к себе взгляды всех собравшихся магов. — Все эти картинки не передают и сотой доли реальности. Это была массовая паника, и все мы изучали стратегию, тактику, историю магических войн и то, как воспользоваться малейшими ее проявлениями, чтобы успеть заработать или преумножить семейное состояние. Все присутствующие в теории знают, чем чревата перепуганная толпа, каждый понимает, чем могла обернуться ситуация, но появился Поттер и прекратил ее простым фактом своего присутствия. Он принял командование, взял на себя ответственность, распределил обязанности — и никто не погиб. Согласитесь, что далеко не каждый взрослый способен так четко и рационально мыслить в подобных условиях. Вот только... Мы слизеринцы, и значит, когда есть возможность, мы остаемся в безопасности, а не лезем под палочки, рискуя жизнью. Это в нас на уровне инстинкта, и, естественно, ни один из нас не пошел с ними за купол, но из-за этого же ни один из нас даже представить себе не может, сколько и что именно они предпочли оставить за кадром.
