— Возможно, — сказал Каладин, бросая пустой тростник в пропасть. — Предполагая, что они согласятся биться насмерть.
— О, они всегда сражаются, — засмеялся Камень. — Нуатома приносят с собой много богатств и обещают, что все они достанутся победителю. Ваши светлоглазые, они не могут пройти мимо такой жирной наживки. Им кажется, что, имея в руках Клинок, убить ункалаки совсем не трудно. Многие нуатома умерли. Но так и надо. Однажды мы победим.
— И получите один комплект Осколков, — сказал Каладин. — Алеткар имеет дюжины.
— Один — только начало, — сказал Камень, пожимая плечами. — Но мой нуатома проиграл, и вот я мостовик.
— Погоди, — сказал Тефт. — Ты прошел весь этот путь с твоим светлордом и, как только он проиграл, сдался и стал мостовиком?
— Нет, совсем не так, — сказал Камень. — Мой нуатома бросил вызов кронпринцу Садеасу. На Разрушенных Равнинах много Носителей Осколков, это все знают, но мой нуатома решил, что сначала он сразится с тем, у кого только Доспехи, а потом уже завоюет Клинок.
— И? — спросил Тефт.
— И как только мой нуатома погиб, мы все стали принадлежать светлорду Садеасу.
— То есть ты раб? — спросил Каладин, ощупывая метки на лбу.
— Нет, у нас нет рабства, — сказал Камень. — Я не был рабом моего нуатома. Я — его родственник.
— Родственник? — недоверчиво спросил Тефт. — Келек! Да ты светлоглазый!
Камень захохотал, очень громко, так что затрясся живот. Каладин тоже невольно улыбнулся. Давно он не слышал такого смеха.
— Нет, нет. Я только умарти'а, его двоюродный брат, как бы сказали у вас.
— Тем не менее ты с ним связан родственными узами.
— У нас, на Пиках, — сказал Камень, — родственники обычно прислуживают нуатома.
— Что за странная система! — воскликнул Тефт. — Родственники служат светлорду. Клянусь Штормом, я бы скорее умер!
— Это не так-то плохо, — возразил Камень.
— Ты не знаешь моих родственников, — сказал Тефт. Его передернуло.
Камень опять засмеялся.
— Неужели ты бы хотел служить тому, кого не знаешь? Вроде Садеаса? Человеку, с которым ты никак не связан? — Он покачал головой. — Низинники. У вас слишком много воздуха. Опьяняет.
— Слишком много воздуха? — спросил Каладин.
— Да, — сказал Камень.
— Как может быть слишком много воздуха? Он всегда вокруг.
— Это... Трудно объяснить. — Камень хорошо говорил на языке алети, но иногда забывал вставить слова-связки и местоимения. А иногда вспоминал о них и говорил правильно. Но чем быстрее он говорил, тем больше слов проглатывал.
— У вас слишком много воздуха, — повторил Камень. — Приходи на Пики. Поймешь.
— Быть может, — сказал Каладин, бросая взгляд на Тефта, который пожал плечами.
— Но в одном ты точно ошибаешься. Ты сказал, что мы служим человеку, которого не знаем. Так вот, я знаю кронпринца Садеаса. Я очень хорошо знаю его.
Камень поднял бровь.
— Высокомерный, — сказал Каладин, — мстительный, жадный, испорченный до крайности.
Камень усмехнулся.
— Да, пожалуй, ты прав. Не самый хороший человек среди светлоглазых.
— Камень, среди них нет "хороших". Они все одинаковы.
— Они тебе много дурного сделали, верно?
Каладин пожал плечами, его душевные раны еще не исцелились.
— В любом случае твоему хозяину повезло.
— Повезло, что его убил Носитель Осколков?
— Повезло, что он проиграл, — сказал Каладин, — и не узнал, что его все равно бы обманули. Ему бы не дали вернуться с Разрушенных Равнин с Доспехами Садеаса.
— Чепуха, — вмешался Тефт. — Традиция...
— Традиция — слепой свидетель, которого они используют, чтобы осудить нас, Тефт, — сказал Каладин. — Красивый ящик, в который они упаковали свою ложь. И только для того, чтобы заставить нас служить им.
Тефт стиснул челюсть.
— Сынок, я прожил намного дольше тебя. Я знаю, как устроен этот мир. Если обычный человек убивает Носителя Осколков, он становится светлоглазым.
Каладин не стал возражать. Если иллюзии Тефта дают ему возможность чувствовать себя лучше в хаосе войны, зачем разубеждать его?
— Ты был слугой, — сказал он Камню. — В свите светлорда? Каким именно слугой? — Он замолчал, подыскивая правильное слово, и вспомнил времена, когда он общался с Уистиоу или Рошоном. — Лакеем? Дворецким?
Камень засмеялся.
— Поваром. Мой нуатома никогда не спускался к низинникам, не взяв с собой повара! Ваша пища, в ней так много специй, вы вообще не можете чувствовать вкус чего-то другого. Вы можете съесть камень с перцем и не заметите!
— И ты говоришь нам о еде? — сказал Тефт, нахмурившись. — Рогоед?
Каладин задумался.
— А действительно, почему твой народ называют рогоедами?
— Потому что они едят рога и раковины тех, кого ловят, — сказал Тефт. — То, что снаружи.
Камень улыбнулся, на его лице появилось мечтательное выражение.
— Ах, они такие вкусные...
— Вы действительно едите раковины? — спросил Каладин.
— У нас очень крепкие зубы, — гордо ответил Камень. — Ладно, давайте закончу свою историю. Светлорд Садеас не знал, что с нами делать. Некоторые стали солдатами, другие — слугами в его доме. А я приготовил ему одно блюдо, и он послал меня в бригаду мостовиков. — Камень заколебался. — Ну, может быть, я приготовил ему, эээ, улучшенный суп.
— Улучшенный? — Каладин поднял бровь.
Камень немного смутился.
— Видишь ли, я очень разозлился из-за смерти моего нуатома. И подумал, что вы, низинники, ваши языки сожжены пищей, которую едите. У вас нет никакого вкуса, и я...
— И что? — спросил Каладин.
— Навоз чулл, — сказал Камень, — наверно, имеет вкус немного сильнее, чем я предполагал.
— Погоди, — сказал Тефт. — Ты положил навоз чулл в суп светлорда Садеаса?
— Э, да, — ответил Камень. — На самом деле я добавил его и в хлеб. И подал в качестве гарнира к свинине. Навоз чулл, его же можно использовать по-разному, верно?
Тефт захохотал, равнинное эхо подхватило его смех. Потом упал на бок, и Каладин испугался, что сейчас он свалится в пропасть.
— Рогоед, — наконец сказал он. — За мной пара кружек.
Камень улыбнулся. Каладин покачал головой, пораженный до глубины души. Внезапно все обрело смысл.
— Что? — спросил Камень, вероятно заметив выражение его лица.
— Это то, что нам нужно, — сказал Каладин. — Оно! То, что я пропустил.
Камень заколебался.
— Навоз чулл? Это то, что тебе нужно?
Тефт опять взорвался хохотом.
— Нет, — сказал Каладин. — Это... погоди, я покажу тебе. Но сначала нам нужен сок черного василька.
Они еще не закончили первые пучки, а его пальцы уже болели от напряжения.
— Ну что ж ты, Каладин, — спросил Камень. — Я поведал тебе свою историю. Не расскажешь ли свою? Как ты заполучил эти метки на лбу?
— Да, — сказал Тефт, вытирая глаза. — В чей суп наложил ты?
— Ты вроде сказал, что не принято спрашивать мостовика о прошлом, — сказал Каладин.
— Сынок, ты заставил расколоться Камня, — сказал Тефт. — Так что все по-честному.
— То есть, если я расскажу свою историю, ты расскажешь свою?
Тефт обиженно засопел.
— Смотри, я не собирался...
— Я убил человека, — сказал Каладин.
Тефт немедленно замолчал. Камень поднял голову. Сил, как заметил Каладин, все еще с интересом глядела на них. Достаточно странно. Обычно ее внимание быстро рассеивалось.
— Убил человека? — спросил Камень. — И тебя всего-навсего сделали рабом? Разве у вас за убийство не полагается смерть?
— Это не было убийством, — тихо сказал Каладин, вспомнив бородача в рабском фургоне; тот задал точно такой же вопрос. — На самом деле кое-кто очень важный даже поблагодарил меня за него.
Он замолчал.
— И, — наконец спросил Тефт.
— И... — сказал Каладин, опустив взгляд на тростник. Номон садился на западе, маленький зеленый диск Мишима — последней луны — поднимался на востоке. — И оказалось, что светлоглазые не любят, когда ты отказываешься от их подарков.
Остальные ожидали большего, но Каладин молчал, сосредоточившись на тростнике. Его самого потрясло, насколько болезненно оказалось вспоминать события в армии Амарама.
То ли все почувствовали его настроение, то ли поняли, что он ничего больше не скажет, но они вернулись к работе и разговор оборвался.
Глава двадцать четвертая
Галерея географических карт
Никакие рассуждения не сделают то, что я написал тебе, ложью.
Королевская галерея географических карт сочетала в себе красоту и полезность. Обширное куполообразное здание, созданное Преобразователями, имело гладкие стены, плавно растворяющиеся в каменистой земле. По форме оно напоминало длинный тайленский хлебец; через большие световые люки в потолке солнечный свет падал на красивые ряды сланцекорника.
Далинар прошел мимо одного из них; розовые, зеленые и голубые отростки достигали его плечей, извиваясь и переплетаясь. Эти жесткие и твердые растения не имели настоящих стеблей или листьев, а только раскачивающиеся усики, похожие на цветные волосы. Если бы не они, сланцекорник можно было принять за камень. И, тем не менее, ученые утверждали, что это растение, которое тянется к свету.
Люди тоже, подумал он. Иногда.
Кронпринц Ройон стоял перед одной из карт, соединив руки за спиной; его многочисленная свита заполнила всю вторую сторону галереи. Ройон был высоким светлокожим человеком с темной, аккуратно подстриженной бородой и лысеющим темечком. Как и многие другие, он носил короткий, открытый на груди камзол, открывавший рубашку, красная материя которой торчала над воротником.
Как неряшливо, подумал Далинар, хотя и очень модно. Далинар хотел, чтобы нынешняя мода была не такой, ну, неряшливой.
— Светлорд Далинар, — сказал Ройон. — Я не очень понимаю цели нашей встречи.
— Пройдемся, — сказал Далинар, кивнув в сторону.
Ройон вздохнул, но присоединился к Далинару, и они вместе пошли по тропинке между растениями и стенами карт. Свита Ройона последовала за ними; среди них виночерпий и щитоносец.
Каждая карта освещалась бриллиантами, вставленными в отполированные до блеска стальные оправы. Сами карты были нарисованы на больших бесшовных листах пергамента, сделанных, естественно, Преобразователями. Они подошли к Главной карте — огромной, очень подробной карте, укрепленной на стене почти в середине галереи. Она отображала все исследованные Разрушенные Равнины. Постоянные мосты были нарисованы красным, на близких к алети плато стояли синие глифпары, указывая, какой кронпринц контролирует его. Дальше к востоку деталей становилось меньше, пока они совсем не исчезали.
В середине карты находилась спорная область, в которую приходили для окукливания большинство скальных демонов. Мало кто из них рисковал забраться туда, где находились постоянные мосты. Но если и забирались, то только для охоты.
Контроль над плато был важен еще и потому, что кронпринцы договорились не пересекать "чужие" плато без разрешения владельца. Кронпринцы распределяли между собой лучшие пути на центральные плато и решали, кто должен поддерживать систему наблюдательных постов и чинить постоянные мосты. Конечно, на самом деле плато покупались и продавались.
Рядом с Главной картой висел еще один лист пергамента, на котором отмечалось, сколько гемсердец добыл каждый кронпринц. Вполне в духе алети — поддерживать соревнование, ясно показывая, кто победил, а кто остался далеко позади.
Глаза Ройона немедленно нашли собственное имя. Он выиграл меньше всего гемсердец.
Далинар протянул руку к Главной карте и разгладил пергамент. Все средние плато имели имена или номера, для удобства. Самым главным из них считалось большое плато, находившееся ближе всего к паршенди. Его называли Башня. Необычно огромное, странной формы, и почему-то скальные демоны часто использовали его как место для окукливания.
Какое-то время кронпринцы молча глядели на него. Размер спорного плато определял число войск, которые можно было разместить на нем. Обычно паршенди проводили к Башне большие силы и отбили уже двадцать семь атак алети. Алети ни разу не удалось победить на нем. Сам Далинар дважды потерпел здесь поражение.
Башня находилась слишком близко к паршенди; они всегда приходили первыми и занимали ее склоны, получая преимущество над алети.
Но если бы могли запереть их там, подумал он, и окружить достаточно большим отрядом...
Вот тогда можно было бы перебить большую часть их армии. И лишить их возможности вести войну.
Это была идея, над которой стоит подумать. Но сначала Далинару нужны союзники. Он пробежал пальцами по карте и указал на восток.
— В последнее время кронпринц Садеас достиг очень многого. — Далинар коснулся военлагеря Садеаса. — Он покупает плато у других кронпринцев, а значит, его войскам все легче и легче добраться на поле боя первыми.
— Да, — сказал Ройон, нахмурившись. — И для этого не надо смотреть на карту, Далинар.
— Все-таки взгляните, — сказал Далинар. — Шесть лет войны, и до сих пор еще никто не видел середины Разрушенных Равнин.
— Это не имеет значения. Мы держим их в осаде, морим голодом и заставляем сражаться с нами. Разе это не ваш план?
— Да, но я даже подумать не мог, что это продлится так долго. Я думаю, что пришло время изменить тактику.
— Почему? Эта работает. Не проходит и недели без пары стычек с паршенди. Хотя, должен сказать, с точки зрения сражений вы тоже не являетесь примером для подражания. — И он кивнул на имя Далинара на маленьком пергаменте.
Рядом с его именем числилось весьма много сражений, завершившихся завоеванием гемсердец. Но очень мало в последнее время.
— Некоторые говорят, что Терновник потерял шипы, — сказал Ройон. Он не осмелился открыто оскорбить Далинара, но зашел намного дальше, чем раньше. Новости о событиях в казарме разошлись очень широко.
Далинар заставил себя успокоиться.
— Ройон, мы не можем продолжать считать войну игрой.
— Все войны — игры. Королевские забавы, с настоящими потерянными жизнями и призами в виде настоящего богатства! Это то, ради чего живет человек. Сражаться, убивать, побеждать. — Он процитировал Солнцетворца, последнего короля алети, объединившего кронпринцев. Гавилар почитал его.
— Возможно, — сказал Далинар. — И тем не менее, в чем же смысл? Мы сражаемся, пытаясь завладеть Клинками Осколков, а потом используем Клинки, чтобы получить еще больше Клинков. Замкнутый круг, в котором мы без устали крутимся, охотясь за своим хвостом. По-моему, можно придумать что-нибудь получше.
— Мы готовим себя к сражению на небесах, которое воздаст нам то, что полагается.
— Так было не всегда. Мы можем подготовить себя без всяких битв, а люди могут сражаться за что-то имеющее смысл. Бывали времена, когда наши войны что-то значили.
Ройон поднял бровь.
— Вы заставляете меня поверить слухам, Далинар. Они утверждают, что вы потеряли вкус к сражениям и больше не хотите воевать. — Он смерил Далинара взглядом. — И некоторые люди даже говорят, что вам пришло время отречься и передать все полномочия вашему сыну.
