На мгновение Магда поверила. Душа её жаждала покоя. Покоя жаждало тело. Она устала, бесконечно устала. Шепотки в деревне. Сальные взгляды. Липп, вывернувший самые тайные воспоминания. Предательство любимого человека. Угроза костра. Спасение, бегство, снова беда... покой... как хочется покоя... просто — забыть обо всём. В ушах ещё звучали откровенные до отвращения слова Виля, как он расписывал, как бы развлёкся с ней. С её телом. Как будто она и не человек вовсе.
...я превращу тебя в червяка...
...хорошо держишься, Маглейн...
...а это тебе от меня... вернёшь потом...
...потом... потом... потом...
Магда потрясла головой.
Нож.
У неё был нож. Нож, которым приносили жертвы на алтаре в её лесу. На её алтаре.
...железом и кровью...
Она коснулась изрезанных пальцев. Кровь. Её кровь. Прижала к ним нож — плашмя — и зашептала его. Расплела косу. Поднялась на ноги.
— Во имя умершей луны — ради луны рождающейся, — нетвёрдым голосом произнесла девушка, выдёргивая два волоса. Длинные, светлые, они словно слегка светились в предутреннем полумраке. Сплела их вместе, пачкая кровью.
— То, что было вместе, да останется связанным, — продолжила ведьма, расплетая волоски. Один повязала на запястье, второй привязала к рукояти ножа. — Сёстры мои дали силу — силу я беру. Сёстры мои применили власть — власть я забираю. Железом и кровью. Лесом, что принял меня. Алтарём, что пил мои жертвы. Дай моим рукам меткость. Дай мне обрезать путы. Верни мне то, что было мне дано. Силой моей. Властью моей. Волей ведьмы.
Зажмурившись, она бросила нож в сторону одного из столбов. И, выждав время, дёрнула рукой, к которой был привязан второй волос. Нож перерубил верёвку, на которой качалась платформа, у самого кольца, а после вернулся в руки ведьмы, как будто привязанный к нему волос был связан с волосом на её запястье. Как будто они могли выдержать его вес. Нехитрое колдовство, но на него способны немногие. Ведьма могла бы совершить его у себя дома. На алтаре. Или — на встрече проклятых, где волшебство разлито в воздухе. Где его слишком много. Платформа накренилась. Магда ухватилась за шест и, присев, осмотрела верёвку. Слишком короткая. Она вздохнула. Кое-как распоясалась и привязала себя за пояс к шесту.
— Железом и кровью, — снова произнесла она и снова послала нож в полёт. На этот раз ей не удалось его удержать. Он упал на землю у столба, оставив Магду отвязывать одну из верёвок от платформы голыми руками. Пальцы болели, кровь мешала хвататься. Девушка снова и снова старалась развязать узел, но пальцы соскальзывали с верёвки.
— Кровью моей, — выдохнула девушка. — Во имя умершей луны. Ради нового дня.
Наконец, верёвка поддалась. Магда кое-как привязала её к концу той, которую оставила прикреплённой к углу платформы. Та качалась, вызывая у девушки тошноту и воспоминания о том, как Липп уносил её подальше от Фирмина, захваченного братьями-заступниками. Уносил, спасал, чтобы через небольшое время предать.
...такова моя природа...
Спустила верёвку вниз. Она немного не доходила до земли. Сойдёт. Вытащила и обвязала вокруг пояса.
— Лесом, что принял меня. Землёй, что кормила меня. Волей ведьмы.
И спрыгнула, зажмурившись и с трудом удерживаясь от визга. Она слишком хорошо помнила, что без помощи Виля не смогла бы спуститься по верёвке. Не смогла бы даже удержаться на ней. Полёт был недолгим и вскоре её больно дёрнуло поперёк туловища. Рядом упал забытый наверху железный прут. Теперь надо было развязаться.
Арне легко добрался до вершины холма, до западного пролома в старой крепостной стене... и попятился. Перед ним, неприятно улыбаясь, стояли вампиры. Не такие, как Вейма — нервные, чуткие, вспыльчивые, но слабые, — нет. Он загривком ощутил исходящую от них силу. Вампиры — самые проклятые из всех. От них так и веяло смертью.
Слова были не нужны. Ни ему, ясно ощущавшему, что они кинутся, как только он шагнёт к пролому. Ни им, с самодовольными улыбками ожидавшими, когда он подставится настолько, чтобы на него можно было напасть. Их было четверо и — Арне не знал, — это были те самые вампиры, которые поднимали Магду в воздух. Ульберга обещала им кровь оборотня, если он попробует войти в западный пролом, нарушив святость творимого за ним таинства. Ульберга обещала, что сама ответит стае. Они ждали.
Арне попятился. Вампиры переглянулись и зло, обидно захохотали. Юноща был достаточно знаком с Веймой, чтобы понимать, что они чуют малейшее движение его души. И наслаждаются сомнениями, неуверенностью, страхом...
Страхом.
Рыцарь не ведает страха.
Но даже рыцарь может отступить, если противник сильнее, если врагов больше.
Но может ли рыцарь бросить свою даму в беде?
...может ли рыцарь ударить женщину?..
Мысль пронзила сердце — острая, болезненная. Арне почуял — не его, наведённая, чужая, но отзывающаяся его собственным. Он ударил не женщину — врага. Он чуял её злобу.
...но она оставалась женщиной...
Бертильда тоже женщина, и ей грозит беда.
...так шагни. Не бойся. Один только шаг... вперёд или назад?
Арне попятился ещё дальше. Его хлестнула чужая злоба. Он оступился и покатился по склону холма. Вслед нёсся издевательский смех.
Магда висела в собственноручно завязанной петле. Та больно впивалась в живот. Магда ругалась такими словами, что, услышь её сейчас Арне, покраснел бы как маков цвет, едва ли поверив своим ушам. Больше ничего делать не оставалось. Больные, распухшие от ран и напряжения пальцы даже не цеплялись за узел, а он всё больше затягивался под весом девушки. Вывернуться, вылезти нечего было и думать. До земли она едва ли доставала носками башмаков. Что теперь?
Ведьма представила, как её находят утром. Потерявшую память и душу. Безвольно ожидающую приказов. Что с ней сделают тогда?
Во всяком случае, вряд ли будут наказывать...
Это было ещё хуже, чем там, наверху. Там ещё был нож. Там ещё не так болели пальцы.
Там был нож...
Но волос ещё привязан к её запястью.
Магда потянулась, сбрасывая башмаки и упираясь в землю кончиками пальцев.
Земля — мать всего живого. Земля даёт силу. Земля помогает.
— Данное мне пусть ко мне вернётся, — попросила девушка. — Силой моей. Волей моей. Во имя ночи, ради рассвета.
Нож влетел к ней в руку, привязанный чарами прочнее, чем верёвкой. Влетел лезвием вперёд, больно раня. Ведьма вздохнула. Кое-как сжала рукоять, обрезала верёвку — и тяжело упала на колени. Больно. Трудно.
Девушка поднесла нож к губам.
— Лесом, что принял меня. Алтарём, что пил мои жертвы. Водой и ветром. Рекой и вихрем. Волей ведьмы. Ты пил мою кровь — довольно с тебя. Ты ранил моё тело — перестань. Я поила тебя. Я давала тебе власть. Ты помогал мне творить колдовство. Довольно ранить меня. Подчинись. Подчинись. Подчинись!
Осторожно, стараясь не пораниться, провела языком по лезвию, не столько слизывая собственную кровь, сколько размазывая её по железу.
Заговор.
Всего лишь заговор, чтобы нож не резал её каждый раз, как понадобится его призвать.
Ответа не последовало, но Магда откуда-то знала: она услышана, её слова приняты и будут исполнены.
Пошатываясь, девушка встала на ноги.
За матерчатой стеной тем временем перестали петь. Магду это не слишком обнадёживало. То, что происходило до этого мгновения, было не более чем подготовкой. Смягчением её воли, сглаживанием решимости.
Из милосердия.
Так... проще.
Всем.
Но это — только начало посвящения. А дальше...
Снова послышалось пение. На этот раз — мужское.
— Владыка наш Освободитель, — пели мужские голоса. — К тебе обращаемся. Узри свою непокорную дочь. Из всех твоих детей её душа горит ярче всех. Из всех твоих детей — её душа тяжелее изнывает под гнётом. Создатель поймал её душу. Надзиратель держит её в цепях. Узри же её! Дай ей свой свет! Нездешний, желанный, принеси ей, открой для её души! Владыка наш Освободитель! Узри! Узри! Узри!
Магде стало не по себе.
Как будто чей-то взгляд — холодный, равнодушный и неодобрительный — шарит по холму, отыскивая непокорную ведьму.
Арне, спотыкаясь, брёл вокруг холма, держась примерно середины склона. Он потерял чувство направления и не знал теперь, куда ему следует выйти. Надо было найти пролом в стене — не западный — войти в развалины и попробовать оттуда вернуться к судилищу.
Надо было.
Достанет ли у него сил?
Тело едва слушалось, мускулы были как каменные, ноги с трудом сгибались. Нельзя несколько раз оборачиваться в одну ночь. Особенно если ты молод, если ты недавно стал оборотнем, если...
Разгорячённое тело неприятно холодил ночной воздух.
Но он брёл. Пролома всё не было видно.
— Взгляните, сёстры, — раздался сбоку восхищённый шепоток. Арне устало повернул голову. Народу на встрече было так много, что он уже не обращал внимания, если чуял кого-то рядом с собой. Большинство учуянных просто отдыхали и развлекались в своё удовольствие — некоторые таким омерзительным образом, что Арне старался не поднимать глаз и лишний раз не принюхиваться.
— Какой хорошенький, — подхватил второй голос. Чуть в стороне от пути рыцаря стояли четверо девушек. Совершенно обнажённых. Они улыбались, протягивали к нему руки...
Арне потряс головой.
От них ничем не пахло.
Вовсе ничем.
Морок.
Обман.
Он обошёл их стороной, а странная компания со вкусом обсуждала его мужские стати. У оборотней очень острый слух, поэтому бедный юноша ещё долго оставался ярко-красного цвета.
Вокруг Магды сплетались нити. Колдовство. Магия. Волшебство. Неважно. Нити, холодные, белые, раскалённые, мерцающие для того, кто умеет смотреть. Паутина. Паутина, в которой можно трепыхаться, но не вырваться. Хор за стеной пел и пел, взывая к Освободителю, убеждая его принять душу ведьмы. Дать ей освобождение. Взывал к Врагу, убеждая его сделать из Магды бездушное орудие. Колдовской силы как будто даже прибавлялось — орудию, которое будет создано, нужно быть способным на многое. Воля уходила, исчезала, словно вода впитывалась в землю. В отчаянии Магда схватила прут и рубанула по туго натянутым нитям, которые проходили сквозь само её существо — и обнимали её. И связывали. Они были повсюду. Голоса пели. Магда развернулась и ударила снова. Ещё и ещё. Нити пели. Нити тянулись. Муха может трепыхаться в паутине, может оборвать одну-две нити, но паук всё равно дождётся добычи.
— Освободитель! Ты царишь вне нашего мира! Ты — свободен, неподвластен Создателю. К тебе взываем мы. Верим в Освобождение! Ждём Освобождения! Приблизим Освобождение! Воля твоя ведёт нас. Ты дал нам силу. Дал власть порвать оковы. С именем твоим мы живём. Чая встречи с тобой, мы умираем. Прими же свою дочь. Дай ей силы порвать оковы! Дай ей волю отвернутся от соблазнов! Прими же её! Прими же её! Прими же её!
Магда долго металась по судилищу, но силы оставляли её.
...мухе не вырваться из паутины...
...паук всё равно дождётся добычи...
Она уставала.
...невозможно противостоять высшему посвящению...
...их слишком много...
— Она мечется. Она прячется. Она поймана оковами мира. Она скована путами. Освободи же её! Дай её глазам своё зрение! Дай её разуму своё понимание! Дай ей увидеть ловушку, в которую схватил её Создатель. Помоги ей! Помоги ей! Помоги ей!
Устало спотыкаясь, Магда вернулась под платформу.
У неё не было больше сил бороться.
Арне кружил вокруг крепостной стены, высматривая, вынюхивая, как бы ему пробраться внутрь. Как бы ему обмануть сторожей. Не сразу ему улыбнулась удача. Он потерял направление уже давно, забыл, где восток, где запад. В развалинах Гандулы было тихо. Как будто разбитые стены отрезали всё праздничное веселье. То тут, то там стояли шатры, где-то были натянуты матерчатые стены, призванные разделить пространство замка для уже непонятно чьих нужд. Стены эти превращали развалины в настоящий лабиринт, а волчье чутьё только мешало поискам, ощущая все запахи сквозь ткань и не объясняя, куда идти.
Но вдруг — запах. Знакомый, любимый, дорогой запах. Смесь трав, которая всегда слышалась от Бертильды, даже когда она была невестой Дюка. Арне рванулся в ту сторону и — увидел. В порванном платье, босая, простоволосая Бертильда казалась ещё краше, чем прежде.
— Ты нашёл меня, — всхлипнула девушка и рванулась к Арне. От неё не пахло вожделением как от той, другой, только недавно пережитым страхом.
Юный рыцарь забыл обо всём и — шагнул, заключая любимую женщину в объятья.
Он нашёл.
Он справился. Он...
...если у чего-то нет запаха или оно пахнет не тем — не верь глазам. Этой ночью не верь глазам...
От Бертильды пахло травами. Её травами, которыми она умывалась. Которыми она лечила. Которые она носила с собой. Но чего-то не хватало.
Запаха.
Запаха её тела.
Того, который отличен у каждой женщины.
Того, который отличен у каждого человека.
...если она упадёт тебе в объятья, не верь...
Бертильда не любит его. Не ждёт от него защиты и помощи. Бертильда сама хочет оберегать его.
...она скажет что-то очень простое...
...может быть, будет ругаться. ..
Оборотня вдруг охватил страх. Страх смертельной ловушки. Он рванулся из объятий и девушка от неожиданности не успела сомкнуть руки. Лицо её исказилось, нижняя челюсть странно отвисла, из верхней выросли длинные клыки.
Вампир. Они умеют отводить глаза. Они умеют казаться тем, кого ты хочешь увидеть. Они знают, чего ты ждёшь.
Незнакомая вампирша зло сверкала глазами. От неё вовсе не пахло травами, пахло кровью и злобой. Арне чувствовал — она сейчас бросится. Она хотела его, хотела его кровь, она почти получила её. Она сильнее. Быстрее. Опаснее. Она не бросается только потому, что хочет насладиться страхом своей жертвы.
Арне облизнул губы. Он был оборотень. Он не хотел с этим смиряться, но он был оборотень. Проклятый. Прозревший. И он пришёл на встречу прозревших, туда, где все проклятые заключают между собой перемирие.
Освобождение. Он должен сказать что-то про Освобождение.
— Жду... — нет, не так. — Верю...
Вампирша подобралась, собираясь прыгнуть. Но это была игра, так кошка играется с мышью. Хотела бы — он бы даже не заметил её движения.
— Приблизим Освобождение, сестра, — вспомнил юноша нужные слова.
Незнакомая вампирша зло скривилась, однако лицо её стало почти человеческим. Клыки исчезли.
— Приблизим его, брат, — кисло ответила она.
Завизжала — тонко, нестерпимо. Арне завыл, не в силах выдержать пронзительный визг вампира. А девушка закрутилась вокруг своей оси. Мгновение — и с холма сорвалась огромная летучая мышь. Отклонилась от высоко натянутой матерчатой стены и исчезла в ночной темноте. Арне перевёл дыхание. Ноги подгибались, спина была совершенно мокрая.
Магда устало вытянулась на земле. Голоса пели, обещая долгожданный покой. Тело жаждало его. Его жаждала душа. Сдаться. Так просто. Стоит закрыть глаза, расслабить напряжённые мускулы... и всё закончится. То, что будет с ней, её уже не коснётся.
