Жалко было погибших солдат.
Впрочем, было и нечто хорошее. Чума, словно испугавшись детской отваги, пощадила юного Дмитрия, который оставался в бараках до конца эпидемии. Он не заболел. Но...
Ромодановский помнил, как разметали в стороны камни — и как показались из-за ворот люди. И с ними мальчишка.
Только вот...
Был он русый, а стал седой. В неполные пятнадцать лет. И глаза такие...
Страшно это.
Что ему пришлось пережить, что передумать, что увидеть... Ромодановский и думать про то не хотел, осознавая, что сам бы...
Смог бы он так-то в пятнадцать лет? На коне на врага — то одно. А вот так вот... Нет. Он сильно подозревал, что не смог бы. Распознать, действовать, как взрослый человек, принять страшное решение и спасать остальных ценой своей жизни...
И как за такое благодарить? Григорий тогда только и смог, что обнять мальчишку. А тот в его руках шатался, легче тростинки, глаза запали, щеки стесало — повзрослел в один месяц.
Тогда Григорий и принял решение, за которое ему до сей поры не стыдно.
Вечером пришел в покои к парнишке, сел рядом.
— Митя, поговорить нам надобно бы.
— Слушаю тебя, боярин-батюшка.
Григорий помолчал какое-то время, а потом решился.
— Не знаю, как благодарить тебя. Надумал тут, да вот как ты отнесешься.
— Мне благодарности не надобно, я долг свой исполнял.
— Вот и я хочу... Митя, я стар уже, была б у меня дочь — выдал бы за тебя, не задумался. А так... могу тебя только сыном назвать, коли согласишься. Будешь — Дмитрий Григорьевич Ромодановский.
Вот такого Митя точно не ожидал. Глазам и хлопнул.
— А...э...
— Ты сразу не отвечай, не надо. Подумай.
Но Митя уже обрёл дар речи.
— Ни к чему то, боярин батюшка. Слишком честь высока.
— Для меня? То верно, любой род таким сыном гордиться будет. А я вот, старый...
Мальчишка замотал головой.
— Да нет же. Ты боярин, а я сирота без роду-племени, родителей не помню, побирался, воровал, кабы не государь царевич — давно б под забором сдох.
— Понимаю. Только неважно все это. Мало ли что у кого в жизни было. Я тут людей порасспрашивал, они рассказали. Ты всех спас, а благодарить-то и нечем, за жизнь золотом отдариваться грешно. И ладно б за мою, мне и так недолго осталось. Лет пять протяну ли? Ты ведь чуму далее не пустил. Вот что важно-то!
Митя покраснел.
— Да ничего я такого.... ребята бы тоже...
— Мне виднее. Одним словом — думай. Коли согласишься — сыном мне станешь. И никто тебя прошлым попрекнуть не насмелится. Царевичу в ноги упаду, чтобы согласился.
— Я ведь все равно...
— Знаю, о чем ты сказать хочешь. Что первым для тебя царевичевы дела будут. Так я ж и не против! Все мы ему служим, так или иначе. Но боярином ты более пользы принести сможешь. Род у нас старый, денег на все хватит... подумай, Митя. Не предательство сие, я от тебя ничего супротив царевича требовать не буду. Пусть Бог меня покарает, если лгу.
Ромодановский перекрестился, глядя на икону. И что-то такое мелькнуло в мальчишеских глазах.
— Я подумаю... батюшка боярин.
Григорий на то очень надеялся. Чем дальше, тем выгоднее казался ему душевный порыв. Или он просто подбирал себе оправдания, не желая показаться сентиментальным стариком?
Одно другому не мешает.
Сейчас мальчишка жил при нем, как родной сын. И Григорий точно знал, что коли царевич позволит...
Будет в роду Ромодановских еще один сын. Дмитрий Григорьевич. А что? Такую кровь никому не грех в род принять, он от того только сильнее будет! Почему-то казалось Григорию, что Дмитрий за наследство и власть интриговать не станет, ему другое интереснее. Но... такие сыновья в любой род нужны. Была б у него дочь — и минутки б не задумался, выдал ее за Митю замуж. Но — нету, только два сына. Вот и пусть трое будет. Должны понять Андрюшка с Мишкой, Андрей так уже понял. А Мишка...
Поговорим. Поймет.
Скользит по бумаге перо.
Все благополучно государь, миновала нас черная смерть. Справились.
Ноябрь 1673 года
— Государыня царевна, выполнен ваш приказ.
Софья смотрела на Василия Голицына не без симпатии. Ведь умный мужик, и пользы может много принести — на своем месте. И приносит.
— Это хорошо. Беседовал ты с нашими 'друзьями'?
— Да, государыня. Но им откуда-то ведомо, что в Дьяково происходит. Пеняли мне за Марию, сказали, что так вы ко мне и интерес потерять можете...
Софья прищурилась.
— Та-ак... а ведь в тайне держали. Все-таки дятел — птица вечная.
К чему тут дятлы, Василий не понял, но спорить не решился.
— Государыня?
— Все равно тебе с ней скоро рвать. Пропадешь чуть пораньше.
— Как скажешь, государыня.
— Они только на это намекали? Про остальное молчали?
— Очень им хочется, чтобы государь к французской принцессе посватался.
Софья кивнула.
— И намекают, что на Руси выхода к северным морям нету...
Софья кивнула.
— Ну, нету. Так это дело времени. Скажешь им, что царевна тебя слушает, а там, глядишь, и брата убедит. Да и насчет французской принцессы подумает.
— Как прикажете, государыня.
— А еще — почитай.
Софья положила перед Голицыным на стол несколько писем. Ничего особо важного в них не было, но все же...
— Потом перескажешь. Пусть думают... да, пусть....
Софья действительно подбрасывала Голицыну информацию. Не самую важную, но достаточно, чтобы убедить его 'покупателей' в приближенности боярина. Вот и сейчас Голицын читал письмо Никона, пару строчек Аввакума, в которых протопоп сообщал, что живется опальному патриарху вовсе даже неплохо — физически. Вот в остальном...
Тишь и глушь. И никакой власти. А тянет...
— И скажешь, что царевич колеблется — звать Никона обратно, али нет. Понял?
— Да, государыня.
Больше Софья на синеглазого красавца внимания не обращала. Хорош, да не тот. И вообще, ей никакого блуда не надобно. Честь беречь смолоду стоит!
Ее куда как более интересовало письмо от Ромодановского. Вот там была важная информация. А Голицын...
Ну что — Голицын!?
И без него проблем по уши.
* * *
— Чума!?
Алексей побледнел мелом. Софья смотрела спокойно и серьезно.
— Да, Алешенька. Но сам видишь, все сделали правильно. Не пошла дальше зараза черная.
— Да уж! Чего Ромодановский ждал?!
— Пару месяцев, чтобы убедиться, что миновала опасность.
— А ты уверена, что она миновала?
— Вполне. Иначе бы уже началось. Гонцы те же...
— Верно. Сонь, неужели никаких средств от этой напасти нету?
Алексей даже не задумывался, задавая этот вопрос. Как-то привык он, что сестра знает многое. И не умолчит, ежели ее спросить.
— Вообще есть... хотя и сомнительное.
— Какое же?
— Ну, от чумы мы пока ничего придумать не можем, кроме карантинных мер. Ребята все правильно сделали. Огонь, банька, насекомых да крыс повывели, далеко заразу не пустили. Это хорошо.
— Кто придумал?
— Да там вообще история получилась. Мы же туда ребят отправляли в помощь Ромодановскому. Вот один из них, Митя...
— Светленький такой? Певун?
Алексей отлично помнил своих ребят. Года за три — так точно.
— Теперь седой.
— Как!? Заболел?!!
— Нет. Его очередь была прибывших переписывать, он и обратил внимание, что несколько человек вроде как больны. Сунулся, посмотрел, а там...
— Чума?
— Да. Он сразу же понял, он ведь и тут к лекарской науке тяготел.
— И?!
— Так он же царевичев воспитанник, а это статус, хоть и маленький. Тут же приказал закрыть все двери, никому не выходить, сам тоже никуда не ушел. Приказал, чтобы загородку снаружи заколотили, еду им через стену перекидывали с наветренной стороны, если кто хочет добровольцем пойти — пусть идут... и — ждать. А сам там остался.
— Какой молодец!
— Не то слово. — Софья потеребила ленту в косе. — там много чего было, он написал. И умирали у него на руках, и убить его пытались, и вырваться... спал с кинжалом в руке, по очереди со своей охраной и добровольцами, пошли ж туда некоторые этих татар лечить... Тогда и поседел.
— Сколько он там пробыл?
— Месяц для верности.
— Его наградить надобно.
— Надобно. Вот Ромодановский пишет, что готов его усыновить.
— Что!?
— Григорий далеко не дурак, понимает, что коли б зараза дальше пошла, Азов бы выкосило. Да и не факт, что Русь бы обошло. Так что Митька столько людей спас.... может, и самого Григория, чуме ж все равно, кого губить.
— Потому он так и проникся?
— да и к тебе подлизаться не прочь. Твой же воспитанник, если Ромодановский его усыновит, как бы на ступеньку ближе станет.
— Можно ли ему такое разрешить?
— Была б дочь у него, так ведь два сына... распри начаться могут. И в то же время, нам бы полезно было. Все ж на наших ребят косо поглядывают, а Ромодановский — фигура не последняя.
— И что делать?
— Митька действительно людей спас. Наградить его надо, по справедливости — быть бы ему дворянином, нет?
— Да.
— Почему бы и не Ромодановским, коли Григорий сам пожелал?
— Согласен. Но то ж не все твои придумки?
— Нет, конечно. Жалуем Митьке пару деревень, пусть будет боярином с вотчиной. И у Ромодановского дети спокойны, и Митька награжден, и опять же, новое дворянство. Дарованное за такую заслугу, что ее быстро не перебить....
— Лиса ты, Сонюшка...
Софья довольно прищурилась. Ну, лиса. И что? Зато умная.
Ей позарез надобно новое дворянство сформировать. Да не как Петр, из тех, кто с ним пил-гулял. Нет.
Конечно, он и умных много кого наверх вывел... Меньшикова Софья, кстати, помнила. Надобно будет найти его — и приспособить к делу. Ежели ты вор — воруй у того, у кого надобно! Вот!
Но не о том сейчас речь.
Митька будет хорошим новым дворянином. Умничка.
Сумел же разобраться, жизни не пожалеть, чуму на землю Русскую не пустить... попугать бояр — и продвинуть сей указ.
Никуда не денутся. А там... вторая ласточка, третья... глядишь — и прекратят шипеть на худородных. Федор Ромодановский за дело взялся рьяно, и это за царский интерес. А за свою семью он вообще всех порвет на части и скажет, что так и было. Собрать Ромодановских, поговорить с ними келейно, тайно. Коли согласятся все — собрать бояр.
Поговорить уже и с боярами.
И — продвигать указ.
Быть на земле Русский истинному дворянству. Быть!
Декабрь 1673 года.
— Ванечка!
— Лешка! Сонюшка!
Какие там цари и государи, какие там бояре!? Было просто трое ребят, которые бросились друг другу в объятия, да так и замерли.
Все-таки почти полгода длилась их разлука. И многое же было сделано за эти полгода.
После повенчания Алексея на царство, бояре тут же кинулись ему в ноги с жалобами на сестрицу. И много-де Софья на себя взяла, и вообще...
Алексей пообещал разобраться. Честно спустился в подвалы, выслушал Хованского, которого к этому времени палачи сломали до требуемого состояния, выслушал Полоцкого...
И подтвердил все, что сделала Софья.
Отца он прощать никому не собирался. А дальше началась тяжелая и муторная работа. Каторжный безответный труд — иначе и не назовешь.
Подбор нового патриарха — пока одобрили Адриана, но будем еще посмотреть. Пусть пока крутится при Питириме, опыт перенимает, учится в этом гадюшнике ориентироваться.
Трудные переговоры с Турцией.
Переговоры с Персией — Катюшку было решено отдать туда замуж, несмотря на возроптавших, было, царевен. Православную, да за нехристя?
Но тут достойно ответил Аввакум, что муж да спасется женою своей. И — точка.
К тому же персы активно принялись кусать Османов, а Руси того и надобно было.
Переписка со священной Римской империей — тут оказался на высоте Михайла Корибут. Уговорами, поклонами, чуть ли не мольбами, к которым было приложено изрядное количество 'борзых щенков' от шурина, он таки сподвиг Леопольда не прекращать подпитывать борьбу против турок. А воевать на три фронта Османская империя сейчас не могла, да и не хотела. Сулейман был достаточно умен и осторожен.
Но и прощать русским такую наглость?
Э, нет...
Переписка Ивана Морозова с Османским двором продолжалась чуть ли не до ноября месяца — и нельзя сказать, чтобы в ней проиграли русские. Найденный компромисс не устраивал ни одну из сторон, но лучшего пока не предполагалось.
Турки по-прежнему имели относительно свободный доступ в Крым. По-прежнему получали из него товары, такие, как, например, редкостная розовая соль, скот...
Более того, дань, которую ранее русичи платили крымчакам, теперь выплачивали непосредственно турецкому султану. Почему бы нет?
Расход этот в казне уже заложен, Сулейману деньги лишними не будут, а Русь хотя бы начинает жить относительно спокойно. Более того, крепости Керчь, Тамань и прочие таки построены турками. А потому...
Русичи были готовы даже выплатить за них определенные суммы. Алексей, правда, пока не знал, где их взять, но оно того стоило. Хватит держать постоянный оборонный пояс от татарских набегов, хватит нести урон от этих зверей...
Сулейман кривил губы, но соглашался. Конечно, турецким купцам, как и прежде, не запрещали торговать. Приводить корабли. Получать и давать справедливую цену за свой товар, строить мечети, молиться Аллаху.
Но рядом будут стоять и христианские церкви.
Православные церкви. И Питириму предстояло решить, кого туда посылать, где церковь будет брать деньги, чтобы их строить, кто будет в них служить.
Должны, обязаны люди уметь находить общий язык. Не разжигать рознь по религиозному признаку, а наоборот. Понимать, что Бог — един, а мы вот, глупцы, молимся ему, кто как умеет и понимает.
Конечно, Питирим возроптал. Конечно, в церкви начались возмущения — как это так?! Мы?!
К язычникам и нехристям!?
Разъяснения были проведены царем очень быстро и качественно.
Сие не уступка туркам, никак нет. Сие военная хитрость.
Вера православная единственно правильная и искренняя, так ведь? Тут духовенство ничего не возразило, они в этом были глубоко уверены.
А значит, надобно ее свет повсюду нести. Да, и в Крыму тоже. Глядишь, кто из турок и обратится. А нет... так опасности для вас особо и нету, при вас войско будет.
Заодно потренируетесь, а то воплей от вас много слышно, а вот как православие людям нести — куда и что девается? Это подход неправильный.
Эвон, иезуиты везде без мыла лезут, даже в темное место. Так что готовьте добровольцев. Да проследите, чтобы они хоть читать умели, а то позорище! Вот, кстати. Выяснить, как у попов с образованием и организовать курсы повышения квалификации.
Конечно, предвиделось множество трудностей, все-таки воевать воевали, но!
С татарами. Коих и трепали в хвост и в гриву. Не с турками. Лично с Османском империей Русь уже давненько не схлестывалась, ненависти не было. А вот с персами торговали — почему б и тут же так же не торговать с турками?
Чего им давать не собирались, так это рабов.
Вот тут Иван Морозов уперся намертво.
