— Никогда, — угрожающе шипела я ей в лицо, и после каждого слова девушка с ужасом жмурилась, — не смей поднимать на меня свою поганую руку. Еще раз хоть пальцем тронешь, и я голову тебе к чертям откручу. Ты права не имеешь меня касаться. Ясно тебе? — я снова дернула, и ее голова мотнулась из стороны в сторону. — Ясно?!
Впервые в жизни я ее ненавидела. Раньше я не ненавидела ее. Она была помехой, соринкой, которая не мешает. Я всегда фыркала, сознательно принижала ее в своих глазах и глазах Марата. Я убеждала себя, что лучше нее, достойнее и умнее. Но всегда — всегда! — находилось что-то, в чем она была лучше меня. Я не умела связно говорить и писать, а Ксюша умела. Потом я научилась, но не умела быть женщиной, с которой не стыдно показаться на людях. А Ксюша умела. Я научилась быть женщиной, но оказалась не достаточно хороша, чтобы быть женой и матерью. А она — хороша.
Выходка в аэропорте была импульсивной и необдуманной. Стоило увидеть Машу, как в голове перемкнуло, наружу вылезло все то, о чем я думала украдкой и очень редко. Но вылезло, и я поддалась сиюминутным эмоциям, только позже оказавшись в состоянии здраво осмыслить свой поступок. И все бы хорошо, только я забыла об одной особенности Марата. Он видел меня насквозь. Я привыкла, что на мои страдания и нерадостные думы он не обращает внимания, предпочитая отшучиваться и уклоняться в сторону, но это не означало, что Марат не видит.
И да, он сразу же почувствовал во мне перемену, отстраненность и страх. На следующий вечер после прилета — от Маши пока не было никаких вестей — Марат, лежа со мной на роскошной и слегка прохладной кровати в моей комнате, задал вопрос, заставивший меня похолодеть и сжаться, как пружина.
— Мне не нравится то, о чем ты думаешь, — вполне спокойно произнес Марат. Но я то знала, что малейшее слово или неправильный шаг, и от спокойствия не останется и следа.
— Я не понимаю.
— Ты все понимаешь, радость моя. Ты же неглупая девочка и знаешь, что ничего хорошего не выйдет. Не заставляй меня злиться и применять силу.
Поспешно откатилась, выпрямилась и в защитном жесте подтянула колени к груди, обхватив их руками.
— Что за ахинею ты несешь? Прости, Марат, но я не понимаю.
Он рассмеялся и скрестил ноги в лодыжках.
— Саш, у тебя все на лице написано.
Забавно, что из всех знакомых за всю мою жизнь такую фразу мне говорил только чечен.
— Ты придумываешь, — нервно отмахнулась от него и начала слезать с высокой кровати. — Мне надоели эти загадки. Я пошла.
Марат рывком сел, заставив меня отшатнуться, обхватил, словно драгоценную чашу, мое лицо и подтянул к себе. Улыбнулся нежно, очень страшно и многозначительно, смахнул аккуратно прядку и слегка сжал пальцы, не делая больно, а только предупреждая.
— Я даже не буду спрашивать, что именно ты планировала сделать и как, но предупреждаю тебя. Если ты только пальцем тронешь мою жену, или не дай бог, она что-то заподозрит или узнает...Так просто я ничего тебе не спущу. Мне очень этого не хочется, ангел мой, и я надеюсь, что у тебя хватит ума поступить правильно.
Да, все это было мягко, почти как равной, не считая того, что мне нежно грозились убийством и всякими карами. Я сто раз пожалела, что показалась Машке, и теперь радовалась, что по какой-то причине подружка принцессы тянет с признанием. Возможно, она и не скажет ничего, правда, в этом я чертовски сильно сомневалась.
Но последней каплей, вещью, которая меня окончательно разрушила и подкосила, стало другое. Я ведь терпела и спускала многое — пренебрежение, рукоприкладство, угрозы и скандалы.
Я спускала бесконечные мучения, превратившиеся в стабильную непрекращающуюся агонию, я даже — даже! — почти убедила себя в том, что смогу пережить их ребенка, который не сможет ничего мне сделать. В конце концов, заставляла я себя думать, у меня всегда есть возможность родить Марату моего ребенка. И уж что-что, но я еще в состоянии сделать так, чтобы Марат сильнее любил именно его, а не законного ублюдка Ксюши.
Раздавил меня последний поступок Марата, буквально через два дня после нашего с ним разговора. В их с Оксаной дом должны были нагрянуть гости. Ксюшины родители, Маша с мужем, Света с молодым человеком, Трофим с девушкой и несколько других, которых я мельком знала. Именно в тот день Марат собрал мои вещи и указал на дверь. После наших препирательств такая быстрая капитуляция казалась неожиданной.
Я разглядывала свой чемодан, который через минуту забрал один из охранников. Перевела взгляд на принарядившегося Марата. В отутюженной белой рубашке и черном костюме чечен выглядел весьма солидно и внушительно.
— И я могу ехать домой?
— Конечно.
— Прямо сейчас? — уточнила зачем-то.
Мужчина терпеливо кивнул.
— Да. Ты же хотела.
Хотела. Но что-то мне покоя не давало. Не зря.
Я уже в прихожей обувалась, когда меня вышла проводить Оксана. В платье, нарядная и очень счастливая, радостно-взбудораженная.
— Сегодня какой-то праздник? — вскользь обронила я, исподтишка разглядывая округлившийся живот. — Собираетесь куда-то?
— Нет. Сегодня к нам гости.
Она перечислила приглашенных, рассказала о том, что у них сегодня семейный ужин в кругу близких друзей и вообще, разливалась соловьем, светясь от радости. Я же радовалась тому, что стою к ней полубоком и она не может видеть выражение моего лица. Замерла, так и не застегнув молнию на сапоге до конца, сглотнула и дернула уголком губ, обозначая улыбку.
— Знаешь, Ксюш, я кое-что забыла, — быстро стянула обувь и прямо в шубе протиснулась мимо принцессы. — Сейчас возьму.
— Так давай принесу, — с готовностью и предупредительностью предложила она.
— Не надо. Не хватало еще, чтобы я тебя беременную по пустякам гоняла.
Марат нашелся в своем кабинете. Он вдумчиво читал газету, вольготно закинув ноги на стол, и курил сигарету. Увидев меня, мужчина потушил окурок и опустил ноги.
— Что случилось? Ты еще не уехала?
— Не уехала. Ответь мне, пожалуйся, только честно, — аккуратно прикрыла дверь и двинулась к столу. Обеими руками я уперлась в столешницу и тяжелым испытующим взглядом засверлила невозмутимое лицо. — Зачем ты меня отправляешь назад?
Он сделал вид, что не понимает, о чем я спрашиваю.
— Ты же хотела. Все уши мне прожужжала в Питере, что тебе здесь некомфортно, что тебе здесь не нравится. Какие претензии теперь?
— Раньше ты мои желания в расчет не брал.
— А теперь взял. Что не так?
— Взял, значит...Это получается, я могу остаться на сегодняшний ужин в кругу семьи и близких друзей?
Марат помрачнел, недовольный моей осведомленностью и напором. Сразу в позу встал, набычился, наверное, посчитав, что лучшая защита — нападение.
— Чем ты недовольна?
— Я спросила, могу ли остаться? — не собиралась сворачивать с темы. — Я сегодняшних гостей всех знаю, они знают меня. В чем проблема? Раньше я всегда оставалась.
— Саш, мне некогда сейчас. Давай завтра?
— Ты не ответил.
— Пожалуйста, — он глубоко вдохнул и успокаивающе улыбнулся. — Давай без сцен. Сделаем так. Они уйдут, и я к тебе приеду. Хорошо?
Он еще увещевал меня, старательно пытаясь уладить все миром, не скупился на словесный мед, так что зубы сводило...Одним словом, все делал, чтобы я думать забыла о каком-то там семейном ужине и его делах. Я выпрямилась, нижнюю губу изнутри прикусила и согласно кивнула.
— Конечно. Я буду ждать.
И вот это — это стало последней каплей, переполнившей чашу моего терпения и выдержки. Хотя казалось бы, сносила и большее. Ведь если бы он просто сказал мне, объяснил, как объяснял всегда я бы спокойно уехала. Но в этот раз все было по-другому.
Я много ему давала, всю себя, хотя и так принадлежала ему целиком. Но я из кожи вон вылезала, чтобы подарить ему то, что больше не подарит никто. Больше того, я раз за разом через себя переступала, поступалась собственными принципами и правилами, научилась сама себе врать, что всегда презирала в других. И чем больше отдавала, тем меньше получала взамен. Тем ниже падала. И уже казалось, что в семнадцать я была свободнее, более любимой и более равной. А сейчас находилась ниже плинтуса, ниже всех.
Та самая Ксюша — жена, к которой относятся уважительно, вокруг которой всегда танцуют, предупреждая малейшее желание. Да, она вещь, но ценная. Ее оберегают, сдувают пылинки. А меня можно ломать. Ломать и клеить, ломать и клеить. И так по несколько раз. А еще забирать все до остатка, вынимать душу, корежить и рвать на части. И не отпускать, держать на привязи, чередовать кнут и пряник, отдавая предпочтение кнуту. Чем я это заслужила? Точнее, чем я это заслужила от Марата?
Закрыв дверь и оставив Марата позади, я приняла решение. Не врать себе, принять все так, как есть, и найти возможность уйти. Я весь мир переверну, если надо, переступлю через всех и вся, но выберусь и возьму то, чего достойна.
В ту же минуту во мне проснулась неконтролируемая ненависть к Оксане, которая снова пошла меня провожать. Я смотрела на ее милую улыбку, платье и нежную кожу, и не могла понять, почему одним все, а другим ничего. За что ей просто так дается то, что мне приходится выгрызать у жизни зубами, сбивая руки в кровь? И не только руки.
В воротах дома столкнулась с Машей. Девушка волосы поправляла, сбивала с сапожек снег, а увидев меня, настороженно замерла. Мне хватило одного взгляда на нее, а ей — на меня, чтобы осознать одну вещь. Мы обе ненавидим Ксюшу, только плоскости ненависти у нас разные. Моя ненависть давно росшая и, наконец, выросшая. Ненависть недостойной к достойной, пусть недостойной себя считаю не я, а все остальные. Почему Оксану ненавидела Маша — не знаю. Но мы с девушкой друг друга без слов поняли. Поэтому было лишь вопросом времени то, когда Мария поведает страшную тайну. А она поведает, я теперь не сомневалась.
Он не приехал. Позвонил, извинился, сказал, что нет времени. А я заверила, что все поняла, что люблю и повесила трубку. А сама в ту минуту шарила по полкам и шкафам в квартире, выискивая ценные и достаточно неприметные вещи, по которым, если уж их продавать, меня никто не найдет.
Мне не нужен человек, у которого я стою после всего остального, где-то в конце расписанного на годы вперед плана. И я больше не хотела только давать и врать себе. В ту минуту я поклялась больше никогда себе не врать. И на следующий день я планировала уйти.
Очень тяжело было собраться. Не в плане моральном — я настолько выдохлась, что уже подразумевала свой уход как что-то свершившееся. Тяжело уйти было, взяв только некоторые вещи с собой. Здесь все мое — и будь моя воля, я бы все и забрала. А так приходилось идти на уступки, и сердце кровью обливалось, стоило подумать о том, как это все останется Марату. Моя кровать, бриллиантовое ожерелье, которое пришлось оставить, потому что оно было слишком дорогим и привлекающим внимание. Еда моя, одежда, целый шкаф платьев...Оставлять свои вещи было тяжело. Зато абстрагировалась от малейших мыслей о Залмаеве, концентрируясь только на вещах, которые придется оставить. Так легче.
Я не уходила в никуда. На самом деле, в голове сформировалось два плана: Америка и Слава. Многие уезжали в Америку, я об этом часто слышала. А еще люди начинали там новую жизнь. Возможно, мне удастся купить там документы, новое имя, и Марат меня не найдет. Что имя меня надо — это не подлежало ни малейшим сомнениям. Слава же...Можно было попробовать, но все-таки первый план казался реалистичнее. На всякий случай вытащила из-под ковра завалявшуюся визитку с номером Вячеслава и спрятала ее в карман джинсов.
Стоило на следующий день увидеть сидящую на полу девушку, обхватившую собственные колени и дрожавшую как лист на ветру, как я уверилась, что она все знает. Хотя это спорный вопрос.
Я не понимаю, на что надеялась Оксана. Да, увидев меня, она подобралась, вытерла слезы, размазав их по щекам, но...она так и не смогла во все поверить. Я не сомневалась, что Маша красок не пожалела, но все равно эта принцесска с такой надеждой на меня смотрела, что становилось тошно. Если бы я сказала, что ничего не было, она поверила бы. Поверила бы и посчитала все неудавшейся шуткой. Ксюша с едва прикрытой мольбой смотрела на меня и безмолвно просила успокоить.
Как? Как он может быть с ней? Она настолько глупа и слаба, что боится признать очевидного. Да, я рассказала ей все, специально чтобы вывести из себя, добить. Я мстила ей за ее непонятную для меня идеальность, которой не получалось достичь. Я мстила ей за ее малодушие и трусливость, из-за которых она голову в песок прятала, не желая видеть и слышать очевидного. И чем больше я говорила, тем яснее становилось то, что она не уйдет от Марата, пока он сам не захочет. Я была в этом уверена на сто процентов. Он придумает что-то, заверит ее, и Ксюша с облегчением забудет мои рассказы, будет все так же жить в своем идеальном мире. А я не хотела страдать и отдуваться за все одна.
Да, я могла сама себе признаться, что построила иллюзию. Вернее, даже не так. Я просто закрыла на что-то глаза и перешагнула через себя. Но я отлично понимаю и знаю, что Марат за человек. Он жестокий, самолюбивый, эгоистичный, во всем, что не касается его самого — бессердечный. Тиран, деспот и сволочь. Я лучше всех это знала. Но я была готова принять его и любить его таким, какой он есть. Настоящим. Любить его и все его недостатки тоже, хотя бы потому, что большую их часть разделяла сама. А она любила выдумку, маску и была глупа даже для того, чтобы просто взглянуть правде в глаза. Она посчитала меня виноватой, я очень точно уловила момент, когда в ней что-то сломалось. Но была виновата я, а не Марат.
Но когда она меня ударила...Все тщательно скрываемое отвращение...зависть и непонимание вылезли наружу. Я так и не смогла ее обскакать, зато могла ударить. И я ударила. Потому что Ксюша не имеет права меня касаться. Она никто, и пусть для кого-то там она идеал, для меня — это пугливая слепая и слабая дура. Я не упаду еще ниже, позволив непонятно кому себя унижать.
— Ты дура и дурой останешься, поняла? Ты не понимаешь, с кем живешь. И понимать не хочешь. Твои проблемы.
— Мне больно, — прорыдала она, прикрывая живот, словно я примерялась к удару. И после каждого моего незначительного движения она старалась прикрыть его сильнее.
Я страшно и как-то неестественно расхохоталась.
— Тебе больно?! Тебе?! Ты не знаешь, что такое боль, — она в голос рыдала, некрасиво корчась и морщась, и я с нарочитой брезгливостью отстранилась, тем не менее, продолжая крепко удерживать ее за волосы. — Показать? Показать, что такое настоящая боль, Ксюша? Попроси своего мужа, ласточка, он обязательно тебе продемонстрирует.
Но все вышло не так, как я ожидала. Я планировала сразу убраться отсюда, как можно дальше, пользуясь тем, что Марат в Подмосковье. Он появился, отхватив меня прямо в дверях, а Ксюша, завидев возвышающуюся и массивную фигуру мужа, как по заказу заревела, почти заорала о голос, словно специально демонстрируя, как ей плохо.
