В подзорную трубу он увидел чарисийцев, марширующих с винтовками наизготовку. К его немалому удивлению, они также маршировали с примкнутыми штыками, что было более чем просто странно. Штыки были последней защитой мушкетеров и в лучшем случае неуклюжей заменой настоящих пик. Хуже того, люди с круглыми рукоятками штыков, засунутыми в дула их мушкетов, не могли ни стрелять, ни перезаряжать, так о чем же, черт возьми, могли думать чарисийцы?
Глубоко внутри тихий голос подсказал ему, что кто-то вроде Гарвея, возможно, смог бы придумать ответ, не предполагая, что его противники поддались безумию. Возможно, ему должно было прийти в голову, что ни в одном из его предыдущих отчетов ничего не говорилось о штыках. С другой стороны, это была не та деталь, которую кавалерийские разведчики обычно включали в свои донесения, и в данный момент на уме у Уиндшера были другие мысли. Например, тот факт, что, со штыками или нет, они наступали уверенно, концентрируясь на том, чтобы как можно быстрее преодолеть местность, но не утомляя себя, и то, как они позволили себе рассредоточиться, указывало на то, что они не тратили много энергии на беспокойство.
Нет причин, по которым они должны быть такими, — мрачно подумал он. — Мы следили за ними — а они убивали и ранили моих людей — уже несколько часов, и я сомневаюсь, что их карты так же хороши, как наши. Что касается их, то здесь все примерно так же, и они, вероятно, даже не знают, как выглядит земля между этим местом и Грин-Вэлли. У них нет причин думать, что у меня может быть спрятано более четырех тысяч кавалеристов.
Он жадно улыбнулся, наблюдая за приближением врага.
Поднимать его людей вверх и переваливать через гребень будет непросто. Нужно было учитывать не только склон, но и местность, которая будет сужаться до тех пор, пока они не пересекут гребень, где снова начнет открываться веерообразное поле боя. Ни один солдат не любил начинать атаку в гору по многим причинам, и в этом случае их собирались уложить, как яблоки в корзину, заставив принять более глубокий строй, чем он предпочел бы, пока они не очистят вершину склона. С другой стороны, там были эти штыки. Даже если бы мушкеты чарисийцев были заряжены, им все равно пришлось бы вынимать штыки, прежде чем они смогли бы выстрелить, и у его солдат был бы спуск на дальней стороне, чтобы помочь им набрать и поддерживать скорость, как только они начнут разгоняться. Фокус должен был заключаться в выборе времени. Ему нужно было начать атаку достаточно скоро, чтобы дать своим людям время перевалить через холм и набрать скорость, но в то же время он хотел дать чарисийцам как можно меньше времени на реакцию.
И все же, — подумал он, изучая эти висящие на ремнях мушкеты, — неожиданность обязательно удержит их от мгновенной реакции.
* * *
Мерлин намеренно отвел взгляд от Кларика. На самом деле, он повернулся в седле, чтобы оглянуться назад вдоль колонны позади них, когда первая батарея двенадцатифунтовых орудий только что прошла через пояс деревьев в колонне на дороге. Вероятно, в этом не было строгой необходимости, но он хотел дать понять любому потенциальному наблюдателю, что в данный конкретный момент он даже не думал о бригадном генерале.
Конечно, на самом деле он совсем не смотрел на колонну, когда ждал, наблюдая и слушая через свой снарк.
* * *
— Сейчас! — выпалил Уиндшер, и майор Гэлван привстал в стременах, энергично размахивая красным сигнальным флажком.
* * *
Мерлин, возможно, и не наблюдал за Клариком, но бригадный генерал очень внимательно — хотя и ненавязчиво — наблюдал за ним. Именно поэтому морской пехотинец увидел, как телохранитель протянул руку и снял шлем, чтобы вытереть пот со лба.
— Думаю, теперь, Брайан, — сказал он решительно.
Майор Лафтин мгновение смотрел на него, затем перевел взгляд на склон перед ними. Очевидно, он не мог себе представить, что побудило Кларика отдать приказ именно в этот момент, но это был приказ, которого он ожидал. Он колебался не более одного удара сердца, затем кивнул горнисту, стоявшему рядом с ним.
— Дайте сигнал "построиться в каре", капрал, — сказал он.
* * *
Многочисленные всадники Уиндшера двинулись вверх по склону. Сначала шагом, но затем быстро перешли на рысь, с плавностью, выработанной многолетним опытом и суровыми тренировками, которым Уиндшер подвергал их с тех пор, как принял командование кавалерией Гарвея.
Передовые эскадроны достигли гребня в восемь рядов, двигаясь жесткой рысью, покрывая чуть более двухсот ярдов в минуту, а две передние шеренги быстро ускорились. К тому времени, как они преодолели еще сорок ярдов, они двигались полным, растянутым галопом, с копыт осыпались комья влажной земли, копья и сабли сверкали на солнце, в то время как следующие две шеренги грохотали в тридцати ярдах позади них. Вокруг них и позади них раздавалась музыка горнов, барабанный грохот шестнадцати тысяч копыт и низкий, радостный вой, когда они наконец повернулись к своим врагам.
Сам Уиндшер преодолел гребень с третьей двойной линией, отставая от первой на шестьдесят ярдов. Он ехал точно в центре шеренги, его штандарт хлопал и трещал на ветру, и его глаза блестели от яростного удовлетворения.
Но затем эти глаза расширились от удивления.
* * *
Солдаты первых двух батальонов Кларика ждали сигнала горна и отреагировали мгновенно. Оба батальона рассыпались, двигаясь со скоростью и точностью, которые могли привить только бесконечные, жестокие тренировки. Они рассредоточились, Первый батальон двинулся вправо, а второй батальон — влево, образуя не колонну, не линию, а единый полый строй. Это не был буквально "квадрат"; земля была слишком неровной для этого, и в любом случае это был скорее прямоугольник, чем квадрат. Но это компактное, устойчивое, непоколебимое, изготовленное формирование ощетинилось штыками, направленными наружу во все стороны, и, в прямом противоречии со всеми стандартными правилами безопасности, винтовки, на которых были установлены эти штыки, были тщательно заряжены и взведены, прежде чем их взяли на изготовку.
* * *
Уиндшер не мог в это поверить.
Он никогда не видел, чтобы пехота двигалась так быстро, так точно, даже на учебном поле. Конечно, они никак не могли отреагировать так мгновенно! Это было невозможно!
И все же чарисийцы сделали это, и для него было слишком поздно менять свое мнение. Половина его отряда, включая самого Уиндшера, уже мчалась полным галопом вниз по склону навстречу врагу со скоростью более семи ярдов в секунду рядами, в каждом из которых было по сто двадцать пять человек. Его передовым частям оставалось пройти немногим более ста пятидесяти ярдов, а передняя шеренга второй половины его отряда уже продвигалась вверх и пересекала линию гребня позади него, готовая использовать успех его атаки.
И эти ублюдки все еще держат свои проклятые штыки наготове! — понял он и свирепо ухмыльнулся. — Они могут думать, что это удержит моих парней от сближения с ними, но они скоро узнают, насколько они ошибаются!
* * *
Бригадный генерал Кларик сидел на коне посреди каре первого батальона, наблюдая за приближением врага. Выражение его лица было таким же спокойным, как и всегда, когда он взглянул на Мерлина.
Полагаю, именно здесь мы узнаем, насколько я на самом деле умен, — заметил он.
Фронт его каре, обращенный в гору, был в три ряда глубиной вместо двух. Первая шеренга опустилась на одно колено, приклады винтовок уперлись, штыки торчали вверх и наружу под острым углом... примерно на уровне груди лошади. Вторая и третья шеренги ждали, взведя ружья. Желание открыть огонь как можно скорее было почти непреодолимым, когда они смотрели, как две тысячи кавалеристов с грохотом приближаются к ним, но они этого не сделали. Они ждали.
Полковник Жэнстин ждал вместе с ними. Его батальон образовал длинную сторону каре, ближайшую к врагу, и он спешился, чтобы встать рядом со штандартом батальона, с мечом в руке, не сводя глаз с врага.
Что бы ни случилось, у них не будет времени перезарядиться до того, как на них обрушится первая волна, и он не собирался тратить ударный эффект массированного залпа, стреляя слишком рано. Дело было не только в дальности или точности стрельбы. это также был вопрос времени, чтобы поразить этих кавалеристов не просто физическим воздействием пуль его морских пехотинцев, но и их моральным эффектом, и сделать это точно в нужный момент.
* * *
Корисандская кавалерия с грохотом покатилась вниз по склону, построившись в правильные двойные шеренги. Теперь передовые солдаты напряглись в седлах, готовясь к удару, когда они неслись прямо на чарисийский строй. Изгородь из острых штыков злобно поблескивала в лучах послеполуденного солнца, но, по крайней мере, это были не пики. Еще через несколько секунд...
Вселенная разлетелась на части внезапным, оглушительным раскатом ружейного огня.
* * *
В чарисийском каре было примерно восемьсот человек, с четырьмя взводами — примерно по восемьдесят человек — на каждой из его коротких сторон, прикрывающих оба фланга. Еще сто человек образовали его тыл, лицом назад, прикрывая спины ста семидесяти человек в ряду на его передней стороне, а резерв из сорока человек стоял наготове в середине строя, готовый усилить любое слабое место. Его длинный фронт простирался поперек примерно на сотню ярдов, едва ли на треть от фронта наступающей кавалерии, и выглядел невероятно хрупким перед лицом такой угрозы.
Если чарисийцы на этом месте и поняли это, они не подали виду.
Когда кавалерийская атака Уиндшера хлынула вниз по склону холма, как река из конского мяса и стали, триста сорок винтовок во втором и третьем рядах каре зажглись как одна.
Воздействие этого смертоносного залпа было ошеломляющим, и не только в одном смысле. Каждый человек в команде Уиндшера видел эти штыки, и поскольку они никогда не слышали о "кольцевых штыках", которые крепились вокруг дула винтовки вместо того, чтобы быть вставленными в канал ствола, они знали, что мушкетеры с такими штыками не могли стрелять. Удивление, когда они пошли прямо вперед и все равно открыли огонь, было полным. Даже если бы эти пули вообще не причинили потерь, явный шок от еще одного сюрприза в руках чарисийцев нанес бы смертельный удар уверенности и решимости кавалерии.
И, к несчастью для Корисанды, чарисийские пули тоже причинили потери.
Лошади были большими мишенями; люди были относительно маленькими. Не более двадцати или тридцати солдат Уиндшера на самом деле пострадали от огня чарисийцев. Те, кто был ранен, тяжело падали, когда массивные пули пробивали нагрудники и хрупкие тела под ними, но они составляли лишь горстку от общего числа этой набегающей волны.
Но лошади — совсем другое дело. Внезапно в центре линии корисандцев появились дыры, когда визжащие лошади рухнули на землю. Всадников выбрасывало из седел только для того, чтобы они оказались на пути второй линии солдат позади них. Обычно лошадь делает почти все, чтобы избежать столкновения с человеком, но эти лошади никак не могли этого сделать. Они двигались слишком быстро, со слишком большой скоростью, со слишком большим количеством других лошадей прямо за ними, и они втоптали свалившихся кавалеристов в кровавую грязь.
Тела павших лошадей были более серьезным препятствием, и фронт атакующего строя раскололся, поскольку лошади, все еще стоявшие на ногах, отчаянно пытались избежать запутанных обломков своих мертвых и раненых товарищей. Многие из них потерпели неудачу, врезавшись в барьер, визжа, когда ноги ломались, всадники летели, и к куче добавлялись новые, бьющиеся тела.
Жэнстин рассчитал свой залп почти идеально. Было достаточно времени, чтобы сломить инерцию кавалерии, расстояние, достаточное для того, чтобы передний край атаки рассредоточился вокруг внезапного препятствия и потерял сплоченность, но слишком мало времени, чтобы он начал восстанавливаться. И точно так же, как лошади инстинктивно стремятся не затоптать поверженного человека, они испытывают явное отвращение к тому, чтобы броситься прямо на твердый барьер в виде сверкающей стены из заточенной стали. Когда их инерция была нарушена, их ряды пошатнулись, их всадники растерялись, они отказались от вызова. Вместо этого они рассыпались по каре, стекая по его коротким сторонам, и раздались новые винтовочные залпы, когда их инерция понесла их через поле огня фланговых взводов.
Затем они миновали каре... и его задняя стена выпустила смертельный залп им в спины.
* * *
У Уиндшера не было времени даже начать анализировать, что случилось с его первой волной, прежде чем через десять секунд с грохотом обрушилась вторая волна.
Этих десяти секунд было недостаточно для перезарядки огневых рядов, но коленопреклоненный передний ряд не стрелял по первой волне. Теперь вторая шеренга выдвинула свои штыки вперед, вытянув их далеко вперед над головами передней шеренги, в то время как эта передняя шеренга подняла свои винтовки и произвела свой собственный жестокий залп в упор.
Это было лишь наполовину тяжелее, чем залп, который разбил первую атаку, но этого было достаточно, чтобы пошатнуть вторую, особенно с учетом извивающегося потока мертвых и раненых лошадей и тел из обломков первой двойной линии, чтобы помочь привести в беспорядок построение корисандцев и уцелевшие лошади второй волны были не более готовы, чем их товарищи, броситься на эти ожидающие штыки. Они сражались со своими всадниками, и как раз в этот момент третья шеренга каре закончила перезаряжать, навела ружья и открыла огонь с расстояния менее тридцати футов.
Бойня была невероятной, но даже среди крови, дыма и криков некоторым солдатам Уиндшера удалось сблизиться с морскими пехотинцами. Копья скрестились с мушкетами со штыками, сверкнули мечи, и кровь брызнула на травянистый склон холма, а затем в рукопашную ворвалась третья волна.
В большинстве мест каре держалось. Непоколебимая пехота в плотном строю и под твердым тактическим контролем имела отличные шансы против кавалерии. Это была не разбитая пехота, или неустойчивый строй, который составлял законную добычу кавалерии, и чарисийцы отказались быть разбитыми. Тем не менее, корисандцы были столь же решительны, и чарисийцы тоже начали умирать.
В передней части каре образовалась дыра, когда третья линия Уиндшера нанесла удар. Резервный взвод быстро двинулся, чтобы закрыть брешь, но полдюжины корисандских всадников прорвались через нее прежде, чем он смог это сделать. Командная группа бригадного генерала Кларика была единственными конными войсками под его командованием, и он ударил каблуками, призывая своих штабных офицеров, чтобы встретить прорыв.
Однако один всадник начал двигаться за мгновение до того, как дыра открылась в действительности. Он носил черно-золотого кракена на синем шахматном щите имперской чарисийской стражи, и в его руке сверкала катана. Он врезался в приближающихся корисандцев, как таран, и отлетела голова. Прежде чем первая голова коснулась земли, клинок Мерлина забрал вторую.
Он прошел сквозь них, как архангел смерти, затем направил своего коня прямо в брешь и выпрыгнул из седла, чтобы орудовать своим мечом двумя руками, пока Кларик и его помощники разбирались с двумя корисандцами, которых он не убил на своем пути. За несколько секунд, которые потребовались резервному взводу, чтобы добраться до него, он убил еще девять человек.
