— Мы можем поднять до десяти g, — наконец объявил Травертин, но в его тоне не было ничего торжествующего. — Это позволит нам быстрее всего убраться от "Занзибара" и оказаться вне досягаемости каравана. Но ты захочешь оказаться в спячке до того, как мы разгоним весь балласт. После этого пути назад уже не будет.
— С меня хватит раздумий.
— Я так и думал, но лучше проверить, чем предполагать. Каково это — оставлять все позади?
— Я подозреваю, что ты чувствуешь то же самое. В любом случае, мы не собираемся покидать "Занзибар" насовсем.
— Ты не производишь на меня впечатления человека, полностью убежденного в том, что когда-нибудь снова увидишь свой дом. В твоих глазах какая-то серая мертвенность, как будто опустились маленькие ставни. Я надеюсь, что ты все-таки вернешься, конечно, ради своих детей. Ты рассказала Ною всю историю — с чем мы на самом деле столкнемся, когда прибудем в Крусибл?
— А теперь нам нужно поспать, — прямо сказала Чику, эффективно завершая разговор.
Травертин не удержался и оставил за собой последнее слово. — Ну, когда тебе захочется поделиться...
Чику и Травертин были последними, кто вошел в спячку. Доктор Эйзиба уже спал, поэтому они были оставлены на попечение робота-хирурга. Робот суетился над ними, с трудом справляясь со своими обязанностями. Травертину пришлось бороться, чтобы помешать ему снять браслет. Он были полон решимости сохранить все там, где оно было.
Даже при трех g не было реальной перспективы того, что корабли каравана догонят "Ледокол" — по крайней мере, если они хотели получить шанс вернуться домой. Поэтому Чику попросила робота-хирурга отложить введение обезболивающих препаратов до тех пор, пока она в последний раз не просмотрит новости с "Занзибара". У Ноя сейчас было достаточно дел, чтобы занять себя, поэтому она не стала беспокоить его, чтобы узнать последние новости. Вместо этого она бродила по общественным пространствам голокорабля, привлекая всеобщее внимание, посещая мир, по которому когда-то ходила. Новые констебли теперь были почти повсюду, и с каждым часом все больше людей поступало на корабль через доступные шлюзы. Их численность все еще была невелика, но вскоре они смогут установить эффективную власть. К их чести, ее граждане — ее подданные, как будто она все еще была главной — справлялись с ситуацией с достоинством и хладнокровием. До сих пор не было никаких серьезных проблем, но она знала, что в конце концов что-нибудь да случится. Таков был порядок вещей. Давление должно было быть ослаблено.
Будьте мудрыми, молилась она, адресуя свое пожелание как своему собственному народу, так и оккупационным силам. Будьте мудрыми, будьте терпимыми, будьте человечными. Потому что, вопреки истине Крусибла, все это не будет иметь ни малейшего значения.
А потом робот ввел ей наркотики, и она впала в спячку.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
— Мне жаль сообщать плохие новости, — сказал Кану одним ясным утром в Лиссабоне, — но Мекуфи мертв. Я подумал, вам обеим будет интересно знать.
С некоторых пор у их сына вошло в привычку навещать своих матерей один или два раза в год, возвращаясь из приморья, чтобы провести день или два в их компании. Однако в последнее время эти визиты стали менее частыми. Чику не возражала против этого, поскольку знала, что у Кану было много свободного времени, особенно теперь, когда он поднялся до довольно ответственного положения в панспермийской иерархии. Главное — на самом деле, единственное, что действительно имело значение, — это то, что они снова общались, пусть и нерегулярно. И что, по какому-то молчаливому знаку взаимопонимания, они согласились простить друг другу любые прегрешения и недоразумения, которые каждый из них мог совершить. Чику — ее нежелание позволить своему сыну выбрать свой собственный путь, даже если это означало отдать его будущее в руки непостижимых целей капризного морского народа, который мог превратиться из союзников во врагов с изменением направления ветра. Кану, в свою очередь, за то, что он не смог понять, насколько сильно его решение ранит его мать, и вместо того, чтобы объясниться, он предпочел абсолютную изоляцию, отказываясь от любых контактов до того дня, когда он прискакал на своем кракене ей на помощь. Гордость против любви, упрямство против крови и родства.
Теперь все это было позади, и мир стал от этого лучше. Кану так и не стал абсолютно чуждым существом, которого она боялась — он прекратил свое превращение задолго до того, как полностью посвятил себя водной жизни, и утверждал, что у него не было планов по дальнейшему изменению своей нынешней анатомии, которая позволяла ему относительно легко передвигаться по суше. Чику, со своей стороны, задавалась вопросом, чего именно она всегда боялась. В конце концов, он все еще был ее сыном, несмотря на изменения в его анатомии. Оглядываясь назад, она должна была подтолкнуть его вперед, благодарная за то, что у Экинья наконец-то появились хоть какие-то рычаги влияния среди морского народа.
Так много сожалений, — подумала она. Они были теми ниточками, которые скрепляли ее жизнь воедино. Она боялась, что если их распустить, то ее прошлое распутается и окажется единой нитью, а не сложным узлом, который она себе представляла. Одним из недостатков долгой жизни был почти бесконечный простор для размышлений, который она давала.
И, по любым меркам, она действительно становилась очень старым существом.
— Почему умер Мекуфи? — спросила она.
По мере того как шло время и совершенствовались методы продления жизни, все меньше людей принимало смерть как естественный результат старости. Когда в 2380 году умерла ее мать, она была частью медленно нарастающей волны вымирания, одного из тех, которые, по прогнозам экспертов, станут одними из последних статистически значимых событий вымирания человечества. Почти все, кто родился позже Санди Экинья — то есть почти все, кто сейчас жив, — начинали жизнь с превосходного набора генетических и экзосоматических вариантов продления жизни. Сейчас Чику было двести пятьдесят — почти столько же, сколько было ее матери на момент ее смерти, — и она прожила эти годы полной и беспощадной мерой, не проведя ни одного из них в спячке.
Она не была бессмертной. Кто-то, родившийся сейчас, может рассчитывать прожить пятьсот лет или даже больше — достаточно долго, чтобы встретить четвертое тысячелетие, если его карты выпадут правильно. Как у генетически самой старой из трех клонов, выбор Чику Йеллоу был менее благоприятным. Было бы сложно и рискованно проходить повторный процесс утроения, и в любом случае у нее не было необходимых средств. Но у нее не было ни жалоб, ни сильного ощущения, что она вот-вот умрет. Еще одно столетие было в пределах ее досягаемости, и если бы дело дошло до меньшего, она не стала бы жаловаться.
Сейчас было 2415. Иногда она смотрела на дату и думала: — Это неправильно. Это ошибка, какой-то странный способ сказать "пятнадцать минут после полуночи". Не тот год, в котором мне довелось жить.
— Это была неплохая смерть, — сказал Кану. — Он не страдал. Но он был очень стар — почти так же стар, как Джун Уинг или Аретуза, — и годы в конце концов настигли его. Было много такого, чего они не понимали на заре развития водных организмов, и они нанесли много непреднамеренного ущерба его генам.
Они втроем были внизу, на причале, сидели, свесив ноги с бортика причала, а внизу дрожала и поблескивала вода. Чайки слонялись без дела и ссорились. В воздухе пахло рассолом и рыбой. Неподалеку от причала покачивались на волнах разноцветные лодки. Свет, исходивший от подвесного моста, был таким ярким, что Чику приходилось постоянно моргать. Это было так, как если бы эта штука была вырезана из солнечных нитей и по волшебству приобрела дрожащую твердость.
— Я благодарна ему за все, что он сделал для нас, — сказала Чику. — По крайней мере, сейчас я такая. В то время я не всегда была убеждена в этом.
Чику Ред добавила: — Я сожалею о твоей потере, Кану. Ты знал его очень хорошо.
В эти дни Чику Ред в основном говорила по-португальски. Чику Йеллоу с трудом овладела беглостью — в конце концов, для его преподавания требовалось некоторое владение языком, — и за эти годы Кану приобрел удовлетворительные практические знания. Они могли общаться на португальском и без расширения — у Чику Ред все равно не было к нему доступа. Иногда для придания колорита Кану и Чику Йеллоу превращали в слова или фразы фрагменты из суахили, или зулу, или мандаринского, или гуджаратского языков, но редко в целые предложения. Чику Ред предпочла, чтобы они ограничились португальским языком, и Чику Йеллоу без труда поняла почему. Это был хороший язык, старый и проверенный временем. Для Чику Ред было олимпийским достижением просто восстановить хоть какое-то владение одним языком после того, как был поврежден ее разум.
— Спасибо, — поблагодарил Кану. — Даже Аретуза передала свои соболезнования, хотя по понятным причинам она не вернется на Землю. Ты поступила правильно, Чику, вернув ее к нам.
Аретуза, как уже давно поняла Чику, подвергалась опасности стать старейшим живым существом во Вселенной. Если, конечно, кто-нибудь не знал чего-то противоположного. В конце концов, это было просто глупое везение. Генетические изменения, над которыми она работала сама, оказались скорее полезными, чем вредными. Хотя, по общему мнению, как и у свободной рыночной экономики, у нее не было иного выбора, кроме как просто продолжать расти. Говорили, что она покинет Гиперион только тогда, когда луна станет для нее слишком мала и ей придется сбросить ее, как слишком тесную одежду.
— У Мекуфи не было особых причин доверять мне, — сказал Кану. — Я мог бы быть агентом семьи, посланным подорвать все, за что он выступал, но он никогда не сомневался во мне.
— Это было бы немного безжалостно даже для нас, — сказала Чику.
— Там будут своего рода похороны. Не хотели бы вы прийти?
— Мы обе? — спросила Чику Ред.
Кану кивнул своей величественной головой. — Вы обе.
— Мы не очень часто покидаем Лиссабон, — сказала Чику.
— Надеюсь, вы сделаете исключение. Я, конечно, не буду настаивать, но думаю, вам стоит потратить на это время.
— За пятьдесят лет она ни разу не выступила против нас, — сказала Чику. — Мне так нравится. Я бы не хотела делать ничего такого, что могло бы спровоцировать ее.
— Однажды ты побывала на Луне и на морских просторах, чтобы вернуть домой Чику Ред, — заметил Кану. — Ни то, ни другое не причинило тебе никакого вреда. И от этого не будет.
— На что похожи ваши похороны? — спросила Чику Ред.
— Не знаю, — признался Кану. — Не могу сказать, что я когда-либо был на таких.
Спешить было некуда, поэтому они отправились на парусном судне. Чику видела киберклиперы, появляющиеся и исчезающие вдоль Тежу с тех пор, как она была в Лиссабоне, но это было что-то другое. Издалека, когда они приближались по набережной — они ехали на трамвае до Эшторила, — ничто не указывало на то, что судно было необычным. У него был гладкий корпус катамарана с покрытием без трения, которое создавало странные оптические эффекты, похожие на масляный мениск в луже. На нем было множество парусов и их частей различной формы, размеров и назначения. Паруса собирали солнечный свет так же, как и ветер. Они также были оптически странными, способными переходить от одной крайности отражательной способности к другой. Такелаж был абсурдным, слишком много тросов, лебедок и шкивов, чтобы в нем вообще был какой-то смысл. Дело казалось сложным само по себе.
Были также люди, которые заставляли все это работать. Это было то, что отличало корабль от других. Киберклиперы работали вообще без экипажей, за исключением случайных техников, и они проводили месяцы в море, следуя оптимальным маршрутным решениям, перевозя грузы, которые не требовалось доставлять куда-либо быстро. Но на палубе этого корабля были десятки морских жителей, и некоторые были даже на парусах и такелаже, и все они что-то делали.
Чику и Чику Ред в изумлении и ужасе уставились на все это.
— Они могут упасть, — сказала Чику. Для нее было очевидно, что у морского народа не было ни линей, ни страховочных сеток, за которые можно было бы зацепиться, если бы что-то пошло не так.
— Они не упадут, — сказал Кану. И чтобы доказать свою правоту, еще до того, как корабль отошел от причала, он взобрался на верхушку одной из главных мачт, держась руками и ногами, так быстро и проворно, что это выглядело как трюк, как будто он поднимался по спрятанной веревке. С вершины он помахал рукой и засмеялся, а затем снова спустился вниз.
Чику почувствовала прилив гордости и замешательства. Ей казалось невозможным, что это был ее сын, совершающий такую невозможную вещь.
— Зачем вы сделали эту лодку? — спросила Чику Ред, когда они были в море и Эшторил казался краешком цвета печенья на горизонте. — Для нее нужно слишком много людей.
— Она может лететь быстрее, чем киберклипер, — объяснил Кану, и ветер растрепал его длинные пряди, связанные веревкой. — Иногда. Киберклиперы очень хороши в поиске надежного курса, очень хороши в доставке грузов из одного порта в другой, но они не всегда в полной мере используют ветер. С хорошим экипажем на борту эта штука действительно может летать.
Это было правдой. Чику была на корме катамарана и наблюдала, как две впадины воды смыкаются за двумя килями быстро несущегося корпуса. Впадины выглядели с такими острыми краями, что легко было подумать, что они вырублены во льду. Конечно, сегодня дул сильный ветер. Но было удивительно думать, что это было все, что заставляло их плыть по воде: просто легкий бриз, едва ли достаточный для того, чтобы называться ветром, действующий против достаточной площади парусов. Даже солнечная энергия использовалась только для приведения в действие электрических лебедок и систем рулевого управления. По словам Кану, они накапливали часть энергии в топливных элементах (на самом деле это очень эффективные гироскопические накопители с маховиками), но предметом гордости было не использовать накопленную энергию для передвижения. Чику поняла, что были и другие корабли, подобные этому, и другие экипажи. Они были чрезвычайно конкурентоспособны.
Но ее фундаментальный вопрос все еще оставался открытым: ну и что с того, что парусник в среднем двигался немного быстрее киберклипера? Почему бы не воспользоваться аэролетом или флаером, или магнитной подвеской, или даже огромной атомной подводной лодкой, о которой дядя Джеффри рассказывал ей давным-давно?
— Полагаю, это просто ради забавы, — предположила она Кану.
Сын бросил на нее строгий, но всепрощающий взгляд. — Дело не только в этом. Киберклиперы очень элегантны, но они полностью зависят от мира, за которым ведется наблюдение. Без расширения они не знают, где находятся, а без Робота они не знают, что делать дальше.
— И в чем именно заключается эта проблема?
— Ты плавала в Наблюдаемом мире с того момента, как сделала свой самый первый вдох. Подозреваю, что тебе, вероятно, довольно трудно представить себе какой-либо другой образ жизни.
