| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Ибица и Форментера
Ибица и Форментера представляли собой лучший пример островного княжества в пределах арагонских владений. Как и Майорка, они были завоеваны "крестоносцами", но, в отличие от Майорки, по инициативе частных лиц. Корона не играла в этом предприятии никакой роли, кроме как в качестве источника легитимации. Поскольку Педро Португальский и Нуньо Санчес не воспользовались своим правом завоевания, с их согласия в период с декабря 1234 года по апрель 1235 года оно было передано Гильему де Монгри, ризничему собора Жероны. Король сохранял за собой владение укрепленными местами, право объявлять войну или заключать мир и исключительное право на оммаж (за исключением тех лиц, кто являлся вассалами Церкви) от участников завоевания, но все расходы и риски несли сами потенциальные завоеватели.
Завоевывая Ибицу, Монгри действовал от имени архиепископства Таррагоны, которое мало что получило от завоевания Майорки. Однако какое-то время ему предстояло править Ибицей как неоспоримому паладину. Дон Педро и Эн Нуньо должны были держать от него свои части главного порта и приносить ему оммаж. Город и замок должны были быть разделены поровну между ними троими, а остальная часть острова — пропорционально количеству бойцов, с которым каждый из них участвовал в завоевании. Подобно завоеванию генуэзцами Хиоса в следующем веке или кастильским завоеваниям западных Канарских островов в пятнадцатом веке, это была частная спекуляция с целью получения прибыли. Несмотря на возвышенные слова, которыми папа призывал завоевателей "вырвать остров из нечестивых рук", заключенная завоевателями сделка была совершенно недвусмысленной: их инвестиции будут возмещены за счет добычи, доставшейся в результате завоевания.
Когда в августе 1235 года замок и город были взяты штурмом, казалось, что партнеры получат полную свободу действий в использовании того, что они приобрели. Хайме I не отстаивал свои права на укрепленные места. Монгри, предоставивший самый многочисленный контингент, назначил себя губернатором главного замка и забрал себе половину земли за городом и половину добычи соли — главного источника богатства острова. Дон Педро и Эн Нуньо разделили остальное поровну. Однако постепенно верховная власть короны и ее право на укрепленные места были восстановлены. Владения Педро перешли через инфанта Жауме к короне, а владения Нуньо — к Таррагоне. Таким образом, примерно через поколение остров превратился в королевско-церковный кондоминиум.
Общество Ибицы после завоевания, похоже, напоминало Майорку в миниатюре, за исключением того, что субинфеодация была редкостью. Большим исключением был остров Форментера, подаренный Гильемом де Монгри в бессрочное пользование Беренгеру Ренару, за исключением только доли Педро и нескольких участков, предназначенных для приюта и обителей отшельников. Сеньор должен был получать четверть судебных пошлин и десятую часть пшеницы и мяса "по обычаю Ибицы" в дополнение к взносам, причитающимся церкви: в колонизированных районах сеньориальная экономика, очевидно, зависела от церковных сборов. Возможно, именно поэтому Нуньо Санчес уступил свои владения церкви. Ренар мог назначить batle, который, однако, был обязан присягнуть на верность сеньору, как и все новые поселенцы. Назначение на должность нотариуса должно было остаться прерогативой сеньора; то же самое касалось и юрисдикции в окружающем море. Права на рыбную ловлю принадлежали Ренару, а поселенцам — бесплатное пользование соляными залежами.
Поначалу было трудно привлечь поселенцев на Ибицу. В 1237 году папа Григорий IX уполномочил Таррагонскую кафедру снять отлучение от церкви с поджигателей, осквернителей святынь и поставщиков запрещенного оружия сарацинам при условии, что они лично поселятся на Ибице или пришлют туда своих доверенных лиц. Как и Майорка, Ибица зависела от выживания или возвращения мавров. Те, кто сдался при завоевании, могли выкупить себя из плена за семь с половиной дукатов, но во многих случаях плата, вероятно, была отменена или заменена отработками. Многие из мавров были проданы на официальных рынках Менорки, Майорки и Барселоны, а другие незаконно проданы в Валенсии и Ориуэле. Тот факт, что они или другие люди вскоре вернулись на остров в качестве свободных людей, привел в ярость папу Римского, который считал, что "они должны жить рядом с христианами таким образом, чтобы, подчиняясь им, они признавали, что находятся под игом рабства". Педро Португальский, прежде чем отказаться от своей части острова, сыграл важную роль в его заселении маврами, несомненно, привезя некоторых из них из своих валенсийских владений.
Ничто лучше не иллюстрирует трудности с привлечением поселенцев и узкую экономическую базу острова, чем неспособность сеньоров увеличить доходы от продажи соли, разделив их между потребностями общественных работ и потребностями собственного кармана. Их усилия продолжались восемь лет, прежде чем они уступили необходимости проявить либеральность, предоставив поселенцам право самим добывать и продавать соль. Помимо работорговли, это был единственный экономический ресурс острова и единственная "привилегия", привлекавшая поселенцев.
И все же, несмотря на раннее преобладание мавров, хрупкую экономику и нерешительную колонизацию, Ибица добилась удивительного успеха — возможно, отражая сияние заднего фонаря "взлета" Майорки. К концу четырнадцатого века на острове существовал совет из 250 членов, разделенных на 5 групп по 50 человек, каждая из которых занимала свои должности по очереди. Это была большая элита для маленького острова. Из пяти юратов, введенных в 1299 году, один представлял "высшее сословие" (ma major) "лучших и богатейших людей", а другой — "среднее сословие"; третий, выбиравшийся сеньорами, происходил из ma formia, внутренних районов за пределами порта, что отражало разделение, сравнимое с разделением на Майорке, которое выходило за рамки старой концепции поместий. Эти трое между собой выбирали еще двоих. Эти институты, похоже, принадлежали прочно устоявшемуся обществу с глубоко укоренившимися устоями. Однако примерно в тот же период — в середине-конце четырнадцатого века — небезопасность жизни на небольших островах в кишащих корсарами морях была наглядно продемонстрирована оттоком населения с Форментеры. К 1403 году там уже никого не осталось 18.
"Движение на восток": Менорка и Сардиния
Майорка и Ибица были первыми в ряду островов западного и центрального Средиземноморья, завоеванных Барселонским Домом с длительными интервалами в течение примерно ста лет. Следующий всплеск активности произошел в 1280-х и 1290-х годах, примерно через два поколения после первых завоеваний, когда были завоеваны Менорка и Сицилия, а также Мальта и Гоцо, и получены титулярные права на Сардинию и Корсику. Примерно в то же время зависимый статус Майорки был подтвержден с материка силой оружия. Никаких серьезных военных действий против Корсики предпринято не было; Мальта и Гоцо удерживались недолго; но в 1320-х годах агрессивная имперская политика привела Сардинию к ненадежному повиновению. Тем временем вассалы членов Барселонского Дома совершали завоевания еще дальше на восток, в Джарбе (Джерба, Герба), Карканне (Керкенна) и Греции (см. стр. 131-32). Впечатление растущей островной империи, простирающейся на восток — возможно, к Святой Земле, возможно, к торговле пряностями, а возможно, и к тому и другому — было усилено арагонской пропагандой. Король Хайме II в письме папе в 1311 году оправдывал расширение арагонских владений в выражениях, рассчитанных на то, чтобы апеллировать к крестоносному пылу Вьеннского собора. Арагонские завоевания, утверждал он, были предприняты для того, чтобы "христианская армия, продвигаясь на восток морем, всегда могла опираться на находившиеся под властью христиан острова: то есть Майорку, Сардинию и Сицилию, откуда всегда можно было бы получать продовольствие, снабжение и людей для пополнения указанной армии и заселения новых земель, а также, приобретя базу, с Божьей помощью достичь Святой Земли" 19.
Возможно, эти объяснения были не так уж и неискренни: Барселонский Дом действительно время от времени затевал грандиозные крестовые походы, а каталонская торговля доходила до Александрии и Константинополя. Но как руководство к пониманию природы и мотивов араго-каталонской экспансии слова короля ненадежны. Восточные вассальные государства носили в лучшем случае лишь номинально "каталонский" характер и были слабо связаны юридически с другими владениями Барселонского Дома. Греческие владения, например, были завоеваны смесью наемников различного происхождения, общавшихся на каталанском языке, которые называли себя "университетом" или компанией каталонцев и включали в себя сильный, истинно каталонский контингент. Но в их рядах преобладали представители других национальностей, и преданность компании Барселонскому Дому была слабой. Признание ими сюзеренитета наследников сицилийского престола на протяжении большей части периода их существования было рассчитано на максимизацию их фактической независимости. После 1380 года основанные ими территориальные княжества, герцогства Афины и Неопатрия, напрямую зависели от господства короля материкового Арагона: но это был отчаянный шаг во времена непреодолимой турецкой мощи. Короли Испании сохранили живописные титулы "герцогов Афин и Неопатрии"; воспоминания о подвигах компании сохранились благодаря популярности хроники Рамона Мунтанера, который посвятил много страниц эпизоду, участником которого он был и который, по его мнению, иллюстрировал каталонскую доблесть. Последующие поколения каталонских историков-националистов охотно следовали примеру Мунтанера. Однако, в свете современных знаний, кажется, лучше всего исключить достижения Каталонской компании из каких-либо описаний средиземноморской карьеры арагонского королевского дома.
То же самое относится, в меньшей степени, к княжеству Джерба и Карканна, которое было завоевано частным предприятием кондотьера и управлялось как феодальное владение то из Сицилии, то папой (см. стр. 131), и даже самим королевством Сицилия. За исключением королей и нескольких элитных семей, обосновавшихся в феодальных владениях, выкроенных из королевского домена или отнятых у предыдущих поколений иностранцев, Сицилия оставалась островом sui generis (самобытным (лат.)), на который не оказали влияния выходцы или учреждения из Испании. Даже вторгшиеся арагонские аристократы быстро стали "сицилианизированными" и породнились с местными семьями. Каталонские купцы пользовались благосклонностью на Сицилии с момента завоевания, но их постоянные поселения были сосредоточены в Сиракузах, Агосте и Катании; они тоже женились на местных женщинах, как известно из правил Мартина I и Фердинанда I для их общин. Если "империя" Барселонского Дома и существовала, то она по-прежнему ограничивалась западным Средиземноморьем и может быть объяснена, как мы увидим, средиземноморскими мотивами 20.
Наиболее ярко арагонский империализм проявлялся на Менорке и Сардинии, и на обоих островах эта политика провалилась, хотя и по разным причинам. Во время завоевания Майорки и Сардинии Менорка оставалась нетронутой, за исключением номинального статуса клиента и символической дани, как мавританское вассальное государство: это было обычным явлением на Пиренейском полуострове для мавританских государств, которые не могли быть практически или с выгодой поглощены христианскими королевствами. Однако в 1280-х годах Менорка приобрела новое значение на пути к Сардинии и Сицилии. Это был остров, который привлекал потенциальных коммерческих соперников, пизанцев и генуэзцев, а также создавал затруднения для крестоносной пропаганды арагонских королей. Более того, это дало возможность молодому королю Альфонсо III продемонстрировать свой характер. Его завоевание в 1287 году было самым жестоким в истории Арагонской монархии. Отойдя от практики, сложившейся на Майорке и Валенсии, Альфонсо стремился к радикальному истреблению коренного населения и замене его поселенцами с материка. В то время он едва мог удержать разделенных на фракции дворян в коренных владениях короны от развязывания гражданской войны и, возможно, надеялся заручиться поддержкой со стороны магнатов и церковников, оказывая им щедрое покровительство за счет мусульман. Более 100 "сарацинам" Менорки было разрешено остаться "pro causa populandi" (ради населенности (лат.)), и, возможно, были и другие, о которых не сохранились записи. Но большая часть населения была схвачена и продана в рабство, временно заполонив рынки Ибицы, Валенсии и Барселоны. Менорка не была привлекательным островом для поселенцев: без минеральных ресурсов Ибицы она была слишком мала, чтобы поддерживать какую-либо жизнь, которая не была бы трудоемкой, нестабильной и бедной; рассредоточение местной рабочей силы и нарушение непрерывности сельскохозяйственной эксплуатации сделали перспективы еще более мрачными. Демографическую катастрофу невозможно было исправить. Спустя столетие после завоевания остались лишь обломки. В 1370 году дома, покинутые маврами и так и не заселенные вновь, находились в состоянии разрушения. Нехватка средств к существованию была хронической: каждое судно с зерном, останавливавшееся на Менорке, было обязано выставлять свой груз на продажу. Цивилизованность населения также оставляла желать лучшего. В 1358 году вице-губернатор острова был убит ударом подсвечника по голове во время драки у главного алтаря главной церкви острова. Таков был жизненный уклад этого образцового завоевания арагонского империализма 21.
Альфонсо "Милостивый" повторил ошибки своего тезки на Сардинии в 1320-х годах. Арагонские короли издавна желали заполучить Сардинию, и, чтобы понять почему, нет необходимости ссылаться на их предполагаемую озабоченность коммуникационными линиями крестоносцев на востоке. Постоянным предметом озабоченности членов Барселонского Дома была их собственная убежденность в скудности своего наследия. Педро III жаловался, что ни он, ни кто-либо из его предков не обладает сокровищами. Каталонская бедность и алчность были высмеяны Данте и вошли в поговорку 22. От политических последствий бедности — преобладающей агрессивности дворянских лиг или "уний" в Арагоне и Каталонии, настоящей угрозы олигархии — короли стремились спастись, когда позволяла их сила, либо путем завоевания земель, с помощью которых можно увеличить свои ресурсы покровительства, либо путем стимулирования торговли с целью создания альтернативных источников богатства. Все их завоевания следует рассматривать на этом фоне, и особенно Сардинию, которая была исключительно большим островом — самым большим в мире, по ошибочному мнению Геродота, — и наделена своеобразными коммерческими достопримечательностями. Она не только производила в коммерческих масштабах два жизненно важных продукта — серебро и соль, о которых арагонские официальные источники в период, предшествовавший завоеванию, как ни странно, умалчивают, — но и лежала на важных торговых путях и была окружена общинами генуэзских и пизанских купцов, перевалочными пунктами на пути к Магрибу. Папа Климент VI считал, что генуэзская торговля не сможет выжить без доступа к Сардинии 23. Во второй половине тринадцатого века Арагонская корона все активнее вовлекалась в торговлю. Например, Педро III вместе с членами своего торгового окружения, по-видимому, стремился получить большую долю — возможно, даже контроль — в торговле зерном в западном Средиземноморье; его завоевание Сицилии в 1282 году было отчасти попыткой укрепить претензии Барселоны на роль своего рода "перевалочной базы" для зерна, то есть монопольного центра его распределения, путем захвата главного зернохранилища и центра производства; крупные торговцы зерном, приближенные короля, такие как Гильем де Перелада и купеческий дом Фивеллер, помогали финансировать экспедицию 24. После подчинения торгового центра Майорки и житницы Сицилии приобретение перевалочных пунктов на Сардинии можно было рассматривать почти как следующий логический шаг в развивающемся протомеркантилизме Арагонской короны. Западное Средиземноморье могло бы даже стать — если бы эта политика увенчалась успехом — Каталонским заливом, точно так же, как Адриатическое море стало "Венецианским заливом". Основные товары западного Средиземноморья могли стать предметом каталонского доминирования, если не контроля, как товары восточного Средиземноморья почти перешли под контроль Венеции. По крайней мере, было бы уместно видеть, как военная и военно-морская мощь королей Арагона подкрепляет претензии "эксклюзивных" торговых сообществ Тирренского моря, и особенно Барселоны, на проникновение в зону устоявшегося генуэзского и пизанского господства: следовательно, основные вклады в войско завоевателей вносили торговые города — Барселона, Валенсия, Тортоса, Таррагона.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
